– Я не вижу другого выхода, кроме как попытаться. Если не возражаете, мы с Меррикс займемся этим по окончании следующей вахты. Это даст нам время отдохнуть и подготовиться к процедуре, а она наверняка будет сложной. – Не возражаю. – Фура перевела взгляд на другого пациента, находящегося в комнате доброты. – А как же Рутер? Есть у вас есть хоть крупица хорошей новости, доктор? – Есть, и не крупица. Ему не становится хуже, а это уже кое-что. После инцидента он долго пребывал в бессознательном состоянии, но в последние часы, кажется, приходит в себя. Он что-то бормотал. В его речи есть… связность, даже если он не в себе. Это как минимум говорит о том, что нет глубоких неврологических повреждений. – Не в себе? – переспросила Фура. – Похоже, мальчика мучают дурные сны. Меррикс видела больше, чем я. Она его как-то понимает, даром что у него наполовину откушен язык. Скажи, Меррикс. – Он видит пещеру или камеру, – проговорила девушка. – Что-то вроде темницы. Он внутри, и нечто пытается туда проникнуть через пол. Он кричит, затем успокаивается. Через несколько часов тишины все начинается заново. – Не нужно, чтобы это происходило, пока вы заняты операцией, – сказала Фура. – Согласен, что без этого отвлекающего фактора мы вполне могли бы обойтись, – кивнул Эддралдер. – И признаю: кроме наблюдения за мальчиком, мы мало что можем сделать для него. Надеюсь, он в конце концов проснется. Но с этим нельзя торопиться. – Пусть Тиндуф перенесет его в мою каюту, – решила Фура. – Если кому-то и следует мириться с криками, то мне. – Рыбки-призрачники плавают в моей башке! Я буду орудием, ура! Адрана плеснула треннигарского бренди в маленький невесомый бокал с изящной крышкой на петлях и соской для питья и протянула Ласлингу, когда тот вошел в каюту. – Только что проверила навигационные данные, – сказала она. – Идем прямо и быстро, как полагается честному судну, и это в немалой степени благодаря твоей усердной работе. Надеюсь, с трудами в вакууме покончено? Ласлинг еще не успел снять все детали скафандра, включая два колышка, которые цеплял к культям, чтобы было чем заполнить штанины. – По правде говоря, капитан, дело было сделано три-четыре вахты назад. Просто всегда можно что-нибудь подправить. – А Лагганвор? – спросила она, стараясь не показать, что ее волнует ответ. – Он вернулся вместе с тобой? – Наш джентльмен сказал, что хочет несколько минут полюбоваться звездами и Собранием, так что я оставил его снаружи. Но осмелюсь предположить, что он скоро придет. – И я того же мнения. – Адрана предложила Ласлингу сесть напротив и вложила ему бокал в пальцы, покрытые свежими ссадинами. – Спасибо за работу. Каждый сэкономленный час в пути выгоден нам… и моей сестре тоже. Ласлинг посмотрел на колыбель, где тихо дремал Тазакнакак, приходя в себя после ремонтных работ, проделанных Вугой. – Надеюсь, пассажир стоит таких хлопот. Мало кто способен рискнуть своей шкурой, вмешиваясь в дела пришельцев. Он идет на поправку? Адрана ответила осторожно: – Насколько это доступно пониманию любого из нас. Только Тазакнакак сможет сказать наверняка, когда наконец придет в себя. Однако я надеюсь на лучшее. Идея насчет быстрого стекла была блестящей. Если резонансная камера не повреждена, Тазакнакак сможет без труда формировать звукообразы и общаться на нашем языке. Щелкуны очень хорошо говорят, им это дается гораздо легче, чем ползунам. – А те, кто проделал в нем дыры? Они имеют какое-то отношение к Инсеру Сталлису и его эскадре? – Сойдемся на том, что ни одна из сторон не принимает близко к сердцу наши собственные интересы. – Она кивнула и продолжила с воодушевляющей интонацией: – Но у него есть сила духа, и у тебя тоже, раз тебя не сломила травма. Он беззаботно махнул рукой: – Когда мы доковыляли до причала в Ишимваре, со мной уже все было в порядке. – А боль, которую ты все еще испытываешь? – Напоминает о том, что я выбрался из шарльера, а Монсер и Айвз – нет. – На мгновение Ласлинг напрягся. – Я все еще слышу, как они кричат по ту сторону двери. Они не были ранены, но знали, что им не выкарабкаться. Не сомневаюсь, ради возможности прожить еще один день они пошли бы на убийство или согласились терпеть боль. Впрочем, боль – это сильно сказано. Обычно культи просто ноют или зудят. – Мешая тебе спать. – Когда живешь достаточно долго, накапливается немало того, что не дает спать по ночам. У многих из нас есть несколько шрамов снаружи, но больше всего проблем доставляют те, что внутри. – В это я могу поверить. У нас у всех жизнь нелегкая, даже если не брать в расчет пиратов и эскадры, от которых приходится удирать. Что привело тебя к шарльерам, если не секрет? Его губы тронула улыбка. – Слабость. – Продолжай. – Мне нравились азартные игры. С юных лет я этим занимался, и для меня не имело значения, какие делать ставки и с какими шансами на успех. Уличные фокусы с наперстками, карты и кости. Собачьи бега, хотя в моем мире это была редкость. Все, что могло бегать, прыгать или драться, могло стать поводом для пари. В конце концов я сам начал драться за деньги с любым, кто считал, что может меня одолеть, и я проливал кровь – почти всегда собственную – в каждом баре и бойцовском притоне от доков Рамера до ворот Фернакса. Покупал место на корабле, когда мог себе это позволить, и путешествовал зайцем, когда не мог. Повидал сотню миров и помаленьку научился парусному делу. Но я не мог завязать с азартными играми и продувался снова и снова. Я обокрал или обманул всех своих друзей, заплатил злом за все оказанное мне добро. Я был ходячей развалиной: жить не мог без грога, после драк лечился у коновалов, которые тоже не вылезали из бутылки, зубы мои – те, что еще не выбили, – выглядели как надгробия. Ко мне призраки приходили даже днем, что уж говорить про ночь… Мой последний настоящий бой прошел где-то рядом с Конъюгатами. Воспоминания такие расплывчатые, что я даже не могу сказать, когда и где конкретно это было. – Он печально и самоуничижительно покачал головой, события вызывали у него изумление и отвращение. – Но я хорошо помню разумника, которого спровоцировал. Его я никогда не забуду, потому что он, можно сказать, спас меня. В нем не было ничего особенного, просто тощий коротышка – кажется, соплей перешибешь. Но как же он дрался! Такого бойца я ни до, ни после не видел. Его звали Пейли, и он был оценщиком на корабле под названием «Любовница полуночи». Не то чтобы я знал об этом, когда он смывал кровь с моего лица и бил меня по щекам, пока у меня не перестало двоиться в глазах. Он обшарил мои карманы в поисках призовых денег и обнаружил только мелочевку. Должно быть, он испытывал скорее жалость, чем омерзение. Он усадил меня на крыльцо перед баром и влил мне в горло кружку холодного кофе. Потом спросил, что я делаю со своей жизнью. – И как ты ответил? – Что есть у меня жажда, которую невозможно утолить. Пейли кивнул и сказал, что ему это знакомо. Затем удивил меня, заявив, что я не изменюсь и что с этим нужно смириться. Вопрос только в том, как мне быть с этой жаждой. Если продолжу в том же духе, объяснил Пейли, скоро у меня не останется ни зубов, ни целых костей, зато будет немалый шанс встретить другого дохляка вроде него, только не склонного сдерживаться. Я засмеялся, но он был серьезен. – Он мог убить тебя? – Запросто. Но он этого не сделал, и пока мы разговаривали – я выплевывал осколки зубов между глотками кофе, – Пейли спросил, что я знаю о шарльерах. Он понял, что я не из… забыл, как назывался тот мир… в общем, понял по татушкам и пирсингу, что я космоплаватель. И предположил, что, если в моей башке хоть что-то осталось, я соглашусь отправиться в поход к шарльеру. Он сказал, если в этом мире и стоит искушать судьбу, то лишь ради спуска в какой-нибудь шарльер. Дескать, можно и жизнью рискнуть, все равно никакое другое занятие не позволит так пощекотать нервишки и столкнуться с такими загадками – а значит, не удовлетворит мои желания. – А он не упомянул, что в шарльере можно остаться навсегда? – Упомянул. Если он и сдерживал свои удары, когда отправлял меня в нокаут, то в разговоре не тормозил. Рассказал дюжину ужасных историй о том, что случилось с его приятелями. Но он знал, что это не остановит меня, а заставит размечтаться о такой жизни по-настоящему. Он излагал правила самой азартной игры в Собрании и понимал, что я не смогу повернуть назад. – Пейли, должно быть, что-то в тебе разглядел. – Клянусь всеми мирами, я понятия не имею, что он мог разглядеть. Но с его помощью я получил место на «Любовнице полуночи». Это был мой первый рейс на настоящем частном взломщике шарльеров, а не на каком-нибудь уютном торговом или пассажирском судне, и мне казалось, что я прежде никогда не бывал в космосе. Тяжелые выдались месяцы, пока меня обучали. Почти год я работал на репутацию, прежде чем мне позволили пойти в шарльер, причем с условием, что я буду ходить за Пейли, как его тень. Но этого мне хватило. Едва мы вошли, я понял, что обрел свое призвание. Мне оставалось лишь обучиться этому делу как следует и стать полезным. – И ты справился? – Со временем. Я решил, что мне больше нравится быть открывателем, чем оценщиком. Втиснул себе в башку все, что уже было известно о дверях, замках, ловушках и прочем тайном волшебстве обезьян, которые жили до нас. В команде «Любовницы» была замечательная открывательница по имени Ченцель, но она заболела параличом Гриббла – это недуг нервной системы, при котором сильно трясутся руки. У тех, кто занимается взломом шарльеров, это распространенное профессиональное заболевание, просто оценщики обычно не живут достаточно долго, чтобы с ним столкнуться. Адрана сунула пальцы за воротник блузки и извлекла синюю бархатную коробочку, которую Прозор подарила ей перед расставанием. – Уверена, кое-что из навыков оценщика ты не утратил. Скажи-ка, что думаешь об этой штучке. – Это проверка? – Вовсе нет. Мне эту вещь подарили, и похоже, она редкая, но, признаться, я крайне слабо представляю себе, что это такое. Коробка заперта вот на эту защелку сбоку. Руки Ласлинга не годились для тонкой работы, но он все же справился с защелкой и заглянул в коробочку. Очень осторожно засунул внутрь два пальца и извлек штуковину звездообразной формы, вроде как стеклянную. – Это световой росток, – сказал он, слегка нахмурившись. – Но ты и сама бы поняла, открыв футляр. Полагаю, редкая разновидность. Световые ростки и впрямь редкость, их находят все меньше, и нет команды, которая относилась бы к ним иначе как с благосклонностью. – Он улыбнулся. – Что ж, вполне достойный подарок. – Мне сказали, это что-то другое – нечто под названием «жарь-пламя». Ласлинг, похоже, собирался что-то произнести, но спохватился. Он повертел росток в пальцах и аккуратно уложил в коробочку. – Прелестная вещица. И действительно световой росток стоит дорого. Я… не стал бы воротить нос от такого подарка. – Я и не собираюсь. – Скрывая разочарование изо всех сил, Адрана спрятала коробочку под блузой. – Подарок сделан из добрых побуждений, и это главное. Я заметила, что у тебя не трясутся пальцы. Итак, ты сменил Ченцель на посту? – Через восемь-девять проникновений в шарльеры я был готов к этому. Ченцель не обиделась – она понимала, что не может продолжать. Отдала мне все свои книги и инструменты, и я усердно трудился, чтобы заменить ее. Постепенно я приобрел репутацию, и когда «Любовница» обанкротилась – не по вине кого-либо из присутствующих, – мне удалось попасть в команду к Верранвеллу. – Пейли тоже перешел к нему? – Нет. Он погиб в шарльере под названием Желтый Шут. Вернулся за сундуком с сокровищем атомистов, когда мы были уже на полпути к поверхности. У нас немного сбились ауспиции и поле начало восстанавливаться раньше расчетного срока. Пейли так и не выбрался. – Жаль. – Я обязан ему всем. Но в тот день я усвоил еще один урок: рано или поздно шарльеры всегда побеждают. Может, это и величайшая игра, но она изначально нечестная. Вся штука в том, что надо знать, когда прекратить. Адрана не удержалась и бросила взгляд на ноги Ласлинга: – Судьба сделала этот выбор за тебя. – Верно. И если бы не друзья, которых мы потеряли в тот день, у меня не было бы претензий. – Но твоя жажда… Сначала ты играл в азартные игры и дрался, потом оказалось, что шарльеры круче любой игры. Когда ты узнал, что больше не сможешь забраться в шарльер?.. – Думаешь, жажда должна была вернуться? – Он встретился с Адраной взглядом и покачал головой. – По крайней мере, в этом отношении старина Пейли ошибался. Я мог измениться, и я это сделал. Когда меня вытащили из Мерзейшества, там остались не только ноги. Моя зависимость полностью исчезла и больше не возвращалась. – Он вытер рукой губы и поставил бокал. – С тех пор я почти не притрагиваюсь к выпивке, хотя было бы невежливо отказываться от твоей доброты. Я вполне доволен моей новой ролью. Может, парусный мастер и не такая эффектная профессия, как открыватель или оценщик, но честная команда делит заработок поровну, и мне это нравится. – Я очень рада, Ласлинг, что ты мой парусный мастер. Жаль только, что это не произошло при более счастливых обстоятельствах. – Она колебалась, чувствуя, что нужно сказать что-то еще. – Ты веришь в меня? Он пожал плечами, как будто этот вопрос был неуместен: – Верранвелл назначил одну из вас капитаном, и это все, что мне нужно знать. Я буду помогать тебе и обещаю не говорить лишнего. Не сомневаюсь, ты себя еще покажешь. Твой приятель, Лагганвор, надежный союзник? – Он опытен, – коротко ответила Адрана. – Да что вы говорите. – Это произнес сам Лагганвор.