– Какая же ты красивая… Не могу наглядеться… Любуюсь тобой каждую нашу минуту вместе… – повернув голову, он снова поцеловал ее колено. Уж, какая она была красивая в тот момент – встревоженная до предела его состоянием, встрепанная, со спутанными волосами, совсем без косметики, которую смыла в ванной… – Прекрасная… Катенька… Нежная… ты такая нежная со мной… Никогда никто не был со мной таким нежным, как ты… Ослепительная… Чистая… Неприступная, как Артемида-охотница… Недосягаемая… Все равно я тебя завоюю… Я тебе докажу! – Он стиснул Катину руку. Он снова весь покрылся потом. Капли на торсе. Блеск в его глазах – лихорадочный, темный, светлый, отчаянный, нежный… Боль, смешанная со страстью, что сжигала его вместе с температурой. – Тихо, тихо, Гек, успокойся. – Скажу тебе сейчас… – Он рванулся к ней, приблизил лицо свое к ее лицу, губы к ее губам. – Ладно… пока я такой… покалеченный… – Гек, не надо, молчи… – Пока такой… не как муж, как раб тебе служить буду! – прошептал он страстно, обдавая ее горячим дыханием. – Все для тебя сделаю. Одно твое слово – в огонь брошусь! – Ты и так весь в огне. И нет никаких рабов, Гек. – А кто есть? – прошептал он. – Мы с тобой. – Ты и я? – Да, ты и я. Мы вместе. И справимся со всем вдвоем. Катя обнимала его крепко, словно пыталась забрать его жар, разделить с ним лихорадку – если прочие вещи им испытать вместе пока недоступно. А он от температуры начал бредить. Метался на Катиных коленях, в какой-то момент в беспамятстве повернулся и прижал ее к кровати, страстно шепча, повторяя ее имя, целуя ее ноги, пытаясь сорвать с себя бинты и хирургический пластырь… Катя громко окликнула его по имени – Гектор! И он сразу остановился. Затем он впал в полное забытье. И даже не почувствовал, как она дважды за ночь сделала ему новые уколы. Следующие инъекции – через четыре часа, уже утром. Катя сидела в постели, обнимая Гектора Троянского, путешествовавшего где-то далеко… на границе царства теней в своем беспамятстве, и решала, что делать дальше – если жар не спадет к утру, она заберет его и сама повезет в клинику на Воробьевых горах. В Чурилове ведь нет даже больницы, а в Кашине она такая, что тараканы бегают в туалете и тромбонист Зарецкий, живший в детстве в нечеловеческих условиях в плену у боевиков, не чает, как из нее вырваться. Она готовилась бодрствовать до утра, но… провалилась в тревожный сон, когда над гостиничным садом брезжила заря и птицы подавали голоса в кустах жасмина. И снова увидела колесницу. На берегу штормового моря та колесница… Обессиленная Катя наконец догнала ее в марафоне своего ночного кошмара. Гектор, привязанный за ноги, распростерся на горячем песке. В «Илиаде» Гомера он был уже мертв. Но в их собственной «Илиаде», где все еще могло поменяться, он не умер – впал в беспамятство. Песок налип на его окровавленное израненное тело. Песок – в его темных волосах… Песок на его запекшихся губах… песок скрипел на зубах… Крепкие сыромятные путы, что волокли его за колесницей, способен разрубить лишь острый меч. Но Катя не имела острого меча. Вороные кони, впряженные в колесницу, всхрапывали, косили налитыми кровью глазами, готовые взять с места в галоп… Следовало торопиться… Катя нагнулась, подняла с песка острый булыжник. Почти рубило из каменного века, которым наши предки разделывали добычу. Она рухнула на колени и начала долбить камнем по сыромятной коже проклятых пут. Вздымала каменное рубило над головой и с силой опускала его. Ее саму опалял жар – солнце пекло, она тоже теперь обливалась потом, но рубила и рубила сыромятные ремни. Освобождала Гектора Троянского. Кожа пут треснула, но они все еще не поддавались. Катя отбросила камень и схватила облепленные песком ремни. Рванула, но… не смогла справиться с крепкой бычьей кожей. Тогда она впилась в ремни зубами, пытаясь их перегрызть. Словно львица… Зуммер в мобильном. Катя открыла глаза – она поставила сигнал за четверть часа перед инъекциями. Гектор Троянский был с ней. Теперь он сидел в постели, опершись спиной на подушку изголовья. Он крепко обнимал Катю, которая очнулась у него на груди. Как, когда в своем собственном забытьи она поменялась с ним местами? А Гектор и не спал. – Привет, – прошептал он. Катя повернула голову и прижалась губами к его груди. Кожа по-прежнему влажная от пота, однако того ужасающего жара нет… – Температура спала часа два назад, – объявил он ей. – Катеныш… а утром мы на «ты»? Или мне пригрезилось ночью? – Я сейчас сделаю тебе уколы. Пора, Гек. – Катя встрепенулась и… ощутила, как не хочется ей освобождаться, размыкать кольцо его рук. Глава 20 Ифигения. Дочь своей матери? Их вторая ночь под одним кровом… За окном в саду пели птицы, сквозь пепельные облака утреннего ненастного неба пробивались робкие солнечные лучи. – Гек, нам лучше сегодня вернуться в Москву, – сказала Катя, убирая после уколов коробки с ампулами в шопер. – Здесь медицинской помощи не дождешься, а побочка от лекарств очень серьезная. – Нет, Катенька, мы не уедем. Мы здесь вместе, как одно целое, – ответил Гектор. Он стоял у открытого окна – только что вышел из душа, обмотавшись полотенцем. В душе он сменил бинты перевязки. – Но мы и в Москве будем вместе, я же делаю тебе уколы по часам. Он глянул на нее. Ночь вознесла их отношения на новый виток. Единство… особая близость… полная, мощная, всепоглощающая, нежная, уже нерасторжимая, хотя и не связанная пока еще с их плотью, с удовлетворением всех их скрытых желаний. – А если у тебя снова поднимется температура? – Катя переживала и видела, как он взвинчен, по-мужски порывист, необуздан, поэтому старалась говорить о насущном, чтобы отвлечь его, успокоить его дух и сердце. – Поднимется – спадет. Это не болезнь, а реакция. Я уже в норме. – Он повернулся и внезапно начал падать почти вертикально ничком… Катя рванулась к нему, но их разделяла кровать. Он сейчас грохнется в обморок! После такого жара, конечно, он не в силах еще… Гектор пружинисто оттолкнулся от пола руками, подбросил свое тренированное тело вверх и хлопнул ладонями перед собой, снова приземлился на вытянутые руки и несколько раз отжался от пола, затем мощно оттолкнулся. На спине его бугрились мышцы. Он встал. Поймал на бедрах едва не свалившееся на пол полотенце. – Вот так я себя чувствую, Катенька. Она в изнеможении закрыла глаза, ноги были ватными. Гектор перепрыгнул через угол кровати и подхватил ее на руки, закружил по номеру. – Мы не уедем. И не бросим наше общее дело. Я не развалина. Не слабак. Я все доведу до конца. Я тебе докажу. И Катя, голова которой шла кругом, поняла: Гектора Троянского снова не переубедишь. Их «вторая ночь под одним кровом» привела его в состояние, близкое к эйфории, и твердой несокрушимой мужской решительности. Ее предположения вскоре подтвердились – на гостиничной рецепции Гектор оплатил номер на трое суток вперед. И потребовал, чтобы бойлер не отключали. Еще он попросил дополнительно две чистые простыни и второе одеяло. В кофейне, куда они отправились завтракать, он закупил несметное количество еды – с собой. Кофейню, как оказалось, держал тот же самый хозяин Шапиро, что и отель, его жена предложила Кате отведать свежий фермерский творог – «только что из Кашина привезли». Завтракали просто, по-деревенски, но вкусно. Гектор поинтересовался: – Что я говорил в отключке ночью? Некоторые моменты смутны… – Дерзости, – ответила Катя. Вспомнила его страстный шепот и как он в бреду пытался сорвать с себя бинты и пластырь… – Контроль утратил. Непростительно с моей стороны, минус в карму, да? – Он пил свой двойной эспрессо, смотрел на Катю не отрываясь. – А сейчас у меня с концентрацией большая проблема… Потерялся вконец… У тебя волосы блестят на солнце… волосы твои как шелк… – Сосредоточься. – Катя улыбнулась ему. Она ела кашинский жирный творог и пила свой капучино. – Насчет минуса в карму – пожалуй, нет. Первый раз прощается. Ночью у тебя часто мобильный сигналил, сообщения приходили. – А зачем ты волосы подкалываешь? Красиво, конечно, стильно… Но лучше распусти их по плечам, как ночью… – Гек, сконцентрируйся. – Катя уже смеялась, едва не подавившись капучино без мятного сиропа, потому что шлемоблещущий Гектор имел такой вид… – Да… сейчас… сообщения… черт их принес. – Гектор очнулся, полез в карман пиджака за мобильным и начал просматривать мейлы. Наконец-то переключился на их общее дело, которое всего полчаса назад отказывался бросать. – Скинули данные на Родиона Пяткина – его чуриловские адреса и номер мобильного, однако не все, что я по нему запросил. Мы его сегодня навестим. А здесь что прислали? Надо же… ну и новости… зашибись… – Какие новости? – Кате не терпелось узнать. – Наконец-то пришло, что я ждал. Я инфу запросил по родственникам Мосиных сразу после убийства. Ну, вопрос наследства ведь тоже не надо сбрасывать со счетов как версию, правда? Кому их новый коттедж достанется, старая изба не в счет, но мясной магазин! И самое главное – раскрученный бизнес. У Маргариты Мосиной родственников нет. Кстати, ее девичья фамилия Баблоян. А у Ивана Мосина, как здесь пишут мне, имеется единственная родственница с материнской стороны – племянница Лариса Никитична Филатова. – Она же его молодая любовница в Чурилове пятнадцать лет назад, фельдшер. – Катя вся обратилась в слух. – И она теперь его единственная наследница, которая получает все их имущество. – По ней имеется еще кое-что весьма серьезное, – продолжил Гектор, глядя в мобильный. – Подростком она состояла на учете в полиции, база данных выдает до сих пор такие сведения, потому что вопрос учета связан с убийством. – С убийством? – В двенадцать лет она проходила несовершеннолетним свидетелем с подозрением на соучастие в убийстве отца, совершенном ее матерью. Однако соучастие девочки не было доказано. Но ее все равно поставили на учет. А мать за убийство отца получила срок в десять лет. Суд учел доводы защиты, что убийство было совершено из-за агрессии мужа-алкаша, хотя до самообороны там ситуация, видимо, недотянула. Мать Ларисы зарубила мужа топором. Катя замерла – они снова подходили к чему-то очень серьезному, важному, скрытому пока еще от глаз завесой тайны многолетней давности. – И тогда у них дома тоже был или пожар, или поджог, подробности мне в отчете не приводят. – Гектор продолжал читать мейл. Про завтрак он словно забыл. – Пока мать сидела в колонии, над Ларисой оформили опеку ее дед с бабкой и… здесь сказано, ее родной дядя. Затем мать вернулась из тюрьмы. – Почему в Чурилове те, с кем мы встречались – особенно пенсионер-опер, – даже не упомянули о таких событиях в семье местного фельдшера? В маленьких городах подобное невозможно скрыть. Но нам никто даже не заикнулся, Гек! – Их семья до убийства жила в Шатуре, как мне написали, – ответил Гектор. – После освобождения матери они переехали в Чурилов. Скорее всего, от пересудов. Возможно, мы сами бы наткнулись на шатурское уголовное дело в архиве, оно же под мой тег подпадало, если бы проверили тома, что еще оставались… Лариса устроилась в Чурилове фельдшером. А ее дядя Мосин к ней регулярно наведывался. А теперь, после его смерти, именно она получит все его достояние. По кашинским меркам, немалый куш. – Наш Филемон-Мосин не похож на персонаж из мифа, оказывается, он не просто неверный муж, но и кровосмеситель. А Лариса, подобно Ифигении, пережила убийство матерью отца. – Катя раздумывала. – Гек, ты правильно подметил: кашинское двойное убийство в некоторых деталях в чем-то совпадает с делом сестер Крайновых, хотя полного тождества нет. И нельзя говорить о едином почерке убийцы. Но мы слышим дальнее эхо… Как будто все уже было в Чурилове и повторилось в Кашине, правда, иначе… Словно кто-то помнил и воспользовался как калькой… копиркой… Но внес свои изменения. А теперь у нас убийство номер три в Шатуре – где убийца был изобличен и даже наказан. Но имеется очевидец, как и в случае с нашим тромбонистом. В Чурилове мальчик, в Шатуре – девочка, ставшая взрослой женщиной, пережившая страшную семейную трагедию. Можем мы задать себе сложный вопрос? – Какой?