Я сказала, что, по всей видимости, на Лазурном Берегу. – Отлично, вот в Ницце или Монако в ресторан вас и позову. Думаю, ваш олигарх заставит вас пойти на эту встречу и сам поставит вас на шпильки! Я не стала упоминать, что ношу туфли исключительно на плоском каблуке: в том числе чтобы еще больше не выделяться на фоне низкорослого босса. Мой новый босс тоже был далеко не дядя Степа: как-то не везло мне на боссов. – А чтобы мотивировать вашего олигарха и оплатить мне первичные затраты и на копию кодекса, и на походы с вами в рестораны, оперу и прогулки на яхте под луной на Лазурном Берегу, сделаете так, чтобы он в течение ближайших недель купил вот это… Шахрияр, подойдя к другому стенду, извлек оттуда пожухший свиток. – Карта мира, принадлежавшая папе римскому Пию Второму. Ну, конечно, всего лишь копия, потому что оригинал находится в моей коллекции. Думаю, за полтора-два миллиона я уступлю. Не желая смотреть на искусную подделку, я заявила: – Вы требуете от меня слишком многого. Надо бить в одном направлении, впаривая Воротыйло кодекс Леонардо, а вы тут со своей картой… – Впаривая? – произнес явно не знакомый с этим вульгарным французским выражением Шахрияр. – А скажите это по-русски! Я сказала и перевела ему на английский. Месье залился смехом и отправил в рот кусочек халвы. – Мадемуазель, запомните: вы не будете со мной спорить, а станете исполнять то, что я вам приказал. Да, сначала это, а потом вот эту инкунабулу, точнее, конечно же, ее копию, которую я храню вот здесь. Он, бросив в рот сразу два ломтика халвы, быстро поднялся по приставной лестнице к предпоследней полке рядом с выставленными в ряд бюстами писателей и изобретателей и стал перебирать тусклые переплеты старинных томов: – Где же она? Специально поставил ее сюда, чтобы посмотреть, как подделка будет выглядеть среди подлинников. Ага, вот… Осторожно отодвигая соседние, подлинные, книги, он попытался извлечь подделку, которую мне надлежало впарить Воротыйло. – Мне надо амортизировать расходы на кодекс Леонардо, а кроме того… Внезапно он закашлялся. Я, вздохнув, решила, что снова подкалывать меня уже имевшей место шуткой просто какой-то идиотизм. Но месье Шахрияр не унимался. Побагровев и уже не кашляя, а лая, он, держа руки у горла, выпустил поддельную книгу, которая с шелестом, пролетев не менее пяти, а то и шести метров, приземлилась у моих ног, попятился, вцепившись в перила приставной лестницы, задергал ногами, переступая по ступенькам то вверх, то вниз, в то время как я не знала, что и делать. Судя по всему, на этот раз он на самом деле поперхнулся, но помочь ему, стоявшему на самом верху лестницы, я не могла. Вызвать медиков – но как, если мой мобильный был в треножнике около лифта. Я метнулась к двери, но поняла, что она (без ручки и без замочной скважины) закрыта и открыть ее наверняка можно было только при помощи рубинового перстня месье Шахрияра. Того самого, который, судорожно кашляя, опасно балансировал на ступеньках лестницы. Наконец, издав странный рык, месье прекратил кашлять и, все еще с багровым лицом, просипел: – Проскочило! Могу снова дышать… Все, прошло. Нет, не буду больше есть халвы. Мне нужна вода… Та самая, которой в его хранилище элементарно не было. – Дайте мне… – начал он, шатаясь и явно намереваясь спуститься по лестнице вниз, все еще одурманенный только что прошедшим приступом. Я метнулась к лестнице, предостерегая его, что поднимусь и помогу спуститься, – и еще до того, как сделала это, месье Шахрияр, зацепившись ногой за ступеньку, нелепо вскинул руки – и полетел вниз. Мгновение спустя раздался звук глухого падения, я заметила раскинувшего руки месье – вывернув шею, он свисал с последних ступенек лестницы, за которые зацепился ногами, ударившись головой о мраморный пол. Тут что-то свистнуло, и на голову месье сверху приземлился задетый им во время падения бюст. Это был бюст пожилого Леонардо да Винчи. После чего по мраморному полу стала расплываться лужа крови. * * * Нечего и говорить, что месье Шахрияру не повезло – если он все еще после подобного кульбита и был жив, в чем я очень сильно сомневалась, то даже моих медицинских познаний в области реаниматологии не хватило бы, чтобы вернуть его в наш бренный мир. А о том, сколько времени понадобится мне, чтобы позвонить медикам (ведь даже точного адреса месье, что свисал теперь с лестницы вниз головой, расшибленной и кровоточащей, я не знала – в курсе был шофер, которого я отпустила), и сколько тем, чтобы прибыть и, разобравшись в хитроумной системе ходов и выходов в этом замке-лабиринте, наконец-то оказаться около пациента, я понятия не имела. Вероятно, много: так что помочь месье не мог уже никто. И все же я приблизилась к телу, отпихнула с головы бюст гения Ренессанса, стараясь не смотреть на глубокую рваную рану, скорее, даже яму, в которую превратился его затылок, и попыталась двумя пальцами нащупать на плотной шее моего нового хозяина пульс. Безрезультатно. Месье Шахрияр был мертв – окончательно и бесповоротно. Мой взор упал на его руку, вывернутую под странным, неестественным углом, и рубин на старинном перстне снова подмигнул мне, как будто передавая привет из преисподней. Неужели от самого месье – ведь вероятность того, что он в случае существования загробной жизни оказался бы в раю, с учетом его грешного земного существования, была ничтожна. Точнее, ее вообще не было. Я обернулась, словно ища поддержки, хотя прекрасно знала, что никто за спиной у меня стоять не может. В замке же после шести вечера не было слуг, вспомнились мне слова месье. Однако мое внимание привлек глаз одной из видеокамер, установленных под самым потолком. Что же, по крайней мере, существовало документальное, точнее, дигитальное подтверждение тому, что к смерти месье я не причастна и это был нелепый несчастный случай. С камеры мой взор переполз на золоченое (или все же золотое?) блюдо с иранской халвой, и я поклялась себе, что никогда в жизни не положу себе в рот ничего подобного. Делать мне в обиталище месье, в сущности, было теперь нечего. Я снова взглянула на камеру, потом на лежавшую на одном из пультов для чтения Библию – ту самую, которая вообще-то должна принадлежать Воротыйло, но оказалась теперь у месье Шахрияра. Покойного месье Шахрияра. А что, если просто взять ее – и дело с концом? Я бы так и поступила, если бы не камеры в хранилище. Придется оставить ее и надеяться на то, что с наследниками месье удастся договориться и без шума выкупить эту улику моих криминальных гешефтов. Интересно, а кто его наследник? Но данный вопрос, хоть в недалеком будущем весьма важный, в тот момент занимал меня менее всего. Поэтому, переборов в себе крайне сильное, практически непреодолимое желание небрежно кинуть на Библию свое пальто, чтобы потом прихватить его вместе с раритетом, я вздохнула и, минуя многочисленные сокровища, подошла к двери. Я же так хотела стать владелицей настоящего Шедевра – и вот случай представился! В этом подземном бункере, расположенном под дворцом месье Шахрияра, вернее, покойного месье Шахрияра в Сен-Клу, было ценностей на многие миллионы. Редкостных ценностей. Я могла бы прихватить не только изобличавшую меня Библию, но и еще много чего и, сбыв это на черном рынке, сделать ручкой с выставленным средним пальцем Воротыйло и обеим его Кариночкам, как двуногой, так и четвероногой. Отправившись в прекрасное далеко. Но эти чертовы камеры были всему помехой! А что, если это муляжи? Или не муляжи, а настоящие, которые, однако, вовсе не включены? Или включены, но никто и никогда не просматривает эти записи? Что же, после того, как месье Шахрияра найдут свешивающимся с лестницы с размозженной головой, то заинтересуются. А если не найдут? Вряд ли прислуга имеет доступ к хранилищу, а если уйти отсюда и закрыть за собой дверь, отпереть которую можно только при помощи рубинового перстня месье, то хозяин всего этого великолепия исчезнет – и нигде больше не возникнет. Но смущали эти камеры, запечатлевшие в том числе и меня. Однако мысль о перстне, одновременно являвшемся ключом от всех дверей, заставила меня подумать над тем, как покинуть дворец. Снова подойдя к месье и склонившись над его безжизненным телом, я попыталась снять рубиновый перстень. Тот, казалось, врос в руку мертвеца, впрочем, еще теплую и подвижную. Что же, с момента смерти прошло минут десять, не больше… Я потянула сильнее, но перстень сидел как влитой. Пришлось применить силу, да так неудачно, что раздался мерзкий звук, похожий на тот, который возникает, когда наступаешь на скрытую под осенними листьями ветку. Похоже, я сломала месье палец. Однако только так я смогла стянуть наконец-то перстень и, посмотрев на перса, произнесла: – Вы были правы. Никто не знает, что произойдет с нами не только в ближайшие пять лет, но и в ближайшие пять минут. Все мы смертны, и ужаснее всего, что все мы внезапно смертны. Мне очень жаль. Но зря вы так увлекались иранской халвой! Цинично, соглашусь, однако, с учетом того беспардонного предложения, которое сделал мне покойный месье Шахрияр, на тот момент, конечно же, еще живой и здоровый, вполне закономерно. Только вот что ожидало в ближайшие пять минут меня саму? Отходя от покойника, я услышала, как в кармане его домашнего камзола что-то вибрирует, после чего послышалась мелодия из «Звездных войн». Видимо, его собственный телефон – интересно, посетителям мобильные проносить запрещал, а вот на себя этот запрет не распространял. Громкий звонок мобильного безумно меня раздражал, и я, не выдержав, вынула его из кармана, желая если не сбросить звонок, так хотя бы выключить звук.