Не желая развивать эту мысль, которая затесалась ей в голову, Лиза быстро продолжила: – Так у него точно все хорошо? Готовя себе на газовой плите кофе, мадам Барбара не без раздражения заметила: – У него – да, с учетом его ситуации могло быть намного хуже. И помочь ему вы пока что не в состоянии, точнее, вообще не в состоянии. И он вам, увы, тоже! – Это как? – спросила Лиза, а мадам пояснила: – Он же без сознания и, судя по всему, пока что будет пребывать в этом состоянии. И не факт, что, очнувшись, вспомнит, как все было. А это значит, что он не может дать полиции показания, на основании которых та снимет с вас подозрения в убийстве и в попытке еще одного! Лиза вздохнула – об этом и думать забыла. Хотя нет, конечно же, не забыла: надо было только посмотреть на экран телевизора с выключенным звуком, где в каждой программе новостей демонстрировалась ее фотография с заграничного паспорта, оставленного ею в съемной квартире на рю Франсуа Мирон, как на душе делалось тоскливо. И ведь даже домой родителям не позвонить – наверняка звонок и, что ужаснее всего, место расположения засекут в два счета. Или нет? Рисковать Лиза не стала – достаточно уже, что втянула в эту ужасную историю Степу, который теперь был в коме, хотя бы и искусственной. – И что же теперь делать? – спросила девушка, а мадам Барбара, ставя перед ней чашку черного кофе (иного она не признавала), ответила: – Думать! И добавила, пуская в потолок клубы дыма: – Итак, по вашему следу идет наемная убийца, и она охотится за той самой открыткой моей бабки, Лизы Ф., которая, судя по слухам, ходящим в определенных художественных кругах, указывает путь к подлиннику «Моны Лизу», где-то ею спрятанному… Лиза, понимая, что если она будет думать о том, что случилось, и о состоянии здоровья Степы, то свихнется, приняла правила игры. – Но вы так и не завершили рассказ. Что с вашей бабушкой стало? Мадам закрыла глаза и ответила: – Умерла во время операции по ампутации молочной железы, у нее ведь обнаружили рак. Нет, не от рака умерла, просто то ли сердце не выдержало, то ли, что вероятнее, дозировка средства для наркоза было неверная, тогда, в 1918 году, так бывало сплошь и рядом… Помолчав, она сказала: – Моя мать, Клодетт, дочка Лизы, тогда еще школьница, осталась на попечении двух своих теток. Точнее, не теток, а сестер ухажера моей бабки, революционера, который отправился в Россию в 1917-м, желая принять в ней участие, и в итоге принял: в 1922 году был расстрелян ЧК как иностранный диверсант. Впрочем, эту информацию я узнала уже после того, как во времена Горбачева, после смерти Клодетт, побывала в Москве… Лиза молчала, чувствуя, что эта драматичная семейная история, к тому же сопряженная с тайной «Моны Лизы», все больше поглощает ее. – Да, я звала ее только Клодетт, и никогда – мамой. Отношения у нас были далеко не самые хорошие, но она меня любила, как и я ее… Лиза осторожно спросила: – Но я не понимаю: ведь Клод Моргенштерн, внук которого, тоже Клод Моргенштерн, и был убит в своей квартире, забитой раритетами и шедеврами, был… Она смешалась, а вместо нее мысль завершила Барбара: – Был отцом Клодетт? Ну да, вероятно, так и было. Правду нам могла бы сказать только моя бабка, но она унесла ее с собой в могилу, как, впрочем, и кое-какие другие тайны… Она усмехнулась, отпила кофе и продолжила: – Самое занятное, что уже в самом конце войны история повторилась. Клод Моргенштерн, сын большой и единственной любви Лизы, мать которого застрелила своего мужа в Нью-Йорке, так как не хотела его ни с кем делить, встретился с Клодетт, дочерью любовницы своего отца – со своей единокровной сестрой! Впрочем, на момент встречи они об этом не подозревали. Клод прибыл в освобожденную от нацистов Францию в составе американской армии, где служил в элитном подразделении, в задачу которого входило отыскать похищенные оккупантами предметы искусства. Он давно жил в Америке – еще бы, имея большую примесь еврейской крови, он вряд ли мог рассчитывать на снисхождение со стороны немцев во время их режима… Докурив, Барбара тотчас взяла новую сигарету. – Большая часть принадлежавших ему предприятий, а также предметов искусства нацисты присвоили, поэтому Клод вернулся на родину своих родителей в том числе для того, чтобы найти и разыскать то, что принадлежало ему по праву. По легенде, Клод и Клодетт встретились, когда он, как представитель американской армии, а она, бывшая в Сопротивлении и имевшая ученую степень в области искусств, искали спрятанные от нацистов сокровища Лувра, в том числе «Мону Лизу». Якобы извлекая ее из ящика в тайном месте, молодые люди познакомились и с первого взгляда полюбили друг друга… – Класс! – пробормотала Лиза, а Барбара цинично заметила: – Поколение ватсапа и Инстаграма верит всякой красивой чуши! Надо относиться ко всему с изначальным здоровым скепсисом. Если что-то происходит, то надо подумать – почему, зачем и кому это выгодно? Думаю, их первая встреча произошла совсем не у ящика с «Моной Лизой», и вряд ли они сразу полюбили друг друга, хотя кто знает… – С поддельной «Моной Лизой», – поправила ее Лиза. – Ваша бабушка ведь имела отношение к тому, что в Лувре оказалась копия, не так ли? Вы ведь сами мне поведали… Мадам Барбара сказала: – Да, это так. Та что спрятана от нацистов была поддельная «Мона Лиза», висевшая в Лувре с с 4 января 1914 года. И если американцы, не исключено, Клод Моргенштерн и его команда, и подменили, как утверждают упорные слухи, шедевр Леонардо на копию, забрав подлинник в Америку, то они оказались владельцами не оригинала, а подделки кисти моей бабки! Лиза снова не смогла сдержаться: – Класс! Ваша бабушка их всех надула – и французов, и американцев… Мадам, явно польщенная этим замечанием, выпустила через ноздри сигаретный дым. – Жаль, что я ее не знала, я ведь родилась слишком поздно, уже после Второй мировой. Но зато ветхие тетки, сестры того самого революционера, ухажера бабушки, расстрелянного ЧК, многое мне рассказали. И научили русскому, как родному! Усмехнувшись, Барбара сказала: – Как я уже сказала, история повторилась. До Первой мировой сошлись Клод-старший и Лиза, и это ничем хорошим не завершилось. А после Второй мировой – Клод-младший и Клодетт, моя мать. Клод, решив осесть во Франции, где ему в самом деле удалось получить все, что у него отобрали, завел интрижку с моей матерью, своей сестрой. Причем сделал это, будучи к тому времени уже женатым на дочери крупного нью-йоркского торговца бриллиантами! Она усмехнулась и заметила: – Я вас не шокировала? Лиза честно призналась: – Ну, немножко… Значит, получается, ваш отец… Она снова смешалась, и мадам Барбара сказала: – Что мой отец одновременно мой дядя? Этого никто до сих пор не знает. Хоть роман моей матери с Клодом длился недолго, они быстро разошлись, в том числе и потому, что вскрылась подноготная их происхождения, но Клод никак не мог забыть ее. Ему было наплевать, что она его сестра, – он любил ее, хотел ею обладать, и точка. А Моргенштерны всегда получали то, что хотели приобщить к своей коллекции… Он всячески старался заполучить ее, пытаясь разлучить с мужем, за которого она, чтобы забыть Клода, скоропалительно вышла замуж. Но забыть его так и не смогла, а Клод пытался снова и снова завоевать ее. Они возобновили связь, несмотря ни на что. В начале пятидесятых моя мать забеременела, и сомнений быть не может: от Клода, а не от своего мужа, человека грубого и малообразованного, который к тому же ее бил – не мог простить того, что ее любил красавец-миллионер… Он умер, застреленный неведомо кем на улице за год с лишним до моего рождения. Закурив очередную сигарету, она добавила: – Прямо античная трагедия, не находите? Добавьте к этому, что у Клода-младшего к тому времени появился сын, этот самый малыш Клод, сумасшедший старик, в убийстве которого вас обвиняют. Он – мой брат. Клод-младший обожал меня, но активно не любил малыша Клода, который, и в этом сомнений нет, был его сыном и наследником всего огромного состояния и раритетов семейства Моргенштернов. – Малыш Клод в итоге лишил вас наследства? – спросила Лиза, и мадам Барбара подтвердила это энергичным кивком. – Да, уничтожив последнее завещание Клода-младшего, по которому тот оставлял все мне и моей матери, малыш Клод сам сообщил мне об этом в минуту откровенности во время нашей встречи лет сорок назад. А ведь детьми мы даже симпатизировали друг другу и, кажется, были влюблены… Лиза вздрогнула, а мадам расхохоталась: – Шокированы тем, что любовь между братом и сестрой может вспыхнуть и в третьем поколении? Нет, этого не произошло, хотя могло бы, ведь в молодости малыш Клод был настоящим красавцем, не имевшим ничего общего с этим опустившимся, всклокоченным, полностью свихнувшимся старче. Но малыш Клод, как выяснилось позднее, сам любил других малышей, если вы понимаете, о чем речь. Наверное, это и сподвигло его отца оставить все мне, так как с сыном они были на ножах. «На ножах» – это хорошая метафора. И все это завершилось, как вы понимаете, тем, что малыш Клод убил собственного отца – ножом! Лиза снова вздрогнула, а мадам сказала: – За каждым большим состоянием стоит преступление, а сколько их стоит за состоянием гигантским, упускать которое не хотел малыш Клод? Его мамаша к тому времени давно сидела в психиатрической лечебнице, давно и прочно сойдя с ума и передав сумасшествие отпрыску. Но он был хоть и сумасшедшим, но крайне хитрым сумасшедшим. Отца он убил собственноручно, о чем, опять же, поведал мне во время нашего последнего разговора, но свалил все на одного из своих дружков-любовников, который якобы был застукан отцом во время попытки ограбления. Клод-младший застрелил его, а вор зарезал Клода-младшего. Такова официальная версия, а на самом деле их обоих убил малыш Клод: и своего отца, и криминально одаренного душку-приятеля, на которого он свалил убийство родителя! Наверняка и роман с ним специально завел, чтобы потом использовать в качестве козла отпущения! Заметив, что Лиза дрожит, мадам вздохнула: – Понимаю, думаете: к кому вы угодили? Ну, хоть мой отец, не исключено, и был братом моей матери, сумасшествия Моргенштернов, которым они были наделены сполна и которое принесли им родственные браки, я не унаследовала. Можете мне поверить! Она улыбнулась, причем так тепло и добро, что Лиза ей поверила: немедленно и бесповоротно. – Ну, а остальное просто. Малыш Клод, которому я вставляла палки в колеса, зная о существовании завещания в свою пользу, о чем мне сообщил сам Клод-младший и даже показал его незадолго до своей смерти, сделал так, чтобы меня обвинили в краже ценностей из его дома, точнее, из дома, который должен был принадлежать мне, за что я отправилась в тюрьму. А выйдя, я пыталась приткнуться то туда, то сюда, и в итоге стала владелицей этого антикварного салона с, надо признать, не самой идеальной репутацией… Что, испугались? Лиза воскликнула: – Ничуть! Вы мне жизнь спасли! Вы – молодец! Мадам, смяв пустую сигаретную пачку, кивнула. – И я того ж мнения. Да, скажу откровенно, я не очень-то уважаю закон, но и закон не всегда уважал меня. Так что мы квиты! Лиза звонко рассмеялась, а потом серьезно заметила: – Видимо, это у вас семейное, если разрешите такую реплику. Так ваша бабушка в самом деле украла «Мону Лизу» из Лувра? Мадам, взглянув на нее с улыбкой, не хуже, чем у самой «Моны Лизы», ответила: – Украли другие, а она всего лишь помогла сделать копию. Она рассказала об этом моей матери перед операцией, во время которой умерла. А мать поведала об этом мне, хотя впоследствии и сожалела… Уж слишком она была принципиальной и честной! В жизни это скорее помеха, запомните, моя дорогая! Лиза, придерживавшаяся абсолютно иного мнения на этот счет, сочла благоразумным не вступать в ненужные дискуссии морально-этического плана. – И где же «Мона Лиза»? – выпалила она, и мадам Барбара, глаза которой таинственно сверкнули, заявила: – А вот это правильная постановка вопроса! Действительно, где? Мою мать это ничуть не занимало, а вот меня, наоборот, очень. Бабка, которой много пришлось пережить, спрятала ее, да так надежно, что никто до сих пор не отыскал. А если с ней что-то случится, что в итоге и произошло, – оставила ключи, чтобы ее потомки, то есть моя мать и я, могли найти подлинник «Моны Лизы».