– Как фамилия Ларисы? Она в Чурилове сейчас? – Не помню я ее фамилию, пятнадцать лет прошло. А из города она давно съехала, как мать ее умерла. Наверное, замуж выскочила. И тут снова раздался тот странный звук – то ли всхлип… то ли стон… Гектор резко обернулся в сторону брата Гарифы. Она тоже воззрилась на брата, вышла из-за прилавка. – А фамилия Зарецкий вам знакома? – задала Катя новый вопрос. – Подросток тринадцати лет… из детдома… Но Гарифа, казалось, уже ее не слушала. – Марат! – громко, властно крикнула она брату. Тот и ухом не повел. Лицо его стало багровым. А рука, засунутая в карман комбинезона, судорожно двигалась. – Марат! Прекрати! Руки из штанов!! Я кому сказала! – Гарифа подлетела к нему и начала сама силой вытаскивать его руку из кармана. Он оттолкнул ее к стеллажу. Она отвесила ему пощечину. – Перестань дрочить! Они ж из полиции! Не спишут тебе, что ты идиот недоразвитый, в камеру посадят! Она начала выталкивать брата из магазина, он упирался. Но она вышвырнула его, обернулась с порога – ее лицо перекосила гримаса, выпученный мертвый глаз уставился на Катю и Гектора, словно она пыталась пригвоздить их к месту взглядом, не дать им приблизиться к брату. – Извините его! Он не соображает, что творит! Мастурбирует постоянно! – ее голос дрожал. – Жалуются на него, а что я могу сделать? Он же мужик уже, не мальчишка. Дрочит как заводной на всех. В дурдом его отправить? Так он с детства по закрытым интернатам. А в психушке их к кроватям привязывают! Я не могу… он же брат мой единственный… мне его жаль! Не арестовывайте его! Гектор быстро вывел Катю из магазина, закрывая собой от Марата Медозова. Гарифа втолкнула брата обратно в свой закуток и захлопнула дверь. Глава 16 Колодец Прежде чем отправиться к пенсионеру-полицейскому за дальнейшей информацией и по пути взглянуть на место убийства, Гектор затормозил возле приглянувшейся им кофейни в старом бараке. Катя то и дело проверяла в смартфоне, сколько времени осталось до инъекций. В кофейне они купили навынос сэндвичи с яичницей и сыром – их подогрели им в микроволновке. Особых разносолов в заведении не подавали, зал пустовал, но старенькая рожковая кофеварка варила на удивление отличный кофе. На безлюдной улице Катя снова обратила внимание на соседствующий с кофейней «Гостевой дом Шапиро». Мини-отель. Надо же – в сонном опустевшем Чурилове еще сохранилась гостиница. Возле ее дверей как раз остановился грузовичок с рекламой химчистки, рабочие потащили внутрь упаковки с постельным бельем. Отель работал. Но никаких салонов красоты и кафе-клуба караоке Катя на главной улице Чурилова не увидела. Все кануло в Лету, все, что давало работу, притягивало местных и обслуживало столичных дачников пятнадцать лет назад. До Пузановки оказалось рукой подать – с городского шоссе, ведущего в сторону Кашина, Гектор, сверяясь с навигатором, свернул на перекрестке на проселок, что вился в лугах и взбирался на холм. На нем – деревня-призрак. Бетонка в Пузановке и та заросла травой. Вдоль дороги разбросано на удалении несколько заброшенных развалюх – деревенские в три окна с чердаком, почти точная копия мосинского старого дома в Кашине. Ржавая загородка из сетки-рабицы в дырах и полинялая табличка: «Осторожно! Опасно! Проход закрыт!» Катя заметила в зарослях крапивы за сеткой сгнившие бревна. Непонятно что – для фундамента разрушенного дома вроде мала площадь. Они ехали очень медленно по гребню холма мимо развалин. И сразу увидели то, что искали, – недостроенный двухэтажный коттедж из силикатного кирпича с каминной трубой и рядом – наполовину сгоревший старый дом: обугленные доски террасы. Сработал зуммер в будильнике Катиного смартфона. Катя сразу засуетилась, полезла в шопер, достала коробки с ампулами – одно лекарство и другое, одноразовые шприцы. Руки ее снова дрожали. Гектор остановил машину, откинулся на сиденье, расстегнул на животе рубашку, оттянул пояс брюк и эластичные бинты перевязки. – На природе, на воле ширяться – самый кайф. – Он улыбался Кате и вид имел блаженно-довольный, словно предвкушал! – В живот?! – Катя запаниковала. – Смелее. Она протерла антибактериальной салфеткой место укола. Пресс железный, на животе Гектора Троянского мускулы – броня, но… рядом с пупком рваный зарубцевавшийся шрам, след от пули… А ниже незаживший шрам после операции, уходящий под бинт. Видно невооруженным глазом, как шов воспален. Катя набрала в шприц лекарство (ампулы снова вскрыл Гектор), в легкие побольше воздуха – ты справишься, не трясись как овечий хвост! – изготовилась и… «кольнула»! А затем на кураже сделала и второй укол. – Следующие инъекции через четыре часа, Гек, – объявила она, стараясь его отвлечь, потому что он уже придвинулся к ней с явным намерением снова заключить в объятия! – Дальше через каждые два. Установите в ваших часах время уколов. И я в смартфоне сейчас… Гектор усмехнулся, подкрутил свои навороченные наручные часы. Катя уткнулась в смартфон, вбила в будильник график уколов. Собрала пустые ампулы и шприцы в салфетку и выбросила все подальше в кусты крапивы через окно «Гелендвагена». Гектор вытащил из картонного гнезда стакан кофе и вручил ей. Капучино, по их традиции, но без мятного сиропа. Забрав пакет с едой, они вышли из машины. Оба дома Крайновых производили тягостное, зловещее впечатление, и не только следами пожара. В коттедже не сохранилось ни окон – лишь в одном проеме криво свисал разломанный стеклопакет, – ни входной двери. Они приблизились к коттеджу – высокий Гектор заглянул внутрь. – Пусто. Руины. Все разворовали давно. Дома бесхозные, – сообщил он. – И никакого забора. Проход свободный. Они подошли к развалинам террасы, к пожарищу. Внутри все черное от копоти, грязное, пыльное, и везде трава и дурно пахнущие вьюнки. Стекла в окнах выбиты. На стене Катя заметила чудом сохранившийся клок обоев – трудно было уже понять, что они желтого цвета. И никаких ходиков с кукушкой… Тех, что на фотографии в сгоревшем от удара молнии уголовном деле пятнадцатилетней давности. О ходиках так пронзительно и страшно орал тромбонист Зарецкий, в которого тоже попала молния. – На терраску легко заглянуть со двора. – Гектор словно подслушал ее мысли. Они обогнули старый дом и сквозь заросли кустов прошли на участок. И дух захватило у Кати. Вид открылся потрясающий! Луга, луга, поля, где колосилась высокая некошеная трава, узкая речка змеилась, прячась в тенистой роще. Справа на холме дома – деревня Жадино, которой больше повезло с дачниками. И до самого горизонта снова море травы – Змеиный луг, где устанавливали инсталляции-скульптуры во время арт-фестиваля. Ширь и простор. Небо в оранжевых красках заката. Августовское солнце, готовое утонуть в темных лесах – до следующей утренней зари. – Как красиво! – не удержалась Катя. – Ясно теперь, почему в Чурилов приезжало на фестиваль столько народа. И почему люди хотели иметь здесь загородные дома. Художников сюда влекло. И Крайнова желала для своих дочерей комфорта и уюта именно здесь, в местах, где они родились. Они пообедали (или уже поужинали), стоя на гребне холма, не отрывая взоров от лугов, полей, речки Калиновки и фантастического яркого заката, охватившего небо, словно пожар. До жилища бывшего полицейского Купцова добирались по навигатору. Еще одна опустевшая деревня – огороды в бурьяне, заколоченные дома, автобусная остановка у заправки. Купцов увидел в окно, как они подъехали. Сразу вышел, спустился с покосившегося крыльца. Они поздоровались. И Катя поняла, почему пожилой полицейский попросил форы в два часа. Не из-за консервации, конечно, а ввиду… Бывший опер был сильно навеселе – водочным амбре дохнул на них, как пьяный дракон. – Не стыдно тебе, старый? Люди из Москвы в такую даль к тебе ехали, а ты нализался как зюзя! – на крыльцо вышла вторая половина Купцова. Жена, супружница. Подбоченилась и пустилась обличать: – Представляете, чуть я отвернулась с рассолом, а он, вместо того чтобы водку в банки с огурцами, как в рецепте, добавить, уж полбутылки втихаря высосал! Зюзя, пьянчуга! – Скройся с глаз. – Бывший опер отмахнулся от разгневанной жены, словно от назойливого овода. – Я свою меру чту. А насчет дел моих ты не вмешивайся. Не бабьего ума… Я все дела помню – комар… это… носа не подточит. Гектор подмигнул Кате – с «зюзей» я сам побеседую. – Правильно, чего зря цепляться! Да вы трезвый, прозрачный, как хрусталь, – бодро заверил он Купцова. – Вы дело об убийстве сестер Крайновых раскрывали, так мы к вам с вопросами важными. Животрепещущими! – Животре… А что стряслось? Это ж когда было-то, целая жизнь с тех пор… – Купцов плюхнулся на лавочку и галантно пригласил Катю. – Силь ву пле! Присаживайтесь, красавица, в ногах правды нет. Гектор остался стоять, расправив широкие плечи. Катя примостилась на краешек завалинки. – Третьего дня в Кашине убили Мосина с женой – того пожарного, который первым о возгорании дома Крайновых в Пузановке в полицию сообщил. Зарубили его топором, как некогда и бедную Полину Крайнову. И жену его – сотрудницу отдела статистики УВД убили, как и Аглаю Крайнову. И дом их тоже вроде как поджечь пытались. – Гектор намеренно не совсем точно описывал события в Кашине эффектными небрежными мазками. – Детали во многом, конечно, разные, но есть и настораживающее сходство. А самое главное – фигурант один, связь вроде как намечается между нынешним убийством и вашим чуриловским кошмаром. Если мозгами нетривиально пораскинуть – к чему все это ведет, а? – К связи между кашинским делом и нашим? – Купцов ошеломленно заморгал. Его курносый нос рдел, словно рубин. – Простаки-недоумки возразят – как такое возможно через столько лет, но умный человек, как вы, конечно, оценит все факты и выдвинет свои мудрые версии и предположения. – Гектор сделал рукой приглашающий жест в сторону Купцова. – Мосина-то помните? Пожарного? – Помню. Конечно… а как же, Мосин Иван… Я ж с ним беседовал. Он своих по МЧС в Пузановку вызвал, как огонь заметил. И в полицию позвонил с мобильного. – Он вам рассказал, что видел? – Клубы дыма, открытый огонь. – А что он вообще делал тогда в Пузановке? – На машине мимо ехал. Он прикомандированный был от МЧС. – Купцов задумчиво почесал клочкастую бровь. – Сориентировался сразу, как профессионал. А то бы все сгорело дотла. Хотя нам пожарные медвежью услугу оказали, пеной они тушили. Улик-то мы с гулькин нос тогда собрали. А дело ведь неслыханное. – И вы практически сразу вышли на главного подозреваемого Павла Воскресенского. А правда, что его во время погони полицейские застрелили, а не в ДТП он погиб? – строго спросил Гектор, меняя свой голос – с мягкого, вкрадчивого на командирский, требовательный. – Вранье. Поклеп на наших… Тогда лгали много в городе. Где полицию-то любят? Каждый обвинить, уличить пытается. Разбился подозреваемый на машине. – Точно? – Вам-то какое дело, как он коньки откинул? Зачем это ворошить? – Бывший опер – тертый калач – даже в подпитии остро глянул на Гектора. – Ага, ясно. А кроме него, иных подозреваемых не существовало? Вы сами уверены, что именно Воскресенский убил девушек? – Дело невиданное в наших местах, никогда прежде у нас ничего подобного не случалось. Такую рану ей… старшей нанесли топором. И младшую, подростка, убили, и труп сожгли. Конечно, я пахал по такому делу, из кожи лез, чтоб самому дознаться. На Воскресенского многое указывало. Но на других тоже кое-что имелось. И весомое. На нее… в особенности. На подружку Полины. – На Гарифу Медозову? Все-таки не случайностью была ее травма? – Какой там случайностью – Полина ее на стулья толкнула, глаза девчонка лишилась. А причина – злость девичья и ревность. – Ревность? К кому? К вашему Пяткину, который Полину спонсировал и жил с ней тайком от жены? Опер воззрился на Гектора. Катя дипломатично помалкивала: Гектор снова начинал расходиться все больше и больше, раскручивая собеседника на свой провокационный манер. – Откуда вы все знаете? – Купцов покачал головой. – Ишь ты, московские спецы… Во все лезут! Сам в дорогом костюме, на тачке крутой, напарница – картинка. Все с мобилами-планшетами, этими, как их, черт… девайсами! А мы в свое время здесь в грязи да в пыли в резиновых ботах на пепелище ползали, улики пинцетом собирали, пепел в решето просеивали. – Костюм я на свою будущую свадьбу купил, отец, – по-свойски доложил ему Гектор, моментально меняя тон с требовательного на доверительный, простой. – Так угадал я со спонсором Пяткиным? Как его имя-отчество, кстати?