– Я обидел тебя, Арафура, и не спорю с этим. Я обидел дорогую Проз – она доверилась мне как другу, а я ее подвел. Все это останется со мной навсегда. Проз погибла, и теперь у меня нет шансов искупить вину. Но я пытался измениться к лучшему. – Это… так, – подтвердил один из сидевших за столом мозаичников. Фура очень старалась не игнорировать этих существ – и не пялиться на них. – Я… Стопор, – продолжил он своим странным электромеханическим голосом. – Если кому-то нужно… поручиться за нового Квелла… думаю, моя кандидатура… годится? Он был… добр к нам. В отличие от многих. Что-то в душе Фуры дрогнуло от искренности в его голосе. – Один необдуманный поступок способен мгновенно погубить доверие, – сказал Квелл. – Я сполна заплатил за эту науку. Но я также знаю, что со временем доверие можно восстановить. Вы привезли нам щелкуна, сестры Несс, и я выражаю благодарность от имени всех. Однако есть и другие способы вернуть долг. Фура, у вас нет руки, и я в курсе, что доктор Эддралдер хорошо знаком с другой вашей проблемой медицинского характера. – Квелл договорился о мефрозине, – сказал Эддралдер. – Скоро у нас будет чистый препарат и в достаточном количестве, и это позволит устранить некоторые негативные результаты последних недель. У нас также есть доступ ко всем расходным материалам, необходимым для лечения наших ран, и все это бесплатно. В свою очередь, я займусь глазами Квелла, насколько это в моих силах. Фура наконец переключила внимание на щелкуна, который жаловался на что-то Вуге. – Ты заставил этот мир двигаться? Тазакнакак с усилием перестал ворчать из-за чего-то, связанного с едой, тарелками или столовыми приборами. – Да, капитан Несс, я заставил, но чего мне это стоило? Мало того что я несколько раз едва не погиб по дороге, меня доставили совершенно не тому получателю – человеку, который намеревался выдать меня тем самым недругам, от которых я бежал через космос! Не будь я столь снисходителен к изъянам мышления и поведения обезьян, мог бы заявить, что ошибок совершено достаточно для полного расторжения нашей сделки. Тот факт, что она все же выполняется, говорит исключительно о моем безграничном великодушии… – Хватит! – рявкнула Фура, вынув руку из-под стола, и обратилась к сестре: – От него всегда так болит голова? – Всегда, и лучше не станет. Однако мы должны извлечь из него максимум пользы. Да, он сводит с ума – в буквальном смысле, – и он настолько скрытен, что хочется загонять ему под ногти иголки. Но он спас меня в туннелях – я была слепа, а он видел – и спас тебя, убедив этот мир быстрее двигаться по орбите. Я при этом присутствовала и видела, как машина откликнулась на прикосновение щелкуна, словно только его и ждала с незапамятных времен. – Адрана откусила от хлебной палочки, а то, что осталось, направила как указку на хозяина. – Квелл сказал, что и раньше были попытки запустить двигатель. Но получилось только у щелкуна. Квелл, это правда? – Да. Мы предпринимали попытки с того момента, как я узнал о двигателе. Этим занимались инопланетяне, но никто из них не разбирался в символах так хорошо, как Зак. – Так было задумано с самого начала, – сказала Фура. – Мы доставляем сюда щелкуна, он раскочегаривает двигатель. Ты расскажешь мне об этих символах позже, Квелл. – И обратилась к Адране: – Щелкун что-нибудь говорил об этом на борту «Веселой кобылы» или в Малграсене, когда вы договаривались? – Сказал лишь, что ему необходимо добраться до Тревенца-Рич, а там мы получим ответы на некоторые вопросы. Пожалуй, в этой части он не обманул. В конце концов мы узнали, что Тревенца-Рич способен двигаться сам по себе. – Ты слишком снисходительна к пришельцу. – А ты слишком охотно усматриваешь уловки и заговоры там, где их нет. Щелкун был в панике, Фура, он боялся за свою жизнь. В него стреляли в Малграсене, он ничего не знал о судьбе Квелла и не мог быть уверен, что мы не продадим его тем самым недругам, от которых он убегал. Я нисколько не удивлена, что он рассказал нам так мало: зачем доверять разумникам, которые могут в любой момент предать? Простая договоренность, транспортировка в обмен на информацию была ему так же выгодна, как и нам. И между прочим, благодаря Тазакнакаку я узнала кое-что о пистолях – думаю, это и тебя удивит. Фура скрестила на груди руки – целую и то, что осталось от второй: – Пистоли – это моя тайна. – Больше не тайна, а спасибо мне скажешь потом. – Адрана достала пистоль, который, несомненно, хранила именно для такого разговора. Поставила его на стол ребром, медленно повернула – узор из переплетенных прутьев вспыхнул и замерцал. Казалось, этот узор простирался над окошком в пропасть головокружительной глубины. – Зак поправит меня, если я скажу неправду, но пистоли – это своего рода мыслящие машины. Это не маленькие диски, а громадные и сложные двигатели, просто нам открыта лишь их крошечная часть, а все прочее существует в другом измерении. Каждый из двигателей настолько сложен и мощен, что им должны руководить некие осознающие себя разумы. Мы могли бы назвать их душами, подчиняясь велению своего невежества. Эти создания разумны не в том смысле, в каком обладаем сознанием мы, и у них мало общего с роботами вроде Паладина. Лучше считать их ангелами света, существами, сотканными из мыслей и преданности, которые словно жидкий солнечный свет вливаются в огромные шестеренки незримого механизма. Адрана замолчала. Фура подождала мгновение, прежде чем заговорить: – Какова их цель? – Ремонт. Им доступно намного больше аспектов пространственно-временного континуума, чем нам, и поэтому они в состоянии проникать внутрь его структуры, дырявить ее, переделывать. Мы даже не в состоянии постичь, как им это удается. Вот чем они заняты; вот для чего они всегда предназначались. Давным-давно – в каком-то из былых Заселений, много миллионов лет назад, – их кто-то привез сюда, чтобы исцелить Старое Солнце. Они должны были упасть на него, провести на нем операцию – примерно так же, как доктор Эддралдер и его коллеги лечат сердечный клапан или что-нибудь в этом роде. Но задача осталась невыполненной. Пистоли были… Что ж, «украдены» – подходящее слово, за неимением лучшего. Их лишили истинной цели и навязали другую. – Деньги, – ответила Фура. – Нет, – сказала Адрана, удивив ее. – Вернее, их применение в качестве денег – всего лишь промежуточная, временная стадия. Пистоли по большей части оказались в шарльерах, и наша экономика работает за счет того, что мы находим шарльеры и используем эти кругляши в качестве валюты. В конце концов, однако, пистоли поступают в центральные банки, а затем… уходят. Перетекают туда, где им нашли иное применение. – Она велела инопланетянину продолжать: – Объясни, Зак. Она должна услышать кое-что из твоих уст или решит, что я все выдумала. – Имеют место… некие события, чей масштаб значительно превосходит ваше Собрание. В них замешаны существа, которых вы никогда не встречали, о которых никогда не слышали, – существа, которых вы и представить себе не сможете, даже если ваш интеллектуальный потолок повысить в… – Пожалуйста, только факты, – перебила Адрана. – Это… некий спор. Разлад. Пожар. Война. Продолжается уже очень давно. Пистоли… полезны в этой войне. Их можно принудить к работе иного рода, чем та, для которой они изначально предназначались. То, что может исцелить больную звезду, способно вызвать недуг у здоровой. Или еще хуже. Гораздо хуже. – Все инопланетяне, которых мы знаем, – сказала Адрана, – служат одному или нескольким главным действующим лицам, причастным к этому далекому безымянному пожару. Принуждение действует на всех уровнях. Инопланетянам приходится иметь с нами дело – управлять нашими банками и тем самым получать доступ к потоку пистолей. Они, в свою очередь, принуждают нас к играм со взломом шарльеров. Они не могут делать это собственными руками. Мы полезны – незаменимы – в этом единственном конкретном смысле. Только обезьяны способны выжить внутри шарльеров. Но важнее всего то, что пистоли служат злым целям, а не добрым. – Что же их заставляет? – спросила Фура. – Помнишь, как мы разбудили их в Скряге? Помнишь пение, которое вскоре перешло в крик? Мы не ошиблись, это действительно был крик. Пистоли пробуждались от долгого-предолгого сна и вспоминали две вещи. Одна была их истинной целью, а другая заключалась в том, что их вынудили свернуть на другой путь. Все пистоли связаны: несмотря на то что я сказала ранее, их лучше рассматривать как окна в сердце одной машины, а не как миллионы отдельных машин. Они осознали, какой вред причинили другие представители их вида и что теперь их самих ждет та же судьба. Ангелы плакали от печали, раскаяния и великого праведного гнева. Но из этого вышло кое-что хорошее. – Адрана остановила вращение пистоля и подняла его торжественно, как талисман. – Эти пистоли – те, что в наших кошельках, сумках, трюмах и хранилищах, – все еще имеют шанс что-то исправить. С тех пор как произошла Корректировка, они чувствуют желание довести дело до конца. Предоставленные сами себе, они будут падать со всех миров и орбит Собрания к Старому Солнцу, погружаться в его корону, плыть сквозь слои кипящей плазмы в самое ядро. Температура и давление им нипочем. Пистоли неразрушимы именно потому, что созданы для работы в таких условиях. Неудивительно, что наши жалкие попытки оставить на них заметный след ничего не давали. – Раз уж у тебя есть ответы на все вопросы… – проговорила Фура. – Почему Корректировка их изменила? – То, что мы интерпретировали как деноминацию, вообще с ней не связано. Узоры на пистолях, доступные нашему зрению, – лишь внешние индикаторы какого-либо состояния механизма, все равно что положение стрелки манометра. Корректировка означала, что машина перешла в другой режим работы и показания датчиков изменились соответствующим образом. – И разрушили всю нашу экономику, – сказала Фура. – Пусть лучше катастрофа случится сейчас, зато пистоли найдут себе лучшее применение. Альтернатива – миллионы лет медленного загнивания и постепенное прекращение жизни из-за угасания Старого Солнца. Даже в Солнечных Краях миры начали бы замерзать. – Адрана постучала пистолем по столу. – Но мы должны сделать выбор. Еще ничто не решено окончательно. Пистоли могут вернуться в экономику, все начнется заново, некоторые люди станут богаче, а некоторые беднее, как будто никаких реальных изменений не произошло. Квелл… Точнее, мы с Квеллом склонны к более решительному шагу. Пистоли надо освободить. Они перестанут быть валютой. Они утратят даже символическую связь с деньгами. Они сделаются в буквальном смысле бесценными. То есть лишенными стоимости и имеющими цену, которую нельзя измерить. Граждане отдадут свои пистоли, и мы сделаем то же самое – все мы. А взамен… будут выпущены векселя. Бумажные деньги. Но не по курсу один к одному. – Это было бы недостаточно радикально, – сказал Квелл со слабой улыбкой. – И ты согласен? Он кивнул Фуре: – Ей пришлось убеждать меня в том, что ее вариант верный. Но теперь я это вижу – в переносном смысле вижу, разумеется. Мы должны порвать со старым. Полумеры не годятся – нас просто втянут в былую рутину. Сейчас наилучший момент, чтобы встать на путь радикальных перемен. Мы буквально стронули мир с места. Теперь надо подать пример, который подвигнет всех остальных. И мы начинаем с пистолей! Мы сообщим о наших действиях всему Собранию, и пусть люди сделают то же самое. Сомневаюсь, что они с этим поспешат, но даже если вначале будет лишь струйка желающих, этого достаточно. – Вы оба чокнутые, – сказала Фура, и повисло молчание. Через мгновение она заявила: – Но я поздравляю вас. Я не в восторге от вашей затеи, но вижу в ней справедливость… И мне кажется, ей бы такое пришлось по душе. Возможно, все, чем мы когда-либо занимались, – это заканчивали работу, которую начала она. – Она? – прошептал кто-то. – Та, о ком лучше не упоминать, – тихо сказала Адрана. Там же, на вокзале на Шестисотой улице, обустроили спальни, и сестры поселились вместе впервые с тех пор, как их корабли разошлись. Обе были измотаны, и хотя каждая чувствовала, что должна сделать что-то большее, чтобы помочь Квеллу закрепить свою победу, ни у одной не хватило силы духа. Эддралдер навестил их незадолго до того, как они отправились отдыхать, проявил одинаковую заботу о каждой и в завершение визита сделал Фуре инъекцию мефрозина. Она заявила, что вполне способна сама вводить дозы, и если возникнут затруднения из-за отсутствия руки, то обратится к кому-нибудь за помощью. Утром, отдохнув в меру возможностей, сестры встретились с Квеллом, который отвел их на вокзал, расположенный глубоко под наземными платформами и под туннелями, где заканчивались маршруты пригородных поездов. Каждый нес мешки с пистолями, тщательно изолированные друг от друга, чтобы деньги не скапливались в количествах, провоцирующих сияние или пение. Они пришли в камеру, выложенную белой плиткой: не импровизированную тюрьму, а специально оборудованное место ночного заключения пьяниц, любителей бесплатно ездить, лапальщиков-извращенцев, а также других нарушителей спокойствия, способных привлечь внимание железнодорожной полиции. Тут было три сплошные стены, а четвертая состояла из плотно посаженных массивных прутьев. Сестры не собирались задерживаться в камере, хотя мысль о том, что это может случиться, мелькнула у Фуры. Кто знает, какие таинственные сделки Квеллу пришлось заключить, чтобы прорваться через ночной хаос? Теперь он шел рядом, нес в руке тяжелый погромыхивающий мешок. Адрана держала его за другую руку и вела по подземным переходам с белеными стенами. Камера была занята. Ее обитатель сидел в глубине помещения, подтянув колени к груди. – Если собираешься казнить меня, – обратился к Квеллу Сталлис, не до конца утративший самоуверенность и наглость, – то предупреждаю о последствиях. У меня чрезвычайно влиятельные покровители. Ты переместил этот мир на несколько лиг – хороший трюк, не спорю, – но потребуется нечто большее, чтобы избежать справедливого возмездия. Моя эскадра выпотрошит твой мир и сделает это на совершенно законных основаниях. Ты укрываешь преступниц, разыскиваемых по всему Собранию. Ты защищаешь убийц. – Похоже, он имеет в виду нас, – сказала Фура. – Это довольно увлекательно, не правда ли, когда тебя описывают в таких выражениях? – спросила Адрана. – Понимаю, нормальному разумнику такое не должно нравиться, но есть во мне какая-то ненормальная частица, которой приятно. – Преступницы! Убийцы! Какие же мы с тобой гадкие, низменные и порочные. Настоящие авантюристки! Парнишка обратил к сестрам покрытое синяками лицо: – Можете ерничать сколько душе угодно, это лишь укрепляет мое мнение. Расплата настанет, и раньше, чем вы думаете. Пусть я потерпел неудачу в своей миссии, но есть другие капитаны, почти такие же способные, как я. Награда, назначенная за ваши головы, стимулирует и лучших, и худших моих коллег. Они научатся на моих ошибках и поймут, что нельзя проявлять ни малейшего милосердия. У Квелла был ключ. Он открыл лючок в решетке камеры, предназначенный для доставки пищи. – Давай поговорим о награде, Инсер. До меня доходили разные слухи, но было бы неплохо узнать цифру из первых уст. Тогда мы сможем убедиться, что тебе хватит денег на карманные расходы. – Ты спятил, Квелл? Неужели общение с этими… мерзавками лишило тебя рассудка? – Просто я за справедливость. Видишь ли, ты ведь не совсем провалил миссию. На лбу парнишки появилась хмурая складка. – Ты прекрасно знаешь, что я потерпел неудачу. – Но ты привлек сестер к ответственности, – сказал Квелл, с грохотом ставя тяжелый мешок у своих ног, прямо под лючком. – Загнал их в один из миров Собрания, и теперь они под юрисдикцией Тревенца-Рич. Ладно, одна добралась своим ходом, а другой, лишившейся корабля, мы чуть-чуть помогли… Но твои действия неотделимы от их собственных, а значит, твоя заслуга бесспорна. Кто-нибудь мог бы сказать, что они все равно собирались сюда, а ты всего лишь усложнил им путь, но я предлагаю смотреть на вещи шире и сосредоточиться на результате – а он таков, что обе сестры здесь. Сталлис со скучающим видом махнул рукой: – Если этот спектакль доставляет тебе удовольствие, Квелл, то продолжай, я не против. Квелл пнул мешок: – Это не спектакль. Я говорил о справедливости совершенно серьезно. Здесь твои деньги. Мне всего лишь нужно знать, сколько тебе причитается. – Теперь ты ведешь себя по-детски. – Что ж, выберем цифру наугад. По слухам, которые до меня дошли, награда составляла пятнадцать тысяч мер за доказательство казни сестры Несс или тридцать тысяч за задержание обеих. Близко к истине? – О, Квелл, – сказала Адрана, опуская собственный мешок. – Не надо так тупить. Мальчик… мужчина вроде Инсера и пальцем бы не пошевелил меньше чем за… скажем, сорок тысяч мер за наше задержание? – А я слышала о чем-то ближе к пятидесяти. – Фура поставила третий мешок. – Какая нелепость. – Квелл покачал головой. – Вы, сестры Несс, себя переоцениваете. Никто столько не стоит, и вряд ли командовать эскадрой доверили бы мальчишке, если бы ставки были так высоки…