Она даже взяла себе творческий псевдоним: Лиза Ф. – фамилия Флорянская была для французского уха слишком уж чуждой. Да и Флорянским был ее отец – великий теоретик круговорота пролетарской революции. Она же просто Лиза Ф. Время от времени, правда, не так часто, она бралась за портреты, которые требовалось выполнить в определенном стиле и изобразить того или иного состоятельного клиента или даже всю его семью в виде семейства времен Ренессанса и владетельного монарха эпохи рококо. Это приносило еще больше денег, но любимой работой Лизы не являлось. А вот отец настаивал, чтобы она брала побольше подобных заказов, потому что они позволяли ему вести беззаботную жизнь. – И Лизонька, раз уж твои матримониальные планы с французским капиталистом расстроились, что я могу только приветствовать, то подумай о Сергее Апполинарьевиче… – Папа, мне не нужен Сергей Апполинарьевич в качестве мужа! Мне, вообще, не нужен никто! Я независима и обеспечена… Отец помялся. – У Сергея Апполинарьевича бедственное положение, да и матушка его хворает. – Папа, это, конечно, очень плохо, но пусть он займется чем-то дельным. В конце концов, у него есть две сестры, которые тоже могут пойти работать хотя бы служанками или гувернантками! – Лизонька, ты не понимаешь, что Сергей Апполинарьевич создан для работы за письменным столом – и ни для какой другой. И я уже пообещал ему, что мы поможем. Ведь если ты возьмешь побольше заказов, мы сможем оплатить пребывание матушки Сергея Апполинарьевича в клинике… Лиза поняла, что проще согласиться, тем более матушку Сергея Апполинарьевича, страдавшую параличом, было крайне жаль. – Хорошо, папа. Он будет получать от нас определенную сумму в месяц, но с уговором, что его сестры пойдут работать. И выходить за него замуж я не намерена! Отец, просияв, поцеловал ее и сказал: – Отлично, Лизонька! Кстати, ты не могла бы взять мое белье в стирку? И купить у кондитера птифуров… * * * Спустя некоторое время Лиза только тем и занималась, что писала портреты состоятельных клиентов в ретростиле. Ведь ей приходилось обеспечивать не только отца, но и семейство Сергея Апполинарьевича, сестры которого, отработав по несколько дней, заявили, что это не по ним, и снова остались сидеть дома. В квартире, на оплату которой шли гонорары Лизы. Лиза не жаловалась, потому что уже привыкла. Но понимала: все то, чем она занимается, уже не доставляет ей удовольствия. Зато приносит деньги. В один из летних дней к ней в мастерскую, которую она сняла в районе Сен-Поль, зашло семейство нового клиента – это был Клод и его супруга, которая была на последних месяцах беременности. – Мадемуазель, нам вас рекомендовали, – заявил Клод, делая вид, что они в первый раз видят друг друга. – И я хочу, чтобы вы изобразили нас как «Портрет четы Арнольфини». Лиза кивнула – что же, композиция первого известного в европейской живописи парного портрета кисти голландца Яна ван Эйка была подходящая, да и женщина в подлиннике была, как и жена Клода, на сносях. Только вот зачем он вообще обратился к ней: чтобы заполучить ставший модным в кругах богатеев ретропортрет – или чтобы снова увидеть ее? Лиза назвала сумму гонорара, причем увеличив ее в два раза и рассчитывая, что это отпугнет Клода. – Так дешево? – спросил он холодно. – Когда мы можем приступить? – Если желаете, прямо сейчас! – заявила Лиза. Двое, встав рядом, начали позировать Лизе, которая принялась за работу. Заметив, с какой нежностью молодая супруга держит Клода за руку, она поняла, что жена любит его по-настоящему. А вот он ее? – Что же, на сегодня достаточно, – сказала Лиза, откладывая карандаш. – Думаю, мадам и месье, вам больше приходить не надо, потому что ваши лица я запечатлела, а все остальное – дело техники. Клод был ошарашен, явно уверенный, что последуют еще множество сеансов, однако Лиза понимала, что просто физически не выдержит его присутствия. Присутствия Клода – и его молодой беременной жены. – Вы точно уверены, что мы не должны вам больше позировать? – заявил он, а Лиза ответила: – Точно, месье. Да и для вашей супруги это далеко не самое подходящее занятие. Советую вам хорошо заботиться о ней и о вашем малыше. Это ваш долг, месье! Распрощавшись с Клодом и его супругой, Лиза, желая расправиться с этим заказом как можно быстрее, углубилась в работу. Что же, лица она схватила, осталось только, используя репродукции, вписать их в антураж подлинника и… – Лиза! – услышала она знакомый голос и, вздрогнув от неожиданности, выпустила из руки карандаш. Клод, незаметно вернувшись в мастерскую, стоял позади нее. И еще до того, как она успела что-то сказать, прижал ее к себе и поцеловал. * * * …Любили она друг друга прямо на диване в мастерской, и когда все весьма быстро завершилось, Лиза, чувствуя, что ей как-то муторно и стыдно, начала одеваться, Клод дотронулся до ее руки. – Не спеши, Лиза. Ты так красива… Он поцеловал ее нагое плечо, потом сосок, потом стал спускаться поцелуями по животу. Они снова занялись любовью, и на этот раз долго, мучительно, страстно, словно в последний раз. И Лиза, пребывавшая на седьмом небе от счастья, знала: да, в последний раз. Хоть она и потеряла голову, хотя она и позволила Клоду утянуть ее в омут запретных удовольствий, его любовницей, как он уже давно планировал, она после этого дня и в особенности ночи все равно не станет. Когда же (было странное время: уже не ночь, но еще и не утро), пресытившись, они лежали на диване и Клод, куря сигарету, строил планы, когда и где они смогут встречаться, Лиза, тоже закурив, что делала крайне редко, произнесла: – Этого никогда не будет, Клод! Никогда! Тот уставился на нее: – Не понимаю, Лиза, о чем ты? Тебе что, не было хорошо? О, ей было так хорошо, как никогда в жизни! – Ну, а если так, то в чем проблема? Девушка ответила: – В тебе, Клод! Тот раздраженно заявил, встав с дивана и голым прохаживаясь по мастерской: – Не говори, что тебе жаль мою жену и нашего ребенка! Все у них будет отлично. Она и ее папаша-маркиз получили то, к чему так давно стремились: деньги. С женой же я еще до свадьбы имел серьезный разговор и объяснил ей, что наш брак – это сделка и она не может надеяться на то, что я буду любить ее и хранить ей верность. Она согласилась! Лиза, прищурившись, пускала сизые кольца в потолок: – Клод – ты чудовище! Он и вправду был чудовищем, но весьма привлекательным, которого она любила и от которого была зависима. – Знаю, – ответил тот, нависая над Лизой. – А вот ты, дорогая моя, сущий ангел. Поэтому давай займемся тем, чем занимаются чудовища и ангелы, когда остаются наедине… И они снова любили друг друга, несмотря на то, что Лиза дала себе зарок: в последний раз. * * * Уже было утро, и в окна мастерской вливался розовый свет зари, когда Лиза, снова куря, смотрела на спавшего сном младенца (или праведника?) мужчину, который, и она поняла это уже давно, стал для нее своего рода наркотиком. Толкнув Клода, она произнесла: – Тебе пора! Твоя жена ждет! Клод спросонья проворчал: