А в правой какое-то кольцо. Точно не обручальное. А то самое. Которое из предохранительной чеки! Всё понятно? Или нужно объяснить? Чтобы дошло. До особо непонятливых. Сказать негромко, но жестко, привычным им командным тоном: – Лежать тихо! Граната. Всех разнесет! – Приподнять руку, показать гранату. И другую, с кольцом. Всё понятно? Не дураки? Чай, в армии служили? Сообразите, что если теперь в того придурка выстрелить, или ткнуть ножом, или ударить, или просто обидеть, то гранатка может выпасть из его рук и покатиться по полу. И будет катиться шесть секунд. После чего… Ну что, будем стрелять? Будем уходить вместе в шуме-гаме, вихре осколков? Нет? Тогда: «Оружие на пол! Или я взорву всех к чертовой матери! Мне один хрен терять нечего!» Услышали. Оценили. Поняли. Этому долбодону точно нечего терять. Он хоть так, хоть так – покойник. А им – есть что. У них семьи, дети, любовницы, гонорары… Два пистолета легли на бетон. – Толкните их сюда. Пихнули ногой. Теперь подхватим мобильник, подсветим, осмотримся. Капитан – готов. Без признаков жизни. Неудачно ему провод попал. Ну или он к току чувствительным оказался. Боец в «разгрузке» – тоже. Крепко в стену впечатался. Насмерть! Еще двое – не жильцы. Один – отходит. Другой жив, но он – третий. А третий – лишний. Подойти к нему, посмотреть, покачать головой – нет, не жилец. Только зря мучиться будет. И добить ударом каблука в горло. Демонстративно, чтобы оставшимся страшно стало. В остатке двое. Среди них Семушкин. Жив, бродяга. Это хорошо, очень хорошо. Высветить бойца, приказать, резко: – Собери оружие, шокеры, наручники, мобильные – всё, что есть. И сложи сюда! Собрал, сложил. Неплохой наборчик, вполне себе джентльменский. Для работников плаща и кинжала. Теперь попробовать узнать. Чтобы понять. Потому что вопрос остался открытым… Резко повернуться к Семушкину. Подойти. Схватить за волосы. Ткнуть стволом в шею. Надавить сильно, больно. Зашептать в ухо, изображая истерику: – Кто меня заказал? Кто? Говори! Пристрелю падлу! – Не знаю. – Не ври! Еще надавить, чтобы почувствовал, осознал, испугался. Но нет, не «течет» Семушкин. И даже не сильно пугается. Готов он ко всему. – Я не знаю. Заказ был втемную. Мне сказали, я сделал. А кому это надо – не моего ума дело. А может, и так. Зачем им знать, кто заказчик? Им только пленника выпотрошить. А потом, если тот лишнего сказал – умереть. Ничего он не знает. А если знает, то очень мало. Максимум – вербовщика. Который тоже ничего не знает. Им дали деньги, дали наводку и список вопросов. Похоже, что так. Наверняка так, иначе допрашивали бы его не эти, не кто на дороге «вязал», а другие. Потому что каждый должен заниматься своим делом. А здесь все в одном флаконе. Так не бывает. Так бывает, только если используют одноразовых исполнителей. Ничего он не знает!.. Но тогда и упираться сильно не будет. – Слушай сюда. Сейчас ты выведешь меня наверх. Если жить хочешь. Там я уйду. А ты… – перевести свет на бойца. – Объясни, что если ему жизнь не дорога, то тебе она еще пригодится. Ну, или общим голосованием примите решение отправиться в мир иной. Я это в момент организую. Молчит боец, смотрит на Семушкина. Тот на него. Нет, не хотят помирать. Не за что им помирать. Они же за деньги работают, на хрена им жизни лишаться? Ну, не воины-герои, чтобы пузом на пулемет? – Ну так что? Прикидывает. Просчитывает. Думает, как бы ему и живым из ситуации выскочить, и хорошо бы еще пленника не упустить. Как в той пословице про рыбку и детородный орган. Потому что их двое, а он один, да еще с разбитой мордой, и, может быть, как-нибудь можно исхитриться и гранатку у него забрать… Думай, думай. Это полезно. Когда люди начинают думать, они о себе начинают думать. Любимых. Хуже, когда не думают, когда сразу решение принимают. Непопулярное. – Засекаю три минуты! Дольше я гранату не удержу. Тяжелая она. И толстая. Время пошло… – И гранату еще раз показать. В пальчиках скрюченных. Пауза. Переглядушки. – Ладно, банкуй. Говори, что делать? Вот это разговор. – Сейчас берешь телефон, вызываешь кого-нибудь из своих нукеров, сообщаешь, что в камере свет сдох и потому пленника увезти надо. Пусть ко входу машину подадут. С водителем. На всё про всё – пять минут. Взял телефон. Но даже объяснять ничего не стал. Просто сказал: – Машину к крыльцу. Быстро! Похоже, здесь всё под него заточено, коли он так уверенно приказывает. Повернулся. Предложил: – Может, лучше обойдемся без побегов? Может, ты что-нибудь расскажешь, для отчета, и на службу пойдешь? К нам. Такие ухари нам нужны. Такими не разбрасываются. Врет. Блефует. Ищет выход. Что-то придумывает и еще будет. На что-то надеется. – Я подумаю. И после скажу. Там – в машине. – Подумай. У нас хорошие деньги. И соцпакет. – На голову… Усмехнулся. А ведь похоже, он не сдался – нет. И к смерти готов. Не из пугливых. Боец. В дверь кто-то толкнулся. – Теперь так… Ты сзади. На руку браслет накинь. На правую. Ты, Семушкин, передо мной пойдешь. И ручки за спину. Ну?! Заложил руки назад. Защелкнуть на запястье наручник. И состегнуть его с браслетом заднего бойца. Встать между ними, набросив цепочку на руку. Не застегивая. Вот так хорошо. Так им не дернуться и не убежать. Потому что вместе они. А со стороны кажется, что это бойцы пленника к себе пристегнули на случай возможного побега. Растянули меж собой и теперь ведут. А детали, кто их рассмотрит… – Значит, так, ребята: идем тихо и плавно. Как ансамбль «Березка». Сами не падаем, подножки не ставим, цепочки не дергаем, чтобы я гранату случайно не выронил. Если что – никто убежать не успеет. Ни я, ни вы. Состегнуты мы. Или как в песне поется: скованы одной цепью. Бойца на выходе берем с собой. Распорядитесь. Ну что, пошли? Стукнул ногой в дверь. Она открылась. Какой-то боец сунулся в темноту. – Иди вперед, – приказал Семушкин. – Дорогу смотри. Тот кивнул, встал впереди. Потопали… Коридор длинный. Металлические двери. Лампочки в решетках под потолком. Какой-то, времен СССР, бункер. Гиблое место. Ступеньки, ведущие вверх. Поднялись. Дверь. Заранее распахнутая. Крыльцо. Перед крыльцом «уазик». С работающим мотором. Боец, тот что впереди шел, открыл дверцу. Наклонились, влезли в салон. Ткнуть Семушкина в бок. Качнуть головой: ну, чего тормозишь? – Поехали! Водитель тронул машину. Шлагбаум. Опущенный. Кто-то сунулся внутрь. Весь в камуфляже. – Это ты что ли, Семушкин? Куда на ночь глядя? – Не задавай лишних вопросов. Открывай. Правильно отвечает. – А этот с вами? – Кивок в сторону пленника с расквашенной физиономией. – Нет, это мы с ним. – Ну, ты шутник! – расхохотался довольный шуткой боец. Хотя какая это шутка, это правда… Выехали. – Что дальше? – спросил Семушкин. Ответить тихо, одними губами, чтобы водитель не услышал: – Едем вперед. Шоссе. Полупустое. Какой-то лес. Глубоко забрались ребята. Водитель повернулся, спросил: – Куда его? Дернуть за цепочку. – Тебя не спросили. Езжай пока, – ответил Семушкин.