– Думаю, – возразила Лиза, – эта пожилая итальянская дама бесценна. Так вы совершили это? Точнее, ты совершил это? Юрбен, уставившись на нее, заявил: – Ну нет, не я, а один чудак, который просто так вынес ее из Лувра. Только он думает, что сделал это по причине какой-то своей блажи, а в действительности он, сам того не ведая, делает то, что нужно нам! – И вы подставите его? – спросила холодно Лиза, а Юрбен ответил: – Слишком много вопросов, детка! Никто никого подставлять не намеревается. Если этот идиот украл «Мону Лизу», а мы просто воспользовались случаем и подменили подлинник, который у него в руках, на изготовленную тобой копию, то ведь никому от этого плохо не будет! Он оглушительно расхохотался, а Лиза произнесла: – Понимаю… Вы не только подставили этого человека, но и подсунули ему фальшивку. Ведь когда полиция рано или поздно выйдет на него и обнаружит «Мону Лизу»… Когда это произойдет, оригинал, тот самый, который она прижимала сейчас к груди, давно будет у какого-то бесчестного коллекционера, по заказу которого и была осуществлена эта кража. – Это нас уже не интересует, детка! – провозгласил Юрбен. – Но полиция поставила на уши весь Париж, я и мои друзья, конечно же, в центре внимания, сама понимаешь, почему. Так что пусть синьора проведет ночку у тебя – к тебе никто не заявится, это точно! Лиза возразила: – Если вскроется, кто сделал копию… Юрбен в дверях заявил: – Какую копию, детка? Ты что, делала какую-то копию? Лиза отрицательно качнула головой, а Юрбен хохотнул: – То-то и оно! Никто ничего доказать не сможет! И, вообще, твоя копия ведь неотличима от оригинала! Не исключено, что идиоты-полицейские, отыскав ее у этого дурака, который беспрепятственно вынес ее из Лувра, решат, что отыскали синьору! И дело с концом! Задумано было бессовестно, но, надо отдать этому должное, элегантно. Ведь, в самом деле, похититель, похоже, был слепым орудием в руках бандитов, о чем сам не подозревал, и он уверен, что является обладателем подлинника, который, однако, уже заменен на копию. И если ее найдут – копию, которую все, в том числе похититель, считали подлинником, то что будет тогда? Неужели вернут в Лувр, ничуть не сомневаясь, что это – «Мона Лиза» кисти Леонардо? А подлинник ведь находится в ее руках – и от осознания этого Лиза пришла в ужас. – Храни ее хорошенько, завтра днем или под вечер ее заберут. И учти, если с ней что-то произойдет… – Юрбен достал из кармана складной нож. – И без глупостей, детка. Никуда от нас ты все равно не убежишь, кроме того, у тебя ведь имеется старый сумасшедший папочка! Высказав эту недвусмысленную угрозу, Юрбен послал Лизе воздушный поцелуй и был таков, оставив ее один на один с «Моной Лизой». * * * Закрыв за ним дверь на засов, девушка отнесла «Мону Лизу» в мастерскую и, чувствуя небывалое волнение, поставила пакет на мольберт, а затем стала осторожно снимать слои бумаги и опутывавшие ее веревки. Наконец на мольберте перед ней возникла она. Да, сомнений быть не могло: это «Мона Лиза», каждый штрих которой, каждую трещинку она за долгие дни подготовки к производству копии изучила самым внимательным образом. И теперь похищенная из Лувра синьора находилась в ее мастерской, но всего на ночь. Взяв стул, Лиза, облокотившись на спинку, уселась около мольберта и, забыв обо всем, смотрела и смотрела на «Мону Лизу». * * * …Она сама не заметила, как наступило утро. И вспомнила, что к ней должна пожаловать богатая чета, заказавшая модный двойной портрет. Лиза отнесла «Мону Лизу» в кладовку, где, извинившись перед пожилой итальянской синьорой, поставила ее лицом к стене. Клиенты, позируя Лизе, изливали на нее потоки информации: – Подумать только, какое полное событий лето! Сначала убийство Клода Моргенштерна в Париже, потом смерть его жены, которая его и убила! Мы его не знали, потому что он был птицей слишком высокого полета… Лиза, стоявшая перед мольбертом и нехотя водившая кистью, думала: если бы она сказала этим почтенным заказчикам, что сама не только отлично знала Клода и занималась с ним любовью в этой самой комнате, более того, на том самом диване, где сейчас восседала супруга парижского буржуа, то они наверняка бы упали в обморок. Дама добавила: – А несчастный малыш, которого, кстати, прибывшая бабка, по слухам, назвала в честь погибшего сына, Клодом, теперь самый богатый младенец Франции! О, это так волнующе! Лиза подумала, что не для матери Клода и уж точно не для самого Клода и его жены, ныне, впрочем, покойных. Господи, и почему она вынуждена выслушивать болтовню этих мещан? Лучше бы она провела те несколько часов, что ей остались, в компании с «Моной Лизой». Ведь просто сидеть напротив нее и любоваться – это ли не счастье! В особенности если учесть, что счастье из ее жизни ушло окончательно и бесповоротно. Гости же продолжали щебетать: – А теперь похищение этой картины из Лувра. Как она называется? «Луиза Моно»? – «Мона Лиза», – поправила сухо Лиза, – хотя итальянцы предпочитают называть ее «Джокондой». – Ах, ну да! Ее ведь какой-то итальянец и нарисовал! Поэтому не сомневаюсь, что ее макаронники и стырили! У них надо искать, у них! И, вообще, где она сейчас может находиться? Лизу так и подмывало дать ответ: «Она сейчас у меня. Хотите, покажу?» Но делать этого не стала, потому что чета буржуа тогда не только упала бы в обморок, а скончалась на месте от сердечного приступа. А еще больше смертей ей не требовалось. Наконец, чувствуя головную боль от постоянного журчания глупых фраз, Лиза досрочно завершила сеанс, заявив: все, что надо, она зафиксировала и портрет будет готов через месяц. – Побыстрее нельзя? А то у нас серебряная свадьба в сентябре, хотелось бы, чтобы к этому времени этот шедевр украшал нашу гостиную! Заверив, что постарается (хотя дала себе слово, что делать этого не будет), Лиза выпроводила назойливых гостей, а потом, достав из кладовки «Мону Лизу», снова принялась любоваться ею. Ничего для этого и не требовалось: просто сидеть рядом и молчать. * * * Раздался стук в дверь, и Лиза подскочила от ужаса: неужели полиция? Или, что хуже, Юрбен или кто-то из его дружков, которые пришли забрать синьору. Забрать ее навсегда, чтобы отдать какому-то богатому и лишенному всяческих моральных принципов коллекционеру. Однако это был всего лишь отец, который заявился к ней, чтобы сообщить о новых горестях, обрушившихся на семейство Сергея Апполинарьевича. Решением этих горестей были, как водится, деньги, за которыми отец к ней и пришел. Лиза в обычной ситуации этих денег не дала бы, потому что в последнее время не могла отделаться от ощущения, будто только и делает, что работает на семью Сергея Апполинарьевича, который, кажется, не терял еще видов на нее как на свою жену. Но сейчас она быстро отсчитала купюры и, вручив их отцу, сказала: – Папа, у меня срочный заказ, извини, но надо работать… Отец, забирая сверток с банкнотами, произнес: – Ах, Лизонька, эта новая служанка оказалась такой нерасторопной и дерзкой, так что я ее уволил. Сможешь найти новую – или лучше, как в былые времена, сама вести у меня хозяйство? Лиза вздохнула, то и дело посматривая на «Мону Лизу», которую она в этот раз никуда не относила, а оставила стоять на мольберте, только закрыв простыней. Знал бы отец, что он стоит всего в паре метров от самого гениального произведения в мире – и от самого, не исключено, дорогого. Что бы он тогда сделал? Наверняка бы потребовал пустить его на благо мировой революции. Но отец, слава богу, ни о чем таком не помышлял. – Папа, а ведь у нее куча младших братьев и сестер, которых она кормит и поит. Как ты мог так поступить? Чем ты тогда отличаешься от эксплуататорского класса кровопийцев-капиталистов? Отец зашумел, заявив, что для него, революционера-теоретика, крайне важно правильно и калорийно питаться и жить в чистоте, и Лиза, вдруг осознав, что он ничуть не лучше тех, кого должна была свергнуть задумываемая им мировая революция, а, не исключено, хуже, решительно выставила отца за дверь. А затем, сдернув простыню, зажмурилась от счастья. «Мона Лиза» была ее – и только ее! Но всего лишь на несколько часов… Потом заявится Юрбен или его дружки, и синьору придется им отдать. Она будет украшать какой-нибудь особняк, замок или палаццо бессовестного коллекционера, вероятно, висеть там в зале, куда будет иметь доступ только этот человек.