– Сделай себе забор! Старая развалина! – И хлопнула дверью так, что оставшаяся краска легла вторым слоем на все те же поношенные калоши. Нику даже не нужно было прислушиваться к их разговору, ему все было прекрасно слышно в его комнате на втором этаже небольшого деревянного дома. Он удивился реакции матери и порадовался. Второй гном, которого он стащил вчера у Берты, мирно покоился в кустах за сараем. Его он намеревался подарить матери на какой-нибудь женский праздник. Не ближайший, конечно. Но на какой-нибудь из них. И, возможно, его мать будет уже старая к этому моменту, но это плюс, потому что старики радуются мелочам больше, чем просто взрослые. И, возможно, она немножечко забудет всю эту историю. «Все, – решил Ник, – подарю, когда она будет старой». А до этого момента он решил, что гнома лучше закопать, все там же, за сараем. Его размышления прервала разъяренная Елена Кауфман, в руках ее было мокрое полотенце. Этот вид наказания Ник не любил сильно: следов полотенце не оставляло, а от одного удара горела огнем уж очень большая площадь зада. На первом месте страшных наказаний все же была розга, та вообще резала кожу, но была довольно редким наказанием. Ник почувствовал розгу на своих пухлых ладошках всего раз, когда стащил из маминого кошелька деньги. Сумма была небольшая, но Елена все заметила. Ударов было всего два – по разу на каждую ладошку. Больше денег Ник у нее не брал. Предпочитал таскать их у отца, тот вообще ничего не замечал. Растопив уже вторую пачку горошка об горящий зад, Ник подумал, что его мать довольно долго шла к нему в комнату. Интересно, о чем она размышляла так долго? Может, это было что-то хорошее? Например, не наказывать его. Может, она просто поняла, что хочет оставить себе этого гнома? Ну или просто смачивала полотенце как следует. Если вариант второй, то его мать просто изощренный монстр. Набивая фамилию Мессер на пухлом заде, Елена в который раз упоминала, что он не едет с ними на ярмарку. А вот это был уже удар ниже пояса. Спереди. Ник очень любил это мероприятие. В их захолустном городишке это было единственное развлечение, и туда хотели попасть все. Как хотели, так и попадали – судя по всему, эти люди не воровали садовых гномов. Даже Марк Майер со своим классным велосипедом уже был там. Ник сам слышал из кустов у школы, как тот хвастался, что выиграл в конкурсе насос для велосипеда. Поэтому Ник очень надеялся, что не встретит его там, иначе день будет испорчен, и его не скрасит даже пачка разноцветных леденцов. Даже две пачки. Хотя две пачки, может, и скрасят, если ему дадут еще и в тире пострелять. Со словами «была б моя воля – век бы дома сидел» Елена захлопнула за сыном дверь синего «Шевроле». Ник уселся поудобней на заднем сиденье, отец, как обычно, был за рулем. Сегодня он был героем своего сына, твердо заявив Елене, что ребенку нельзя без развлечений, тем более летом. И сегодня же он не выпил ни капли, этому поспособствовала его супруга, которая спрятала все бутылки с виски по разным местам. «Вечером верну», – рявкнула она, налив ему еще одну чашку кофе. Ярмарку было видно издалека. Начиналось все с вереницы автомобилей, которые, выстроившись в нестройный, разноцветный караван, тянулись метров за пятьсот по обе стороны обочины одной узкой дороги, от чего разъехаться двум машинам было сложно. Создавалась небольшая пробка. Ник начал нетерпеливо ерзать на сиденье автомобиля, то и дело вытягивая шею и пытаясь разглядеть то, что происходило впереди. Наконец они нашли место для парковки, и Ник вперед всех выскочил из машины. Он встал, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании, пока его родители наконец закончат «церемонию запарковывания» – закроют окна и двери; проверят каждую дверь и окно; проверят ключи и очки; кошельки и сумки; заглянут во все щели; но Елена все-таки забыла зеркальце, пришлось вернуться. Зачем ей нужно зеркало на ярмарке? Они идут туда не на себя смотреть. И вот почти через двадцать минут после того, как они припарковали машину, Кауфманы прошли под яркой ярмарочной аркой. У Ника разбежались глаза, он захотел сразу все. Подбегая к каждому стенду, он звал отца, чтобы и тот посмотрел на: самодельные рамки из ракушек, вышитые воротнички, керамических котят, воздушные ловцы снов и другие поделки. Пройдя сквозь ряды с товарами, они оказались у аттракционов. Мать Ника тут же его одернула: – Блевать будешь. В итоге Ник так и не покатался ни на одной карусели, но зато пострелял в тире, как и собирался. Отец его когда-то служил в армии, и это было особое мужское занятие для отца и сына – пострелять в тире. Ник оказался не самым метким парнем. Он ничего не выиграл, но остался невероятно доволен. В центре поля, на котором расположилась ярмарка, сияла сцена, на ней самозабвенно выступали разные местные коллективы. Мать Ника встретила кого-то из знакомых, и теперь оторвать ее от общения было невозможно, ведь она «и так редко видится с подругами, потому что хлопочет по дому, чтобы Ник был сыт и чист». Отец же отошел в поисках «чего-то попить». Оставленный без внимания Ник сел рядом с матерью и начал смотреть на сцену. Там танцевали девочки из его школы. Несмотря на то, что они все были примерно одного с ним возраста, двенадцати лет, выглядели они совсем по-другому – старше. У кого-то уже была грудь, которая острыми кучками выпирала на ровной поверхности ярких танцевальных костюмов. Ник был заворожен простыми танцами: ноги-тростинки подкидывались в такт ритмичной музыке, волосы путались и лезли в рот, кто-то забывал движения, кто-то доставал волосы изо рта вместо того, чтобы вскидывать руку, но Нику все нравилось. Закончив танец, они стайкой спустились с деревянных ступенек и ушли за кулисы. Ник посмотрел на мать, та, не закрывая рта ни на минуту, общалась со старой приятельницей. Заметив, что Ник на них смотрит, подруга матери молча потрепала его за пухлую щеку, как зверушку. Оставив красный след на нежной коже, она отвернулась. Ник встал и пошел в сторону сцены, а вернее, за нее. Шатер, в котором щебетали девчонки, был полон. Они сновали туда-сюда, рассказывая друг другу, кто какое движение забыл и как чуть не упал. Ник наблюдал за ними минут пять, пока его не заметила высокая белокурая девочка. Она тут же подошла к Нику. – Ты чего уставился? – прозвучало не как вопрос, а как обвинение. – Ничего. Девочка уперла руки в талию. – Если ты сейчас же не свалишь отсюда, мой брат тебе голову оторвет. Говоря это, девочка вытянула свою тонкую шейку, как птица. «Как курица», уточнил Ник про себя и молча развернулся. Выйдя из шатра, он подумал, что на сегодня ему было достаточно зрелищ, тем более он успел увидеть, как одна из них сняла яркую юбку и осталась в одних трусах. «Будет что вспомнить». Вприпрыжку он вернулся на то место, где последний раз видел свою мать. Там ее не было. Он огляделся по сторонам, его окружала толпа людей, но родителей среди них он не увидел. На глаза Нику попался лоток со сладостями, он пошарил в кармане в поисках четвертака, который заблаговременно стащил у отца на подобный случай. Поняв, что он, как обычно, оказался прав, Ник купил пакет леденцов и засунул один за щеку. Остальные спрятал в карман. Пакет приятно оттягивал штаны – хватит надолго. Побродив по округе, он так и не нашел своих родителей. Тогда Ник решил идти в сторону машины. Он шел к парковке, пиная мелкие камушки и засовывая в рот конфетки, одну за другой. Всевышний наградил его хорошим зрением именно для того, чтобы Ник Кауфман остался цел, не иначе. Ник увидел, как Марк Майер с друзьями катились на велосипедах в сторону ярмарки метров за 150, и ему как раз хватило времени, чтобы спрятаться за ближайшую машину. Едва дыша, он прижался к старому пикапу, чуть не подавившись клубничным леденцом. Когда опасность миновала, он вышел из укрытия и встретил своих родителей. По одному взгляду на мать Ник понял, что у них проблемы. У них – это у всех «на этой чертовой ярмарке, если они сейчас же не поедут домой». А по одному взгляду на отца Ник понял, что ему удалось найти «что попить». Тот, слегка пошатываясь, плелся позади матери. Подойдя к сыну, Адлер сунул ему в руку пакет разноцветных леденцов. Как круто, теперь у него два пакета! Они наконец-то уселись в машину. Свою дверь Адлер не смог закрыть с первого раза, чем вызвал дьявольский гнев жены. Когда они отъезжали с парковки, Елена клялась, что выучится водить машину во что бы то ни стало. А пока она учится, ходить им всем голодными и грязными, и это будет только их вина. Ник сидел на заднем сиденье машины и смотрел в окно, сжимая в руке две пачки конфет. Он достал второй пакет из кармана, чтобы полюбоваться, как у него их много. Внезапно леденцы ярким салютом поднялись в воздух и заполонили все пространство, вот как у Ника было их много. Яркие леденцы ударялись об окна машины и потолок, об дверь и об лицо Ника, оставляя царапины на его бледных щеках, разбиваясь о стекла. Конфеты полетели в сторону отца, показать, какие они красивые, и в сторону матери, но ее уже не было там, где она была мгновение назад. И вместе с конфетами появились блестящие осколки стекла. Они тоже были повсюду и конкурировали красотой с леденцами, ударяясь друг о друга в этом соперничестве. Это было так красиво, что Нику пришлось закрыть глаза. Нику Кауфману приснился страшный сон. Это точно был сон, ну а как иначе можно объяснить, когда первое, что ты видишь после пробуждения, это лицо твоего врага. Марк открывал рот, который казался очень большим, и из его рта вырывались странные слова: – Ник, ты как?! Ты живой? Кауфман! Ответь. И при этом Марк беспрерывно тряс его за плечи. Нику это не понравилось, и его вырвало розовым приторно-сладким сиропом прямо на руку Марка. Вокруг разнесся аромат клубники, мальчик отпрянул, скривив лицо. Ник огляделся по сторонам: он все так же сидел в машине. Только стекол в машине не было, и она была похожа на скелет. Ник посмотрел в сторону отца – он лежал лицом на руле и не двигался. Матери внутри вообще не было. Тогда Ник вышел. Его окружила стайка мальчишек. Они молчали и траурно смотрели на него испуганными глазами, кто-то звал на помощь. Куда-то наверх. Ник поднял голову. Они съехали в глубокий овраг у дороги. Он увидел маму. Она лежала лицом вниз метрах в пятнадцати от машины. Одна нога ее была как будто выгнута в другую сторону. Ник подошел ближе, перевернул ее на спину и сел рядом. Он обнял Елену, прижал раны изрезанными ладошками и молча смотрел, как из-под нее вытекает кровь и наполняет маленькую лужу. И лужа та переполнилась и потекла дальше. Ник глазами следил за ручейком: он добрался до конфеты, лежавшей на земле, обогнул ее, остановился и начал собираться вокруг. Ручей все еще вытекал из багровой лужицы, когда маме наложили жгут из ремня подоспевшие люди. Хороший кожаный ремень был испорчен. «Если б я такое с ремнем сотворил, мама бы меня точно убила». Ник крепко прижал свою мать и закрыл глаза. Ему понравилось то, что он увидел, стоило только закрыть глаза. Он увидел калейдоскоп из леденцов и стекла. Когда Ник открывал глаза, он видел только ручей из маминой крови. Выбор был очевиден. Вскоре ручей стал тоньше, гуще и темнее. Приехали врачи. Они попросили отдать им Елену, убрать руки с ее ран. Ник не смог сделать это сразу. – Они прилипли, – прошептал он каким-то не своим голосом. Тогда врачи оторвали его руки от ран, и из его собственных порезов потекла кровь. С одеждой было так же: платье матери прилипло к его ноге, и было больно, когда доктор его резко дернул. На месте платья осталось большое красно-бурое пятно в форме то ли галочки, то ли сердечка – у Ника были проблемы с художественностью. Он смотрел на него несколько секунд, потом его самого подняли на руки и уложили на носилки. Он плыл мимо деревьев, мимо Марка, мимо его тупых дружков, которые с испуганными лицами глядели на него. Ник закрыл глаза, он устал – лучше посмотреть калейдоскоп. Глава 21 1982 Маму вернули домой только через полтора месяца, отца раньше. Но маму вернули не целиком – в больнице оставили ее ноги. Причем большую их часть – примерно до середины бедра, может, выше. Ник не стал сильно разглядывать. Теперь в их доме пахло лекарствами и скорбью по отсутствующим ногам. Отец быстро оправился после аварии, хотя и приложился хорошенько головой обо все, до чего только мог дотянуться своим небольшим телом. Нику повезло больше всех: сломанная рука и порезы на лице и ладонях. Теперь, когда он смотрел на себя в зеркало, он видел мелкие розовые шрамы, рассыпанные по щекам и лбу. Вот оно – лицо настоящего мужчины. Даже Марк теперь на него реагировал по-другому. Недавно Ник пришел в магазин, отец его послал за хлебом и молоком. Около магазина стоял Марк с дружками. Он перегородил Нику дорогу велосипедом. Оттого, что Марк непотребно обращался с великом, он стал исцарапанным и грязным. Ник даже в душе возмутился. – Ты как? – спросил Марк, не слезая с велика. Ник сжал деньги в потной ладошке, надеясь, что Марк не увидит его волнения. – Нормально. – Ого, у тебя шрамы. Ник потупил взгляд: – Ну да, есть такое, – он протянул одну руку. – И на руках вон еще. Все тут же вытянули шеи, разглядывая его руки, украшенные розовыми полосами. – Как мать твоя? – задал вопрос рыжий мальчишка. – Ног нет. Мальчишки ужаснулись, кое-кто вовсе и побледнел. – Как так вышло? – спросил Марк. «Как так вышло с мамой?» – спросил и Ник, когда ему сказали, что она не сможет ходить. «Все просто, – пояснил отец. – К сожалению, когда она вылетела через открывшуюся дверь автомобиля, она упала прямиком на тонкие сосенки, повредив ноги. После неудачной операции началось воспаление, и врачам пришлось отрезать то, что не получалось оставить». В тот момент Ник опечалился. – Такова ее судьба, – произнес он обреченным голосом. – Теперь можно я пойду, я устал от расспросов, – он нахмурил детский лобик. – Конечно, – Марк пропустил его в магазин. – Ты это… скажи, если помощь какая нужна. Вот тут Ник удивился, но не подал виду.