Затем вытянула контактный провод и приготовилась подключиться. – Отравлен? – переспросила Фура. Ее металлические пальцы сжимались и разжимались сами по себе, с ритмичностью механизма, словно челюсти грейфера. – Капитан Верранвелл держал этот череп на самый крайний случай. Однажды я попробовал к нему подключиться, но ничего не вышло. – Рутер сглотнул. – Я мало что помню из случившегося. Провалялся в отключке целых шесть суток, пуская слюни и бормоча во сне. Когда пришел в себя и посмотрел в зеркало… – Он опять коснулся волос. – С того дня так и растут седыми. Прошло еще две недели, прежде чем я смог работать с другим черепом, с нашим обычным. Что бы ни таилось в маленьком, я больше не рискнул к нему подключиться, и капитан дал слово, что не будет меня принуждать. – Тогда зачем его хранить? Рутер посмотрел на Фуру, словно не мог понять: это вопрос с подвохом или попросту идиотский. – Ни один капитан не выбросит череп, даже плохой. – Парень прав, – буркнула Прозор. Костянщик кивнул с такой благодарностью, словно эта женщина была его единственным союзником на корабле. – Ну да. Капитан Верранвелл прятал его на корабле, как прячут сокровища или пистоли: на всякий случай. Но даже после того, как нас ограбили, мы не вспоминали об этом черепе. Тиндуф потер затылок. У него был обиженный вид человека, обязанного высказать заведомо непопулярное мнение. – Мне неприятно это говорить, но… звучит логично. – Это правда, – подтвердил Рутер, энергично кивая. – До сих пор не было необходимости упоминать о нем – я даже не думал, что ваша сестра его найдет. Простите, но как ей это удалось? – Понятия не имею. – Короче говоря, ее нужно остановить. Вы видели, что Сталлис сделал со мной. Это будет в десять раз хуже. Фура обхватила металлическую руку живой, пытаясь унять дрожь. Неоновые завитки светлячка по-прежнему жгли кожу, глаза чесались от его яда. Она старалась говорить спокойно: – Ты не знаешь Адрану. – Зато знаю этот череп. Я сказал, что почти ничего не помню… Но я помню ужасы, которые были потом. Они так и не прекратились. – Рутер посмотрел на всех по очереди настолько серьезно, словно это был его последний шанс переубедить присяжных. – Во сне я нахожусь в чем-то вроде тюремной камеры, с гладкими серыми стенами и сводчатым потолком. Там нет никого, кроме меня. Ни окон, ни двери, ни входа, ни выхода, только деревянный люк в полу. И одна-единственная маленькая свечка. А я сижу на этом люке, пытаюсь своей тяжестью остановить то, что лезет в камеру. Что бы это ни было, оно приподнимает люк, чтобы высунуть конечность. Конечность длинная и тонкая, черная и вся покрыта шерстью, как лапа паука. Иногда их бывает несколько. Они так и рвутся в щель между полом и люком, и все, что я могу сделать, – навалиться сильнее, сузить щель, сделать так, чтобы тварь отступила во тьму. Фура издала короткий нервный смешок: – Если ты называешь это дурным сном, посмотрел бы какой-нибудь из моих. – Это реально, – взмолился Рутер. – Очень похоже на правду и ярче, чем можно себе представить. Вы думаете, что знаете все о черепах. Но вы не жили с этим в голове неделю за неделей, месяц за месяцем. И я бы не пожелал такого никому, включая вашу сестру. – Она справится. – Вы не можете знать наверняка. Хотите рискнуть? На «Веселой кобыле» никто не знает, что этим черепом нельзя пользоваться. Для них это просто реликвия, которую припрятал капитан Верранвелл. Они не в курсе. – Мы могли бы подать ей сигнал, – тихо сказала Прозор. – Вы должны! – воскликнул Рутер. – До полуночи всего пятьдесят минут, – ответила Фура. – Если она собирается связаться со мной, уже должна быть в комнате костей, готовиться к разговору. Если ее там еще нет, сомневаюсь, что она задержится надолго. – Но это не причина, чтобы не попробовать! – Подумай хорошенько, Рутер: нам нужен человек в скафандре за бортом, с телеграфным ящиком, зашифрованным сообщением и правильным направлением. А чтобы наши усилия не пропали даром, нужны зоркие глаза в обзорной рубке «Веселой кобылы», и они должны смотреть точно на нас. Рутер уставился на нее так, словно искал в ее ответе подсказку: – Разве не таков был план? Мы верно поняли сообщение про мистера Казарея? Я знаю, что времени мало и может ничего не выйти, но разве это повод сдаться? – Я пойду, – сказала Прозор, решительно вставая из-за стола. – Расклад не в нашу пользу, если нам вообще хоть что-то светит, но попробовать стоит. Если не свяжемся с ними до полуночи, я все равно буду телеграфировать, пока кто-нибудь не примет сигнал. – Лучше поздно, чем никогда, – согласился Рутер. – Ты так увлечен, – сказала Фура. – Почему бы тебе не выйти наружу самому? – Он и впрямь полон рвения, – возразила Прозор, – но эта работа не для него. Я вложила часть себя в вас, девочки, – в тебя, Фура, и в твою сестру – и не хочу, чтобы это оказалось потрачено впустую. Я не буду стоять в стороне, если у меня есть возможность предотвратить беду. Тиндуф, поможешь мне одеться? Паладин укажет координаты, а Фура пока придумает и запишет очень короткое сообщение. – Я не хочу говорить вслух то, о чем все остальные думают… – начал Рутер. – Тогда не надо, – сказала Фура. – Но есть другой способ связаться с Адраной. – Кажется, я сказала «не надо». Рутер перевел дух, собрал остатки мужества и заговорил снова: – Мы же не включим надолго трещальник, а просто… Фура сжала кулак. Она была готова ударить парня. Прозор, должно быть, почувствовала это – она схватила Фуру за запястье и осторожно заставила опустить руку. И прошептала: – Мы не бьем друзей только потому, что они говорят неприятную правду, детка. А он прав. У нас есть трещальник. Если этот череп действительно так плох, а я не вижу причин сомневаться в словах Рутера, и тебе тоже не следует, то нам, пожалуй, стоит рискнуть. Она бы поступила так ради тебя, верно? Фура рывком высвободила руку. Она чувствовала, как внутри пламенеет светлячок, словно написанный золотом текст некоего воззвания. Она ощущала паразита в крови и легких, в глазах и мозгу. Это было прекрасное безумие, сияющий сплав гнева и решимости. Безумие, позволяющее перемещать миры и рушить куцую жизнь тех, кто встанет у нее на пути. Светлячок не одобрял отправку сообщения Адране, потому что это поставило бы под угрозу его собственное выживание. Потребовалась вся сила воли, но Фура смогла – на время – пересилить его. Однако от этих усилий она ощутила себя во власти гнева, усталости и раздражения. – Иди и делай свою чертову работу, Прозор. Чтобы составить текст сообщения, которое предстояло отправить с помощью телеграфа, Фуре понадобилась тишина. По крайней мере, именно это она себе внушала. На самом деле она нуждалась в каюте, чтобы спрятаться от настороженных и обвиняющих взглядов команды. В каюте ей мог досаждать только робот. – Что-то изменилось, мисс Арафура? – спросил Паладин совершенно безобидным тоном, который раздул пламя ее ярости. Металлическая рука Фуры потянулась за массивным пресс-папье; пришлось ухватиться за нее другой рукой, чтобы не обрушить магнитную штуковину на стеклянную голову-глобус. – Все… под контролем, Паладин, – процедила она. – Полностью под контролем. – Вы взволнованы. Наверное, вам бы не помешало немного отдохнуть. – Я отдохну, когда… Она заставила себя замолчать и потянулась за ручкой и бумагой. Окунула перо в герметичную чернильницу, чуть не промахнувшись с первой попытки, и начала писать. Проблеск здравого смысла позволил ей вспомнить, что чем короче сообщение, тем проще его повторить – и, следовательно, получить без ошибок. С другой стороны, чем длиннее текст, тем больше объяснений. Согласится ли Адрана с приказом, не потребовав никаких аргументов? «Она мне поверит, – подумала Фура. – Поверит родной сестре». А если бы они поменялись ролями, поверила бы Фура Адране? И кроме того, стоит ли овчинка выделки? – Нет, – заявила она вслух, обращаясь к узорам, пульсирующим на коже. – Ты не переубедишь меня. Это не так-то просто. Она начала писать: Не пользуйся черепом. Рутер говорит, череп его едва не убил. Почерк был почти неразборчив, буквы похож на следы от испачканных в чернилах паучьих лапок. И вообще, слишком многословно. Прозор потребуется целая минута, чтобы отправить сообщение один-единственный раз. Фура скомкала бумагу и снова макнула перо. Не трогай череп. Рутер сказал, он опасен. Перо дернулось, разрывая бумагу. Рука жутко тряслась. На губах появился привкус соли. От светлячка кожа зудела так сильно, что ее хотелось содрать, но Фура знала: даже тогда ничего не прекратится. Она попыталась еще раз. Катись ты в ад, Адрана Несс! Побежденная, Фура выдвинула ящик из стола и взяла футляр с остатками мефрозина. Теперь рука дрожала сильнее. Осталось двенадцать доз, и потребовалась огромная решимость, чтобы не сокращать этот запас преждевременно. Последнюю дозу Фура приняла два дня назад; график требовал подождать еще два дня до новой инъекции. Она не выдержит так долго. Нет смысла себя уговаривать, никакая сила воли не загасит огонь в венах. Необходимо принять мефрозин сейчас, если она хочет, чтобы у нее был хоть какой-то шанс нормально мыслить и действовать в ближайшие часы. Она с железной уверенностью знала, что эти часы не будут самыми легкими в ее жизни. В футляре оставался один полный флакон; второй был заполнен на две десятых. Фура достала шприц и начала вытаскивать неполный флакон, подцепив его живыми пальцами. Они дрожали, но худо-бедно подчинялись. Когда она почти закончила, в руке начались спазмы, и каждый последующий был сильнее предыдущего.