– Восемьдесят тысяч мер, – сказал Сталлис монотонным голосом. – Восемьдесят за задержание обеих; шестьдесят за задержание одной и доказательство смерти другой; сорок за казнь обеих, в мире или в открытом космосе. Квелл ахнул: – Надо же. Я бы ни за что не… – А я нахожу это вполне справедливым, – заявила Адрана. – Я тоже, – согласилась Фура. – Чуток переоценили, но нам ли жаловаться? – Вот уж точно, – кивнула Адрана. – Что ж, он заслуживает этих денег. – Квелл наклонился и раскрыл свой мешок. – Так, мне нужна помощь. Я не умею определять номинал на ощупь… Надеюсь, когда ваш славный доктор освободится, он окажет мне любезность… Короче, позаботьтесь, чтобы капитан Сталлис получил свою награду. И не вздумайте его обсчитать! – Что за оскорбительные намеки! – Адрана порылась в мешке. – Пистоль в тысячу мер, если не ошибаюсь. – Она бросила монету в люк, и та со звоном упала перед Сталлисом. Парень смотрел на нее с недоверием, но в то же время с жадным интересом, который не мог полностью скрыть. – Еще, пожалуйста, – сказал Квелл. – Моя очередь. – Фура склонилась над своим мешком. – Ого! Нынче твой счастливый день, Инсер: десять тысяч мер! Я нечасто такие видела. Даже неохота отдавать. – Но придется, сестра. – Конечно, дорогая. Фура бросила пистоль, и он лег рядом с первым. Теперь настала очередь Адраны. Она достала монету в тысячу мер. Груда медленно росла. В мешках преобладали пистоли невысокого номинала, но хватало и дорогих монет, и вскоре общая сумма достигла пятидесяти тысяч. – О, Квелл, взгляни-ка! – взволнованно проговорила Адрана. – Они начинают светиться! – У меня нет глаз, капитан. – Какая жалость! Тебе стоило бы посмотреть, как они блестят и пульсируют. Ты тоже это видишь, Фура? – Невозможно не заметить, сестра. – Прелестное зрелище. Милое и чарующее. – Так уж и чарующее? – проворчала Фура. – Перед Корректировкой ходили слухи, что любые пистоли, собранные вместе в достаточно большом количестве, слегка светятся. Тогда это относилось к действительно большому количеству – наверное, больше, чем хранилось в любом банке, – но потом случилась Корректировка и процесс значительно упростился. – Ты права, конечно, – сказала Адрана, – а меня подвела память. Но ведь это не единственное, что произошло после Корректировки, верно же? – Несомненно, – кивнула Фура. – Продолжайте расчет с этим разумником, пожалуйста, – сказал Квелл. Адрана бросила в камеру пистоль. – Не очень-то это гуманно, Квелл, – мы даем ему надежду, что он сможет оставить эти деньги себе. Вы же не хотите, чтобы это случилось? – А почему я не могу этого хотеть? – изобразил удивление Квелл. – Парень заслужил. Пусть тратит, мне-то что. Сталлис оглаживал ладонями образовавшуюся груду. Сияние стекало по его пальцам, как мед. Потревоженные пистоли не выказывали желания вернуться на прежнее место, но и покидали его неохотно. – Я в твоих руках, Квелл. Если у тебя нет намерения отпустить меня, стоит закончить розыгрыш. – Деньги твои, можешь оставить их себе. – В голосе Квелла вдруг появилась жесткость. – И я позволю тебе уйти с ними, не сомневайся. Они уже возвращались на уровень улицы, когда на верхней площадке одной из подземных лестниц появился мозаичник. Это был Стопор – тот, чей голос напоминал звук номеронабирателя. – Квелл… ты нарочно… прячешься, чтобы… остальным пришлось… взвалить на свои плечи… все трудные решения? – Отличная идея! Стопор, боюсь, ты еще пожалеешь о том, что подсказал мне спрятаться. – Тут Квелл кое-что уловил, и его настроение мгновенно стало серьезным. – В чем дело, друг? Новые неприятности от эскадры? – Инкассаторы… нас не тронут, Квелл… В этом и состоит… проблема. Ты ничего… не почувствовал, когда… был внизу, в тюрьме?.. Мир снова движется. Сестры переглянулись. – Я не просил Тазакнакака провести вторую демонстрацию, – сказал Квелл. – Думал, одной более чем достаточно. – Возможно, – сказал Стопор, – тебе следует… рассказать об этом… миру. Новость… на всех мерцальниках… и трещальниках… Теперь ничего не скроешь. Мы… ускоряемся уже добрых… полчаса, а щелкуна… даже не было в… пещере. Этот двигатель, который он… так любезно… запустил для нас… Ну, похоже, штуковина решила… снова поработать… ради собственного удовольствия. Так все и началось. Не прошло и часа после запуска двигателя, как Квелл, сестры Несс, сам щелкун и те, кто к ним присоединился по пути, в том числе Мэбил и Бранка, а также несколько инопланетян и роботов, поспешили в окутанный паром сводчатый зал очистительной станции, откуда они спустились на лифте в пещеру, где наполовину обнажились компоненты двигателя. Фура восприняла все это с нарочитым равнодушием, видя озабоченность сестры и стараясь не выдавать страха, хотя какая-то более мудрая часть ее разума была потрясена масштабом и очевидной древностью увиденного. К тому времени Фура переварила основные сведения, сообщенные Квеллом, – о том, что подземные воды медленно выточили эту пещеру, – и ни в чем не усомнилась, хотя предпочла отбросить предположения и теории, которые наверняка вскоре опровергнут. Что Фура знала наверняка: щелкун привел двигатель в действие и тем спас ей жизнь, но потом двигатель успокоился либо из-за какого-то зашитого в его разум рефлекса (подобно тому, как останавливается трамвай, если водитель не нажимает на педаль с определенной регулярностью), либо потому, что щелкун воспользовался своим талантом, чтобы вернуть двигатель в спящий режим. Все были удовлетворены таким положением дел, но теперь это казалось опрометчивым. Двигатель снова заработал – и возможно, с мощностью гораздо выше прежней. Огни метались по пещере с бешеной скоростью, как иллюминация вышедшего из-под контроля карнавального аттракциона, весело стремящегося к саморазрушению. Тревенца-Рич продолжал ускоряться, и если первоначальные донесения, поступавшие к Квеллу, были достоверными – а он делал все возможное, чтобы делиться сведениями со своими подручными, – то это означало, что мир начал сходить со своей давно устоявшейся орбиты. Хотя эта орбита была гораздо более эксцентричной, чем у других миров, за исключением нескольких безжизненных шарльеров, она не шла ни в какое сравнение с траекторией, по которой летающее веретено летело теперь. Была ли она действительно эксцентричной или даже параболической, без шанса замкнуться? Пока никто не строил предположения, но все знали, что наверняка получат ответ, – и Квелл боялся этого ответа, а его страх очень хорошо передавался друзьям. Щелкун тем временем развеял все надежды устранить проблему на ранней стадии. Когда его принесли в пещеру, он сразу уселся на дорожку и отказался приближаться к деталям машины. Фура, к собственному изумлению, вместо гнева почувствовала смутную жалость к пришельцу. Величественное зрелище и ее заставило ощутить собственное ничтожество перед силами столь мощными и безразличными. То, что может так легко сдвинуть целый мир, разумника прихлопнет как комара. Любого разумника, будь то обезьяна, щелкун, ползун, даже железный робот. Фура наклонилась к Тазакнакаку: – Мне страшно. Всем нам страшно. Но ты должен его остановить, Тазакнакак. Ты должен попытаться. Мы не можем просто лететь вперед. Там пусто. Мы всего лишь маленький мир; если разорвем связи с Собранием, нам крышка. В лучшем случае продержимся год или два, но куда вероятнее, что запасов хватит на шесть месяцев. Адрана присоединилась к ней. Сестры стояли на коленях по бокам от щелкуна. – Ты боишься, Зак, но мы уверены в твоих способностях. Ты уговорил этот двигатель один раз; ты можешь сделать это снова. – И желательно в ближайшие несколько минут, – пробормотал Квелл у них за спиной. Адрана резко обернулась: – Нет, так мы ему не поможем. Пусть он действует в своем собственном темпе, без давления. Если это займет час… так тому и быть. День? Мы переживем. Как бы далеко мы ни улетели, всегда можно будет вернуться. Квелл упер руки в бока. Казалось, он хотел что-то сказать, но сдержался. Рыжеволосая Мэбил коснулась его локтя: – Грозный взгляд не поможет… Да-да, у тебя грозный взгляд, даже когда вместо глаз дыры. Скажи ему: надо постараться изо всех сил, но если немедленного успеха не будет, пусть он отдохнет перед новой попыткой. Скажи, что мы будем рядом с ним и что не ждем чудес. Квелл поморщился: – Но ведь ждем? – Сегодня вряд ли дождемся, – сказал Бранка, почесывая щель на лбу. – Полагаю, я должен… набраться смелости, – неохотно сказал Тазакнакак. – Только тебе по силам убедить двигатель, – перешла к наглой лести Адрана. – Мы всего лишь беспомощные обезьяны, Тазакнакак. Только ты постиг тайны этих древних механизмов, и только у тебя хватит ума и выдержки, чтобы спасти нас. Но если считаешь, что задача выходит за рамки даже твоих возможностей… – Да, – согласилась Фура. – Мы не настолько глупы, чтобы требовать невозможного. Даже у щелкунского разума есть свои пределы… – Я попробую. – Щелкун встал и согнул передние конечности. – Вы понятия не имеете, какая задача стоит передо мной, – и это естественно, где уж вам понять, – но ваша трогательная и наивная вера наделяет меня силой. Я принимаю вызов, пускай лишь я один осознаю, в чем его сложность. – Он помолчал, а потом прибавил, словно никогда не испытывал сомнений: – Скорее несите меня к двигателю. Так или иначе, я остановлю этот полет! Прошел час, потом еще один. Четверть суток, затем половина. Ничего не изменилось, и не на что было возлагать даже самые зыбкие надежды. Щелкуна предоставили самому себе, за ним наблюдали, но не мешали, а Квелл и сестры Несс вернулись наверх, в угрюмый постоянный мрак под закрытыми ставнями. Они находились на крыше вокзала на Шестисотой улице, на смотровой площадке одной из самых высоких часовых башен. Квелл водил незрячим взглядом туда-сюда, то и дело задерживая его, как будто замечал сполохи далеких перестрелок. Возможно, так оно и есть, подумала Адрана. Городской шум казался ей сумбурным лепетом, состоящим из отдаленных возгласов, звуков уличного движения, криков, свидетельствующих о насилии. Но определить, откуда доносится тот или иной звук, было ей не по силам. Однако у Квелла имелся богатый опыт. – Мэбил требует поднять ставни, – сказал слепец, качая головой. – Ее суждения обычно здравы, только не в этот раз. Ситуация не хуже, чем день назад, и мы постепенно завоевываем контроль над районами, где все еще сопротивляются сторонники Инкассаторов. Судя по тому, что подсказывают мне уши, противник еще не понял, что двигатель снова включился. Фура кивнула. Она сама ничего не чувствовала, и хотя допускала, что даже при закрытых ставнях обитатели Тревенца-Рич могут догадаться о происходящем, сейчас у них были проблемы важнее. Например, защита собственности, обеспечение бесперебойного снабжения чистой водой, доступ к продовольствию и медикаментам и так далее. Вглядываться в жидкости и замечать слабую дрожь, вызванную подземными механизмами, им было недосуг. Но все же… Она посмотрела на Адрану, прежде чем ответить, надеясь, что их мнения совпадают. – Вы ошибаетесь, Квелл, а Мэбил права. Хуже еще не стало, но это потому, что люди вам пока доверяют. Чтобы разрушить это доверие, много не потребуется. Адрана посмотрела в темноту, прежде чем добавить: – Я согласна с Фурой. В столь непростой ситуации необходима откровенность. Щелкуну могут потребоваться недели, и нет гарантии, что он справится. Что бы ни случилось, нельзя ждать катастрофического перелома, чтобы сообщить людям, в какой беде мы все оказались. Они не дураки, и никто не хранит секреты так плохо, как опьяневшая толпа, взволнованная собственным успехом. Правда дойдет до населения, нравится вам это или нет. Ради вашего же блага я настоятельно советую сделать так, чтобы это произошло на ваших условиях и как можно скорее.