– Какие благодарности. Сделал что должен. Любой бы на моем месте так поступил. А ты перепугалась. Успокойся, теперь все позади. Я здесь, с тобой, – говорит он просто и без всякого пафоса из-за шторы летнего душа. Голос у него юношеский, мужественный. – Никогда тебя не забуду. Ты теперь для нашей семьи… для меня родной человек. Мы в неоплатном долгу у тебя. Держи ведро. Гарифа осторожно отводит в сторону клеенчатую штору душа и пытается просунуть ведро. Штора неожиданно срывается с крючков, и край ее падает вниз. Он стоит обнаженный в струях льющейся из бака воды. Капли ее блестят на его загорелой коже. Он хорошо сложен. Он сильный, он ее старше на пять лет. Ему двадцать четыре. Их взгляды скрещиваются, словно клинки. Он не смущен, не скован. Он не робок. По-мужски прямо и властно он смотрит ей в лицо, где один глаз живой, а вместо другого… – Дреды твои похожи на змей. – Он наматывает ее дреды на кулак и притягивает к себе – в душ. – Носи черную повязку на глазу, как пиратка… Такой кайф! – Хорошо. Как велишь мне, мой господин. – Гарифа уже не помнит ни о выгребной яме, ни о братике, ни о вони, что окутывает их облаком вместе с ароматом вечерней летней свежести и шиповника, что буйно разросся возле душа. Они начинают бешено целоваться. Он через голову стаскивает с нее мокрый сарафан, стягивает трусики. Ласкает языком ее изуродованный глаз. Неужели ее уродство возбуждает и притягивает его? А затем они перекочевывают в затопленную баню и моются там долго, занимаясь любовью на деревянной лавке и на полу до самого рассвета… – Куда потом делся этот Алик? – нетерпеливо поинтересовался Гектор. – Вернулся в Москву на учебу. Уже после убийства… Лето наше закончилось. – Фамилия его как? – Мне было девятнадцать лет, я в те времена фамилиями парней не интересовалась, – отрезала Гарифа. – После убийства Полины и Аглаи в городе многое изменилось, воцарилась очень тяжелая атмосфера… – И больше вы с Аликом не встречались? – тихо спросила Катя. – Нет. С кем я, уродина, могла встречаться? – Гарифа вызывающе вскинула голову – взгляд Медузы испепелял Катю, словно пытался обратить ее не в камень – в золу. – Больше об Алике ничего не вспомните? Мы бы его разыскать хотели, – снова вмешался Гектор. – Не поможете нам в поисках? – Ищите. Вы полиция. Только зачем вам все это через столько лет? Нет, я сейчас уже не в состоянии вспомнить… Я на работе, занята, водитель с товаром наверняка уже на стоянке… – Продиктуйте мне ваш мобильный, пожалуйста, – попросила очень вежливо Катя. – Вдруг нам потребуется еще раз с вами связаться? Раз вы сейчас настолько заняты, что не желаете разговаривать предметно. Гарифа с кривой усмешкой продиктовала ей номер, Катя вбила в контакты. И в этот момент у самой Гарифы сработал мобильный. – Водитель здесь, мне надо помочь ему разгрузить машину. – Три минуты подождите, пожалуйста, – удержала ее Катя. – У вас есть в магазине шампунь? Я бы хотела купить. И еще упаковку ватных дисков и антисептические салфетки. И зубную пасту. Гарифа нырнула вглубь своего крошечного магазина, ища на полке «все для дома» шампунь и ватные диски. – В караоке-клубе вы снимали Полину на камеру – клип для кастинга телешоу, – громко сказал Гектор. – Я все хотел спросить – кому видеокамера принадлежала? Вам? – Полине, Пяткин подарил. Она у него выклянчила. Тогда они недешево стоили. Он сделал ей презент на день рождения. – Гарифа вернулась к кассе с товарами, пробила. – Да, вспомнила, Полина ведь ту дареную камеру против Пяткина в ход пускала. Не только в койке его ублажала и шла навстречу его причудам… – Со связыванием? – уточнил Гектор. – Ага, но и на камеру тайком снимала, как они трахаются. Как он ее к кровати привязывает за ноги и за руки. Сама мне признавалась в дни нашей дружбы, что камеру ставит на подоконник. А ему говорит – вместе потом глянем, ну, как домашнее порно. Аглашу она заставляла их снимать – та дверь тайком приоткрывала. Полина те видео хотела в ход пустить, если бы он перестал ее материально поддерживать. А он мог, потому как его не радовало, что она в столицу на шоу рвется. Ему в Москву от жены трудно было бы к ней мотаться. Может, она его и припугнула, шантажировала ради денег теми видео. И он Полину прикончил из-за пленок. Ее, связанную, пытал, бил, хотел дознаться, где она их прячет. И Аглаю заодно – та же знала все про сестрицу и про видеозаписи, сама их снимала. – Сестры подобные опасные финты с Пяткиным проделывали у него дома на улице Первопроходцев? – недоверчиво уточнил Гектор. – Наверное, и дома потом. Я не знаю. Но в караоке-клубе точно такое у них творилось – еще до моей травмы. Клубом ведь Пяткин владел, у него имелся кабинет, а там старинный кожаный диван. Он Полину к нему привязывал. Жаловался, что у нее ноги слишком длинные, диван антикварный короток. Укоротить бы ножки – все шутил – или ее прекрасную тупую головку… – Что? – спросила Катя. – Отрубить. У него шуточки с языка не сходили. Полина мне сама жаловалась. Конченый оборзевший извращенец. Глава 22 Прокруст В ожидании звонка Родиона Пяткина (Катя, честно говоря, слабо верила в подобное, однако не спорила) Гектор предложил пообедать на воле, где-нибудь на холме, с которого открывался бы вид на Змеиный луг, речку Калиновку и поля. И он отыскал подобное удивительное по красоте место. У них с собой было много еды, купленной утром в кофейне. Обошлись без капучино и эспрессо – бутылкой минералки. Инъекции в назначенный час Кате пришлось делать тоже «на природе». Она предпочла бы, чтобы ради уколов они снова вернулись в отель, где можно тщательно вымыть с мылом руки. А в полях у нее были с собой лишь антисептические салфетки. Но Гектора подобные мелочи не волновали. Они сидели в «Гелендвагене» на вершине холма, куда добрались по целине, съехав с проселка. В открытые двери внедорожника задувал теплый ветер. Серые дождевые облака нависли низко, но их пронизывал солнечный свет, плодя и тени, и яркие пятна на некошеной траве Змеиного луга. Речка Калиновка отливала то свинцом, то серебром, меняя цвет. Пахло цветами и медом, сыростью и речной водой. Катя поражалась, что столь потрясающие места дальнего Подмосковья у границы с соседними областями – по сути, безлюдны, необитаемы. Конец августа, сезон, но нет ни дачников, ни туристов, ни арт-фестиваля, ни инсталляций… Ширь и простор, тишина и ветер… Катя и Гектор ели сэндвичи из кофейни. Катя, включив громкую связь, позвонила шефу пресс-службы. Рассказала последние новости – убийство Мосиных наверняка связано со старым убийством в Чурилове, но пока никакой конкретики в обоих делах. Она наябедничала шефу, что начальник Кашинского УВД Александр Веригин фактически выгнал ее из Кашина и отказался предоставлять информацию о ходе расследования. Об участии во всем полковника Гектора Борщова и об откровениях гаишника насчет поборов с сотрудников полиции в УВД при Варданяне Катя умолчала. Внутренняя коррупция, поборы – вопрос особый, болезненный, сначала надо собрать больше информации и доказательств, а уж потом сообщать в главк и Управление собственной безопасности через пресс-службу. Шеф пресс-центра утешал Катю: «А когда нам было легко? Когда нас привечали “на земле”, когда с нами сотрудничали?» Он объявил, что в условиях враждебности «местных зарвавшихся царьков» надеется на профессионализм и опыт Кати как криминального журналиста – мол, нас в дверь, а мы в окно. Дело об убийстве сотрудницы УВД Маргариты Мосиной и ее мужа резонансное, тем более если вырисовывается связь с другой трагедией. Так что необходимо оставаться в гуще событий и работать, работать… Гектор слушал их переговоры, всем своим видом ясно показывая: ему не по душе, что Катя уделяет столько времени шефу. Он указал на телефон, где бубнил Катин шеф, а затем провел ребром ладони по горлу. Хотел уже что-то брякнуть по громкой связи, дать понять, что Катя не одна. Она состроила ему страшные глаза – только посмей! И в этот момент у него самого сработал мобильный. Гектор глянул на дисплей, вышел из «Гелендвагена», чтобы Катин шеф его не услышал. – Полковник Гектор Борщов. А-а-а, наконец-то! – донеслось до Кати – снисходительное и полное скрытого злорадства (лицедей Гектор с ходу импровизировал). – Как это не скрываетесь?! Пяткин, почему не отвечаете на мои звонки? То есть как не знали, что это я звоню?! Не прерррекаться! Да, я вас разыскал. У нас длинные руки. Что? Не пререкаться! Вопросы, вопросы важные у меня к вам и у областных правоохранительных органов. Встретимся – тогда узнаете какие. Вы где? Что? Не мямлите! Только не заливайте, что вы сейчас на форуме в Челябинске. Не в Челябе? Ладно, через час тогда… Да-да, буду лично. И не вздумайте опять увильнуть. Катя быстро распрощалась с шефом, заверив его, что сделает все возможное как криминальный журналист. Ее уже снедало любопытство. Пяткин, как и было обещано! Ну Гектор! А она сомневалась! – Родион Пяткин собственной персоной. – Гектор отключил мобильный, вернулся за руль – сама скромность и простота. – Ты неподражаем! – Катя не могла скрыть восхищения. – Сам он тебе перезвонил! Испугался, да? А все же как ты сумел? – Пяткин нетерпеливо ждет нас в доме отдыха в Кашине, где поминки по Варданяну справляли. А я еще и крестиком вышивать умею… – Гектор делал вид, что обижен, но серые глаза его уже сверкали. Они добрались до дома отдыха за четверть часа – Гектор на сельских ухабах выжал скорость под двести. Пролетели перекресток, где появился тромбонист Зарецкий и откуда одна дорога уходила в сторону дома старух-гарпий, а другая в Умново, к домам и магазину Мосиных. Гектор дал щедрую мзду охраннику на въезде в дом отдыха, и их пропустили на территорию. Поминальные шатры и столы на лужайке давно убрали. Отдыхающих что-то не было видно. Однако ресторан работал. На летней веранде Гектор (он моментально сориентировался в незнакомом месте) и Катя и обнаружили Родиона Юрьевича Пяткина в компании двух мужчин в деловых костюмах. Пяткин – шестидесятилетний толстяк с пивным животом и лысиной, с заросшими волосами до самых пальцев мощными руками – выглядел крайне встревоженным. Катя вспомнила слова Гарифы про его диван в караоке-клубе, к которому он привязывал во время секса Полину Крайнову, сетуя, что ноги той слишком длинны. Этакий античный Прокруст, укладывавший путников на ложе, выбранное в качестве эталона-мерила. Прокруст в мифе слыл разбойником, маньяком и садистом. А кем являлся родственник Жени Зарецкого, так и не ставший его приемным отцом? Завидев полковника Гектора Борщова и Катю, вся троица сразу шумно поднялась из-за накрытого стола, словно вспугнутая стая галок. – Пяткин, у нас к вам приватный разговор, – с ходу объявил Гектор и глянул на мужчин в костюмах. – Кто такие? По какому вопросу? – У нас деловые переговоры, я хочу приобрести дом отдыха, – ответил Родион Пяткин. – На нашем Чурилове можно крест ставить, город уже не возродится, а здесь, по крайней мере, еще трепыхаются. Хоть какие-то вложения в недвижимость с доходом. Это представители владельца, он эмигрировал в Дубай, а дом отдыха хочет выставить на торги. – Деловые переговоры пока отставить. – Гектор сделал энергичный жест. – Кстати, как ваш бизнес крутился при прежнем начальнике УВД Карапете Варданяне? Он вас не обижал? Представители в деловых костюмах переглянулись. – Он умер. О покойниках либо хорошо, либо ничего, – дипломатично ответил один – явно юрист по профессии, как решила Катя. – Ясно. Но об этом потом, на досуге. – Гектор сразу светло ему улыбнулся. – Родион Юрьевич, прогуляемся по территории, пока ваши партнеры закончат обедать? Они вам оставят вкусностей, не переживайте. Родион Пяткин покорно поплелся за ними на лужайку. – Зачем вы приемную впутали? – плаксиво спросил он. – Приехали бы ко мне сами, что я, отказываюсь на вопросы, что ли, отвечать? А какие вопросы-то? – Дело пятнадцатилетней давности об убийствах известных вам Полины и Аглаи Крайновых, – ответил Гектор. – Ох, а я думал, вы насчет финансовой проверки избирательной кампании! Стоп. Катя увидела, как мгновенно изменился толстяк Родион Пяткин, выпалив фразу. Голос его остался плаксивым, почти комичным, а вот выражение обрюзгшего лица… Оно стало замкнутым и настороженным. «Лжет про финансы, – пронеслось в голове у Кати. – Он знал, зачем мы явились. Слухи городские дошли, что снова всплыло дело сестер и приехали мы по нему в Чурилов». – Вы, Пяткин, насколько я понял, на госслужбе не состоите, активно занимаетесь политикой. – Гектор разглядывал его с высоты собственного роста. – А какое это имеет отношение к обозначенной вами, полковник, теме? – ответил Пяткин. – Там увидим. Ваш родственник Евгений, которого вы мальчиком-сиротой на недолгий срок забрали в семью из детдома, объявился в Кашине несколько дней назад. Мы с ним познакомились. Евгений – прежде Пяткин, ныне Зарецкий, музыкант джаза. – Да? Он и тогда лабал на пианино. Я с ним с тех самых пор не общался, даже не знаю, как сложилась его жизнь, – сухо ответил Родион Пяткин. – У него не получилось влиться в нашу крепкую семью. Я искренне желал, мы с женой пытались, но он все отторгал. Мы слишком разными оказались. Женя – деструктивный индивидуалист. Конечно, он столько хлебнул в жизни – потерял мать, лишился ноги, террористы над ним в детстве издевались. Я все это учитывал, я ему сострадал… Мое сердце было открыто для него, и моя жена тоже пыталась принять его всей душой и свести с нашими родными детьми. Но он сам не желал стать нашим сыном. – Я позже тему неудавшегося усыновления Жени обсужу и с вашей супругой, – пообещал Гектор. – Мы давно расстались. Она проживает в Стамбуле с новым мужем, турком, – ответил Пяткин. – Развелись из-за скандала в Чурилове, который вспыхнул после убийства сестер Крайновых – вашей юной любовницы Полины и несовершеннолетней Аглаи. Младшая, предположительно, была беременна от кого-то, да? – Гектор надвинулся на Пяткина. – Ну чего вы сразу так встрепенулись-то, вспыхнули как маков цвет? Толстяк Пяткин не просто вспыхнул, он побагровел. Однако сразу принял вид оскорбленной добродетели. – В Чурилове меня многие ненавидят. Вам порасскажут про меня массу злобной лжи. Если дознаюсь кто – привлеку через суд по статье о клевете, – заявил он. – Когда я баллотировался в депутаты, провел ряд судебных процессов по защите своей чести и достоинства. Я опытный человек в подобных вопросах.