– Зачем же тогда от полицейских на машине рванул? – Сдрейфил, наверное, нервы сдали. – Урбанов опять тяжко вздохнул и поднес к губам свой канфар-кубок, запрокинув кудрявую голову, допил, что оставалось на дне. – Он тюряги как огня боялся. У него сосед сидел за аварию, в тюрягу ушел штангистом, а вышел туберкулезником – развалиной с дырками в легких. А менты ваши его всерьез посадить тогда вознамерились. Куча свидетелей же была. – Свидетелей чего? – спросил Гектор. – Сикуха та… Аглаша… ну, младшая сеструха, на него напоказ вешалась, чтобы мамаше своей досадить, и та озлобилась бы и Полинку в Москву на шоу не отпускала. Сторожем ее оставила дома при ней, младшей. Я в их салон стричься приходил, мне Пашка скидку устраивал. Так своими глазами видел, как на открытии их второго салона в торговом центре Аглаша Пашку прилюдно при всех парикмахершах обняла и в губы поцеловала. Менты прицепились бы… Мол, совратитель, а значит, и убийца. – Откуда знаешь, что девочка делала все напоказ? – хмыкнул Гектор. – Может, они правда того… – Нет-нет, Пашка никогда бы себе не позволил, она ж его падчерица по факту. И Алка его не простила бы, она дочерей любила своих. И потом, мелкая-огрызок его не возбуждала, ему, наоборот, бабы старше нравились, зрелые, с формами, ну, как Алка, мамаша их. – Откуда знаешь, что Аглая желала, чтобы мать Полину на телевидение не отпустила? – Паша мне говорил. У сестер разборки шли, кто круче, кто поет лучше. – А вы слышали, как сестры пели? – Катя решила внести и свою лепту в разговор. – Нет. На фиг они мне нужны со своей попсой. – Нам Пяткин, твой бывший босс, поведал, что вроде ты про какое-то алиби Паши знаешь. – Гектор одним движением пальцев свинтил «головку» бутылки. – На… его, чего вы долбоеда этого слушаете? – Не выражайся. Босс твой бывший, Пяткин, не подарок, но про алиби-то… ну, вспомни, напрягись. Или все вранье? Не имел Паша на тот роковой вечер никакого алиби. – А вот имел! – воскликнул Урбанов. – Че я, память, что ли, вместе с ним в землю на кладбище зарыл? Звонил он мне в тот день часов в шесть, может, даже позже. И хвалился… – Чем хвалился? Откуда звонил? По кнопочному телефону еще допотопному? – Тогда такими мы пользовались, это сейчас у всех смартфоны… Он мне звонил из Балашихи, из салона своей бывшей автофирмы. – Урбанов взмахнул канфаром-кубком спортивным. – «Бумер» он себе подбирал подержанный. Не такой, как ваш, конечно. – Он кивнул на «Гелендваген». – Признался, что с работы из салона рванул по-тихому, потому как тачка подвернулась подходящая. Не битая, и пробег средний. И самое главное – в кредит «бумер» отдавали, в рассрочку на три года. Спросил еще, помню, смогу ли я ему бабла на первый взнос одолжить, у него финансы пели романсы. Алка, его сожительница, прижимистая баба, не баловала его, все в свой бизнес вкладывала. Не верилось Кате, глядя на пьяного Урбанова со спортивным кубком, использовавшимся в качестве тары под первач, что некогда он мог одолжить товарищу денег на «бумер». Однако пятнадцать лет назад все складывалось, наверное, иначе – работа охранником в клубе оплачивалась прилично, он не пил горькую, был еще молод, строил планы на будущее, развеявшиеся в дым… – Не мог он из Балашихи в Пузановку вернуться, когда там пожар заполыхал. Это ж не ночью случилось глухой, а в восемь вечера, все в городе время знали, – объявил Урбанов. – Гонял он на «Шкоде» своей быстро, но от Балашихи до Чурилова двести пятьдесят километров почти. А если завис с «бумером» в автосалоне, то сестриц никак не мог убить. Кто угодно, только не Пашка. Я больше скажу: когда от ваших он рванул тогда, то не с испуга, а чтобы до автосалона в Балашихе добраться. Чтобы они ментам его алиби подтвердили. – Ты про ваш телефонный разговор полицейским сообщил тогда? – спросил Гектор. – Не стал я впутываться. Они же его как зайца подстрелили на охоте. Чего я буду лезть? Они все похерили. Начнешь языком трепать – менты его укоротят. Так было, так будет. – Урбанов философски пьяно и горько усмехнулся, кося глазом на Катю. Видимо, предназначалась сия сентенция не полковнику Борщову, а ей. – Заздравную чашу налей… подставляй тару. – Гектор глазами указал на кубок. – Олимпийские резервы? За победы в спорте? «Динамо» все бежит? – «Спартак» чемпион! – отчеканил Урбанов и подставил свой кубок. Гектор вылил туда всю водку до капли. – Три секунды погоди еще, – попросил он. – Насчет бутылок шампанского. Их на месте убийства в доме нашли – три штуки. И на одной отпечатки сохранились твоего друга Паши. – Мы шампань оптом с ним брали, затоварились в супермаркете за неделю до убийства. На корпоратив в честь открытия салона красоты Пашка закупался по приказу своей благоверной Аллочки. Я ему помогал, три ящика мы взяли – они на праздник не только клиентов ждали, но и отцов города. Шампань остаться могла. Мы еще тогда и вина купили, испанского, марочного. – Урбанов вздохнул. – Оно тогда дешево стоило, и хоть залейся им. – Если Паша имел алиби, находясь в тот вечер далеко от Чурилова, в Балашихе, как, по-твоему, бутылка с его пальчиками оказалась на месте убийства? – задал Гектор последний вопрос. – А … ее знает! Если подкинул кто, чтобы тень на плетень навести и Пашку обвинить, а себя выгородить, а? Шампанское в ящиках и вино мы в салон красоты привезли и оставили в чулане. А потом сеструхи могли сами бутылки шампани оттуда стибрить и приволочь с собой, чтобы втихаря от мамаши нализаться. Я сам их на фестивале с парнями пьяными видел. Ох, как мы отрывались на фестивале! Пели песни, что душа просила. Слушали все группы, всех, кого любили, с кем выросли. Он поднес кубок к губам и начал медленно осушать. Этакий кудрявый постаревший Дионис, утопивший на дне хмельной чаши ностальгию по временам почти мифическим, легендарным, вольным, канувшим в Лету. Глава 24 Топор – Никакое это не алиби у Павла Воскресенского, покойника, – подытожил Гектор, когда они покинули деревню Олимпийскую-Брехаловку. – Воскресенский мог специально позвонить приятелю и наврать, что он в Балашихе занят осмотром авто. Если бы тогда Урбанов не промолчал, заявил полицейским о телефонном разговоре, алиби бы, конечно, проверили, – согласилась Катя. – А так… опять эхо событий. Призрак… – Пятнадцать лет назад с расшифровкой мобильных переговоров туго было, – заметил Гектор. – Между прочим, и насчет мобильников Мосина и Марго глухо, я просил негласно пробить номера и расшифровку разговоров хотя бы за последние три дня перед убийством, но отказали – номерами уже занимается Веригин с кашинской ордой и Следком. Они вето свое наложили, не подобраться. – Они в своем праве, Гек, исполняют, что требуется для расследования. Возвращаясь к Воскресенскому… если его звонок ложный и алиби – выдумка, выходит, что он пытался себя обезопасить, а значит, это именно он убил девушек. И полиция тогда погналась не за истериком, у которого нервы сдали, а за жестоким убийцей. – Катя раздумывала. – Он с поджогом мог не довести в Пузановке дело до конца. Труп Полины ведь не сгорел дотла. Что, если Женя Зарецкий тогда его спугнул? И он сам заметил мальчика, а у колодца решил расправиться с ним как со свидетелем? Хотя, опять же, Женя этого не помнит… Но он ведь наклонялся над срубом, высматривал ведро на цепи, а что творилось у него за спиной? Кто подкрался сзади? Воскресенский? Гектор внимательно слушал. – И? – Мы опять в результате упираемся в серьезное противоречие, – подытожила Катя со вздохом. – Если тогда по горячим следам изобличили настоящего убийцу – Воскресенского, то кто же и за что зверски прикончил в Кашине свидетеля Ивана Мосина и его жену? Гектор достал мобильный и набрал чей-то номер. Как обычно, в своей манере – без «здрасьте – до свидания» произнес: – В Кашине дом отдыха загибается, владелец отчалил в Дубай, выставил собственность на продажу. Торгами занимаются топ-менеджер и юрист. Их номера мобильных мне и, если есть, компромат на каждого. Если нет, просто организуй переговоры с любым из них – мол, тот самый полковник Гектор Борщов хочет встретиться приватно. Они меня помнят. Что? Как можно скорее… Затем он набрал еще один номер. – Купцов? Добрый вечер, отец. Полковник Гектор Борщов. Да, тот самый… костюм на свадьбу который… Опять банки с огурцами закручиваете? Рецепт прежний – со слезой? Чувствую по бодрому тону. Что? А, ясно, чтобы плесень не завелась. Катя поняла, что Гектор связался с чуриловским опером-пенсионером, его мобильный он записал себе еще в начале их памятной беседы. Гектор указал ей на телефон, потом с ухмылкой сделал жест рукой, как в цыганочке, вращая кистью, – мол, снова бывшиий опер принял на грудь. И включил громкую связь. – Отец, помоги. Сплетни старинные я собрал про вашего прежнего начальника УВД, ну, который тогда в кресле сидел. Мне не его фамилия нужна, а имя его любовницы из вашей городской администрации. – Ну, люди-человеки! Пятнадцать лет! Языки поганые! – вспылил Купцов. – Ты-то откуда все выкопал, полковник? Досужий! Наш-то прежний начальник давно в могиле лежит, хороший был человек, справедливый. А насчет похождений… ну, донжуан, се ля ви… И не гулял он с бабами из администрации. У него Люся – секретарша наша, с ней он в сауне мылся. И в Сочи ее возил летом. Золотое сердце. Люся Шурупова. – У Шуруповой был сын Алексей. Алик или Леша? – Нет, – отрезал старый опер. – Какой сын? С кем бы она его прижила, когда она при нашем бывшем Пал Палыче существовала? У нее две дочки, младшая – вылитый он. Гектор втянул воздух сквозь зубы – «скока я порезал, скока перерезал»… Облом! Но он не сдавался. – Отец, пожалуйста, вспомни хорошенько, раз он донжуан… Ну, не мог он только с Люсей гулять, се ля ви! Красавиц в Чурилове навалом. И в городской администрации наверняка водились тогда. Она руководящих должностей не занимала, скромный офисный клерк… может, тоже секретарь? Мышка-норушка? – Ладовская… Надежда. – Опер нехотя вспомнил. – Вроде сплетни ходили, она в отделе культуры, кажется, работала, фестивалем занималась… Тогда у нас все фестивалем жили, работали на фестиваль. Только у них с нашим недолго кружилось. Она ж замужняя баба была, скандал насчет служебного романа, как в фильме, кому нужен? Она по болезни потом уволилась, кажется, умерла вскоре. Насчет сына не знаю, врать не буду. – Или вспомнить снова не хочешь, отец? – упрекнул Гектор. – Что ж ты утаил от меня Ларочку Филатову, хорошо тебе известную, за мамой которой ты лично осуществлял административный надзор после совершенного ею убийства мужа. Кстати, топором она его приголубила… А ты, отец, – не знаю кто такая… у меня склероз. Гектор расходился все круче – бывший опер на том конце выжидающе умолк, настолько изменчивый голос Гектора озадачил его – печальный, укоризненный, мягко стелющий и одновременно змеиный… Катя пощупала ладонью лоб Гектору – нет жара? Он сразу поймал ее руку и поцеловал в ладонь. – Не утаивал я… просто жена дома, все бы услышала про них. Она меня тогда ревновала сильно, скандалила – чего я, мол, к Юлии, матери Ларисы, вечерами наведываюсь. Инструкция требовала, чтобы вечерами проверять местонахождение поднадзорной. А жена мне не верила. И все пятнадцать лет меня ржавой пилой за те походы пилит и пилит… Если б услышала, что я и с вами их обсуждаю, загрызла бы меня, как старый хорек. Катя подумала: некоторым вещам существуют самые простые и одновременно удивительные объяснения. Отличные в корне от тех, что предполагаешь изначально. Они возвращались в Чурилов. За окнами внедорожника – вечерние августовские сумерки. Им еще предстояла новая беседа с Гарифой Медозовой, третья попытка. Их путь лежал в торговый центр. Гектор снова позвонил – как Катя поняла, своему прежнему собеседнику. – В довесок к дому отдыха. Срочно, прямо горит. Нужна информация на бывшую сотрудницу администрации Чурилова, из отдела культуры, Ладовскую Надежду. Если она на том свете уже, пусть покоится с миром, меня интересует ее сынок Ладовский Алексей, Алик. Кто, где, чем занимается, – бросил он лаконично. – За него отдельно расплачусь. Двойной гонорар. Позарез требуется. Катя достала свой мобильный и нашла номер Гарифы Медозовой. Пора ей звонить, чтобы не закрыла магазин, дождалась их. Она тоже включила громкую связь, как только Гектор закончил беседу. – Гарифа? Добрый вечер. Наш разговор с вами дважды прерывался. Вы, пожалуйста, не спешите закрывать магазин. Мы через час будем у вас, – произнесла Катя. – Я за рулем, – сообщила Гарифа. И она пользовалась громкой связью. – Магазин заперла сразу, как товар отгрузили. К своим еду – бабушке лекарство везу и продукты им с Маратом, я его к себе на работу сегодня не пустила, боюсь, у него обострение началось. Осень скоро… Я почти дома. – Мы к вам домой подъедем, Гарифа, – вмешался Гектор. – Оба адреса ваших знаем – старый и новый. Пока мы в пути, поразмыслите хорошенько. Не стоит от нас скрывать сведения про вашего бывшего жениха, с которым вы пятнадцать лет назад в загс собирались – Алексея Ладовского. Героя и спасителя малолетних. – Что? Какого Ладовского? – Гарифа повысила голос. – Черт, меня подрезали… Чуть не въехал в меня какой-то придурок. – Гарифа, не надо снова увиливать, – оборвала ее Катя. – Не выдумывайте напрасно, лучше расскажите нам всю правду об Алике и событиях того лета. Он же Полине угрожал убийством из-за вас, своей невесты. – Еще фарами мигает, словно это я виновата! – Гарифа была поглощена или намеренно делала вид, что занята исключительно несостоявшимся ДТП. – Приезжайте, мне нечего скрывать. Я сама на досуге вдруг вспомнила. Может, это и не важно, но… Они тогда ведь были вместе. Я их видела. И не вечером, а гораздо раньше… Черт, он снова меня подрезал! Получили права уроды блатные, водить не умеют! И она отключила связь. Гектор махнул рукой. – Петляет дамочка или время хочет выиграть, прикинуть, что нам выложить, а что скрыть, – объявил он Кате. – Мы ее на месте дожмем. Интересно, каким образом она при своем увечье права получила? Тоже вопросец. Мне скинули вчера ее два адреса. Дом в частном секторе на улице Октябрьской – тот их старый, с выгребной ямой. И квартира однокомнатная, она приобрела ее себе три года назад в ЖК «Авангард» в Ступино. Мотается, видимо, на тачке издалека в торговый центр. Со взрослым ненормальным братом ей – женщине одинокой – жить вместе сложно. Ну а бабуля их не в счет, он на нее не… – Гектор внезапно замолчал. И покраснел, опустил глаза.