Более скромный двухэтажный частный дом, похожий на деревянную зимнюю дачу, они нашли по адресу на улице Первопроходцев – в тупике, уходившем от главной улицы Чурилова в поля. Дом имел более жилой вид, его отделял от улицы высокий зеленый забор. Однако ворота и калитка оказались заперты. И на стук Гектора никто не вышел. – Снова мимо. Ладно, берем паузу с Пяткиным. Щассс я одну штуку насчет него попробую. – Гектор достал мобильный и начал набирать и отсылать кому-то сообщения. – Если меня посылает, ответит другим. Вроде как он несостоявшийся депутат, однако до сих политик локального масштаба, по слитым мне сведениям. – Объясни мне, пожалуйста, что ты затеял. Как тогда с наручниками? – встревожилась Катя. – Все под контролем, Катеныш. – Гектор улыбнулся и снова занялся перепиской. – Три звонка, пять мейлов – и большой шухер. Они его пугнут, он наделает в штаны и сам мне перезвонит на мой номер. Спорим? – Гек! – Что? – Он уже торжествовал. – Сейчас-сейчас… сейчас… И еще неоднокраааатно выйдет Пяткин пооогулять… – пропел он, переходя с тенора на бас. – Ладно, пусть стращают. Мы дождемся его реакции. – Ты порой просто… – Ну, какой я? – Запредельный. – Катя с трудом отыскала нужный эпитет. Гектор убрал мобильный в карман пиджака. – Пока есть возможности, нужно использовать весь арсенал, – ответил он и внезапно стал серьезен. – Катя, я тебе должен признаться. – В чем признаться? – Веригин в ординаторской правду сказал. Я, в общем-то, сейчас уже не консультант и не советник правительственных шишек. Я не был им уже в Полосатово, когда строил из себя перед тобой всесильного полковника Гектора Борщова… Рисовался… А у полковника все в прошлом, Катя. Веригин, гад, не соврал, собрал на меня доносы. Я тебя разочаровал? Да? – Гек, нет. Ты меня обрадовал, – искренне ответила Катя и заглянула в его помрачневшее лицо. Он крепко обнял ее за плечи, прижимая к себе. – Спасибо. Пока еще полковнику Гектору Борщову по старой памяти кто-то пишет, помогает, сливает… Но может все оборваться в момент. Перекроют кислород, и ариведерчи. В моей бывшей конторе на Лубянке ничего не прощают. Они злопамятны. Не все так плохо, есть варианты, я их использую по максимуму для нашего дела. – Кто-то тебе проиграл крупно в покер и должен? – улыбнулась Катя. – Типа того… Ты все понимаешь, умница… Как же мне легко с тобой. А порой трудно. Я боюсь… – Ничего ты не боишься, Гек. Никого. – Я очень боюсь тебя разочаровать. – Гектор вздохнул. – Ладно, теперь ты в курсе, что я и кто сейчас. Отставной полковник Гектор Борщов, пасынок Отечества на реабилитации после клиники. Приговоренный ширяться по часам в ожидании того, во что моя хирургия выльется… – Лекарства помогут! – убежденно и настойчиво заявила Катя. – Я знаю, все не зря. И мы вместе справимся, вдвоем! Все зарубцуется, заживет. Но даже если… – Что? – Он резко остановился. Они шли от дома Пяткина к машине. – Даже если некоторые ожидания не оправдаются… Гек, это не главное! Для нас с тобой это уже не главное! Поверь мне! – Катя сама сильно волновалась. – Неужели? – Он стоял прямо, словно навытяжку перед ней. – Ну, договаривай. – Есть вещи более важные для нас с тобой. – Катя, я сдохнуть готов, лишь бы снова обрести хотя бы иллюзию нормальности! Чтобы ощущать себя не покалеченным уродом, а мужиком… Чтобы не разочаровать тебя, не оттолкнуть… Не отвратить от себя… – Не смей! Я запрещаю так говорить! Ты воплощение мужества и доблести. Абсолютно бесстрашный, отважный, сильный. – Ты добрая, ты не подашь вида… Ты проявишь милосердие, но я же буду знать, чувствовать… Я сдохнуть готов, понимаешь? Еще десять раз лечь под нож хирурга, лишь бы только… завоевать тебя полностью. По-настоящему… Как муж… На его лице резко обозначились скулы. Он весь дрожал. – Гек… Гек, – Катя окликнула его тихонько. Он глянул на нее. – Знаешь, что мне еще доктор твой сказал? – Катя обращалась к его смятенному духу. – По его мнению, ты называешь себя Гектором из «Илиады» не только из-за имени, ты подсознательно жаждешь быть и героем, и жертвой мук и страданий, что выпали на твою долю. – Наверное, он прав. – Гектор болезненно усмехнулся. – Он меня всегда считал полным психом. Отговаривал от пластики… А что ты ответила, Катя? – Что он ошибается. Ты и есть истинный Гектор. Тот самый… Который поразил меня в детстве в «Илиаде»… Покорил меня еще тогда. Ты – Гектор Троянский. Полная реинкарнация. Гектор медленно опустился на дорогу на колени перед Катей. Ее пальцы запутались в его каштановых волосах. На улице Первопроходцев города Чурилова, к счастью, не оказалось ни души. А то бы их точно приняли за психов. А им было все равно, весь мир в тот миг мало что для них значил. Они не произносили ни слова, но их захлестывали чувства. Гектор рывком поднялся, одновременно обнимая Катины ноги, и на руках понес ее в «Гелендваген». Они добрались до гостевого дома, забрали ключи от своего номера. И в номере Катя сделала ему инъекции в живот. – Следующие уколы через два часа, затем через пять, – объявила она. – Нам не стоит удаляться от отеля. Гек, давай пока съездим к Гарифе в торговый центр, а? Он рядом. Заодно и шампунь для душа купим и кое-какие мелочи, раз мы здесь остались. Гектор молчал. Потом кивнул. Он был потерянный и одновременно сосредоточенный, страстный. Катя ощутила сердцем – не разумом, – что они и правда стали одним целым. Чтобы дать время ему успокоиться, она по дороге в торговый центр снова пустилась в рассуждения, хотя мысли ее разлетались, как стайка птах. – Знаешь, Гек, какие бы версии мы сейчас ни выдвигали, кого бы ни примеряли на роль убийцы, мы, как в глухую стену, упираемся в серьезные противоречия. Ну, например, – если убийца сестер Мосин, как намекнула нам Лариса, он же – и поджигатель дома. Тогда зачем он спустя короткое время сам вызвал пожарных в Пузановку и позвонил в полицию? Или он настолько профи в своем деле был, что устроил пожар так, чтобы сгорела лишь часть террасы и труп беременной от него Аглаи? То есть главное доказательство его вины. А затем разыграл из себя добросовестного свидетеля, чтобы как сотруднику МЧС присутствовать при тушении пожара самому? И убедиться, что огонь и пена уничтожили улики? Или другое противоречие – если наш тромбонист Женя Зарецкий видел в доме не только убийство Полины, но и самого убийцу, хотя и не помнит этого, заметил ли убийца мальчика? Не он ли – или она – погнался за ним до колодца и столкнул мальчика, обрушив гнилье? Но все нас убеждали, что колодец обвалился сам, и Женя заявил – земля провалилась в сруб. Он так считал долгие годы, но у него проблемы с памятью и психикой. А если он и события у колодца помнит смутно? И убийца пытался его прикончить как свидетеля еще тогда? Ведь про колодец все, с кем мы говорили, знали лишь с его слов или же из городских сплетен и слухов. Гектор снова кивнул Кате. Он слушал, однако она знала: душой и мыслями он сейчас далеко, все еще погружен в их прежний разговор. Но она продолжала успокаивающе вещать, уже увлекаясь собственными умозаключениями: – И бутылки из-под шампанского не дают мне покоя. Не вписываются они в картину убийства из ревности, мести или же для сокрытия беременности. Я бы предположила, что убийца намеренно подкинул их в дом, чтобы все запутать. Однако на бутылках следы пальцев не только Воскресенского, еще и сестер. Отпечатки могли появиться позже – убийца приложил пальцы уже мертвых девушек к стеклу. – Но в крови Полины обнаружен алкоголь, – задумчивый Гектор наконец-то включился в беседу. – Вот именно. Снова все рушится как карточный домик. Хотя убийца мог насильно влить связанной Полине шампанское в рот… Зачем-то ее ведь привязали веревками к стулу. Я все думаю – а для чего? Топором ее могли ударить без веревок. Ну, конечно, если Пяткин – убийца, то его патологическая страсть к связыванию, как нам сообщила Гарифа, возможно, сыграла существенную роль. Эротические закидоны… Однако в тот момент Аглая уже валялась мертвая на полу… До игр ли? Или мы сталкиваемся с проявлением крайнего садизма со стороны Пяткина? Он маньяк, что ли? – Как только перезвонит мне сам и я узнаю, где он прячется, наизнанку его выверну, – пообещал Гектор. И Катя обрадовалась – он снова прежний – его сомнения, переживания, отчаяние отступили. В торговом центре они застали Гарифу Медозову, раздраженно разговаривавшую по мобильному на пороге соседнего с ее хозяйственным магазином «бутика» (именно так значилось на пыльной витрине). В «бутике» на кронштейнах болтались вешалки с пестрой синтетической дрянью, продукцией локальных швейных фабрик и доморощенного дизайна. – Вы снова ко мне? А зачем? – сухо спросила Гарифа. – Я все вам уже рассказала. У меня через четверть часа приемка товара, водитель подъезжает, надо разгрузиться нам. И соседка моя магазин одежды закрывает, обанкротилась, предлагает оптом со скидкой все купить у нее. Я сейчас по горло занята. – Вы не все нам рассказали, Гарифа. – Катя старалась не смотреть на ее глазной протез – мертвый, выпученный, с темным искусственным зрачком. Взгляд Медузы, рождавший неприятный холодок отвращения и страха в душе. – Вы осматривайте эти дешевые тряпки и отвечайте на наши вопросы. – Какие еще вопросы? – Тяжелый взгляд Гарифы уперся в Катю. – Конечно, мы в Чурилове в обносках ходим, дешевки мы провинциальные, не то что столичные. Куда нам до вашего изысканного минимализма. Нарочитой простоты. У нас скоро лапти да домотканые сарафаны в моду войдут. – Женя Пяткин из детдома, пацан без ноги на протезе. Помните его? – Гектор кашлянул и вмешался в их чисто женский стеб. – Мальчик-инвалид? Был такой. Приятель Аглаи. Из Чечни спасенный. Пяткин его потом назад сдал в детдом. Отказался от него. – Женя в тот вечер убийства около восьми часов приехал к сестрам в Пузановку на автобусе. Он нам сам сообщил. И еще он вспомнил поразительные вещи. – Какие вещи он вспомнил? – Гарифа сдернула с вешалки цветастое платье и приложила к себе, глянула в зеркало. – Нет, это и за три рубля никто не купит. Полный отстой… – Насчет убийства, он, оказывается, был его свидетелем, – продолжал Гектор. – А еще он нам рассказал удивительную историю о спасении вашего младшего брата Марата. Как он малышом упал в выгребную яму и мог утонуть, а некто проезжавший на мотоцикле… какой-то неместный парень, вроде бывший ухажер Полины, его спас от смерти. И вы стали с ним общаться… Кстати, как его звали? Гарифа Медозова отвернулась от зеркала, вернула платье на напольную вешалку. – Алик, – ответила она. – Полина его называла Алик. Ну и я потом. – Алексей? Он вас разнял во время драки на арт-фестивале, когда вы пытались поранить лицо Полины в отместку? – спросила Катя. – Он. Заступился за меня. Защитил. – Вас? От Полины? Но, кажется, именно вы тогда доской с гвоздями размахивали. Гарифа не ответила. – Кто он, откуда, куда делся? – Гектор задавал вопросы, словно гвозди вбивал. – Он учился в Москве, приезжал на арт-фестиваль слушать рок-группы. Ему сначала нравилась Полина, но он ей не подходил. Бедный, не спонсор. А потом он спас моего Марата… Он прыгнул прямо в выгребную яму, представляете? Схватил его на руки. Я растерялась тогда, я медлила, потому что… меня вонь душила… Мой братик тонул, а я только орала, рыдала, махала руками, бегала кругами, но не прыгала в яму… Алик же сразу, как услышал мои вопли, остановил мотоцикл, он случайно возле нашего дома оказался, сиганул через забор и бухнулся прямо в яму. Вытащил Марата. Так мы и познакомились. Не романтично, правда? Шокирующе? Одноглазая уродка и герой-спаситель. – И что произошло потом? – спросила Катя, как и в беседе с Ларисой Филатовой, ее снова до глубины души поразила рассказанная история. – Я затопила баню на участке. Он мылся в нашем летнем душе. От него воняло. Ну и от меня и от братишки тоже. Вся наша одежда была в дерьме. Гарифа внезапно умолкла. Летний вечер. Ласточки чертят небо. Она таскает из дома ведра горячей воды, греет их вместе с зареванной испуганной происшедшим бабкой на газу. Маленький шестилетний Марат сидит в тазу – на улице среди грядок, потому что в дом его даже нельзя занести. Гарифа поливает его горячей водой, черпая ковшиком из ведра. Братик в силу своего неполного разума, наверное, и не понял толком, что произошло. Он хихикает и брызжет водой из таза на Гарифу. Она хватает другое ведро с горячей водой и несется по садовой дорожке мимо грядок к летнему душу. Черный бак наверху его за день нагрелся от солнца, однако вода едва теплая. За клеенчатой шторой в душе полощется он… Герой-спаситель… – Третий раз уже намылился, а все разит от меня, – жалуется он Гарифе из-за шторы. – Как пацан? – Веселится. Он больной у нас. Такой родился. – Гарифа ставит тяжелое ведро на траву. – Я воды согрела. И… спасибо тебе! Если бы не ты… Марат бы утонул.