– Встреча. Вы подумаете, что я сумасшедший, если я буду вдаваться в подробности. – Боюсь, не мне судить о чьем-либо сумасшествии, во всяком случае, в данный момент. Но почему вы околачиваетесь в моем саду? Гаспери замешкался. – Вы были на Западном фронте? Грязь. Холодный ливень. Взрыв. Ослепительная вспышка. Вокруг на него что-то падает и ударяет его в грудь. Он смотрит вниз и узнает руку лучшего друга… – Бельгия, – подтвердил Эдвин сквозь скрежет зубов. Слово «друг» не соответствовало тому, чем для него был тот мужчина на самом деле. Рука, ударившаяся о его шинель и упавшая к его ногам, принадлежала возлюбленному Эдвина. А голова его возлюбленного с вытаращенными от изумления глазами плюхнулась в грязь неподалеку. – И теперь вы опасаетесь за свое душевное здоровье, – осторожно сказал Гаспери. – Откровенно говоря, оно всегда было несколько уязвимым, – признался Эдвин. – Вы помните, что вы видели в лесу близ Кайетта? Давно это было. – Явственно, но это была галлюцинация. Боюсь, первая из многих. Гаспери помолчал. – Я не могу объяснить всю механику этого явления, – сказал он. – Моя сестра справилась бы с этим лучше. Это выше моего понимания. Но что бы ни случилось с вами впоследствии, что бы вы ни видели в Бельгии, возможно, ваш разум намного светлее, чем вам кажется. Я могу заверить вас, что виденное вами в Кайетте было реально. – Откуда мне знать, что вы реально существуете? – спросил Эдвин. Гаспери протянул руку и коснулся плеча Эдвина. С минуту они сидели в таком положении, Эдвин уставился на руку на его плече. Затем Гаспери убрал руку, и Эдвин откашлялся. – То, что я испытал в Кайетте, никоим образом не могло быть реальностью, – сказал Эдвин. – Это было расстройством органов чувств. – Вы полагаете? Кажется, вы слышали несколько нот, сыгранных скрипачом в воздушном терминале в 2195 году. – Воздушный терминал… в две тысячи сто… каком году? – После шума, показавшегося вам странным, напоминавшего свист, не правда ли? Эдвин вытаращился на него: – Как вы узнали? – Потому что именно такой звук издают воздушные суда, – сказал Гаспери. – Они будут изобретены еще нескоро. А мелодия, сыгранная на скрипке… что-то вроде колыбельной, не так ли? – Он умолк на мгновение, потом прогудел несколько нот. Эдвин вцепился в подлокотник скамейки. – Тот, кто сочинил эту песню, родится через сто восемьдесят девять лет. – Все это невозможно, – возразил Эдвин. Гаспери вздохнул. – Представьте это в виде… ну, в виде поврежедения. Одно мгновение во времени может повредить другое. Нарушился порядок, но вы тут ни при чем. Просто вы это увидели. Вы помогли мне в расследовании и, насколько я понимаю, пребываете в весьма шатком состоянии, и я подумал, может, вам полегчает, если я скажу, что вы обладаете более здравым умом, чем вам кажется. Во всяком случае, в тот миг у вас не было галлюцинаций. Вы переживали момент из другого времени. Блуждающий взгляд Эдвина то выхватывал лицо Гаспери, то сад с первыми признаками сентябрьского увяданья. Шалфей по большей части оголился, бурые стебли, жухлые листья, несколько последних сине-лиловых цветков в сумерках. Его озарило понимание того, какой отныне может стать его жизнь – он может спокойно существовать, ухаживая за садом, и этого будет достаточно. – Спасибо, что открыли это мне, – сказал Эдвин. – Никому не рассказывайте. – Гаспери встал, смахивая палый лист с пиджака. – А то еще, чего доброго, вас упекут в дом умалишенных. – Куда теперь? – спросил Эдвин. – У меня встреча в Огайо, – ответил Гаспери. – Удачи! – В Огайо? Но Гаспери уже удалялся от него, заворачивая за угол дома. Эдвин смотрел, как он уходит, и надолго, на несколько часов остался сидеть на своей скамейке, наблюдая, как сад блекнет в сумерках. 2 Гаспери зашел за угол дома и под сенью плакучей ивы остановился, поглядев на свое устройство. На экране мягко пульсировало сообщение: «Возвращайся». Он исчерпал сроки командировки. Единственно возможным местом назначения был дом. На мгновение ему пришла дикая мысль – остаться в 1918 году, закопать устройство в саду и вырезать датчик слежения из плеча, рискуя заболеть гриппом-испанкой, попытаться устроить свою жизнь в чуждом мире. Но, даже обдумывая это, он уже вводил код. Он уже отбывал. И когда открыл глаза в режущем свете Института Времени, то не удивился, увидев фигуры мужчин и женщин в черной форме, которые дожидались его с оружием наготове. Удивило то, что рекламный агент Оливии Ллевеллин стояла рядом с Ефремом. Только они двое не носили униформу. – Аретта? – Привет, Гаспери, – сказала она. – Пожалуйста, оставайся на месте, – велел Ефрем. – Не нужно выходить из машины. – Он сцепил руки за спиной. Гаспери остался там, где стоял. В глубине комнаты – понадобилось выгнуть шею, чтобы увидеть происходящее за спинами черных охранников – двое мужчин удерживали Зою. – Вот бы не подумал, – сказал Гаспери Аретте. – Это потому, что я профессионал своего дела, – сказала Аретта. – Я не болтаю налево-направо, что пожаловала из будущего. – С этим не поспоришь. – Гаспери стало не по себе. – Прости меня, – сказал он Зое. – Прости, что обманул тебя. Но ее уже вывели под конвоем из комнаты, и дверь захлопнулась. – Ты ее обманул? – спросил Ефрем. – Я сказал ей, что отправляюсь в 1918 год в рамках расследования. На самом деле я отправился туда, чтобы спасти Эдвина Сент-Эндрю от смерти в психушке. – Неужели, Гаспери? Еще одно преступление? У кого есть обновленная биография? Аретта хмуро возилась со своим устройством. – Обновленная биография, – сказала она. – Эдвин Сент-Эндрю умер во время пандемии гриппа 1918 года через тридцать пять дней после посещения Гаспери. – Разве это не та же биография? – Ефрем протянул руку за ее устройством, пробежал глазами и вернул, вздыхая. – Если бы ты не исказил ход событий, – сказал он Гаспери, – он бы все равно умер от гриппа, только через сорок восемь часов и в сумасшедшем доме. Видишь, как бессмысленно? – Ты не улавливаешь смысла, – возразил Гаспери. – Вполне возможно. – Что это? Ефрем прослезился? Он выглядел уставшим и напряженным. Он предпочитал заниматься лесоводством и оказался в затруднительном положении, выполняя тяжелую работу. – Хочешь что-нибудь сказать? – Так уже настал черед прощальных слов, Ефрем? – Ну, прощальных слов в этом веке, – сказал Ефрем. – Прощальных слов на Луне. Боюсь, тебе предстоит долгий путь в один конец. – Возьмешь на попечение моего кота? – спросил Гаспери. Ефрем сморгнул. – Да, Гаспери, я позабочусь о нем. – Спасибо. – Что-нибудь еще? – Я бы снова так поступил, – сказал Гаспери. – Не колеблясь. Ефрем вздохнул. – Примем к сведению. – За спиной он прятал стеклянную бутылку. Он ее поднял и брызнул аэрозолем в лицо Гаспери. Разлился слащавый запашок, померк свет, у Гаспери отнялись ноги… 3 …в момент потери сознания ему показалось, будто Ефрем вошел в машину времени вслед за ним… 4