Вечером после стычки с Мадсом и с братом и сестрой она послала Бергу мейл, и в своем ответе он задал вопрос, который всерьез вызвал у нее интерес: говорила ли Вера Линн когда-нибудь, как она по-настоящему познакомилась с Хансом Фалком? Случилось это, видимо, зимой 1970-го, когда она работала над рукописью новой книги в бергенском доме Фалков. Да, поговорить с Бергом необходимо. Может быть, и она что-нибудь извлечет из этого разговора. Вдобавок состоится он off-the-record, как подчеркнул Берг. Джон О. Берг стоял, прислонясь к гранитному парапету, отделяющему    Парк скульптур Вигеланда[47] от остального Фрогнер-парка, – в тонкой ветровке, в руках небольшой пакет, как он и сказал. У Саши давно сложилось определенное представление о том, как выглядят писатели, но Берг совершенно не подходил под этот образ. Она подошла ближе. Даже студеное послезимье и шапка на голове не могли скрыть золотистый цвет кожи и смуглые черты лица. Зеленые глаза смотрели весело и задиристо. – Вы, наверно, Вера Линн? – сказал он. Она замерла, уставилась на него. – Что вы сказали? Он поднес руку к губам, фыркнул. – А-а, я сказал Вера? Господи, какая бессердечность! Freudian slip[48]. – Ладно, никогда еще не слыхала этого комплимента от человека моложе восьмидесяти. – Она с улыбкой покачала головой. – Спасибо, что пришли, – сказал Берг. – Я Джонни. Джонни? Теперь никто так себя не называет, во всяком случае никто из писателей. Саша кивнула, он ждал, словно предлагая ей начать разговор. – Поначалу я весьма скептически отнеслась к просьбе поговорить, – сказала она. Они медленно шли к фонтану у подножия площадки с Монолитом. – Почему? – Не люблю журналистов. – Саша пожала плечами. – Они вечно пытаются выкопать какие-нибудь сплетни про мою семью. – Вполне с вами согласен. Но, Александра… – Саша, – перебила она. Он улыбнулся: – Русское имя? – Мой прадед был русский купец-помор. Никто в семье не видел его с тех пор, как он бросил в Сволвере[49] мою беременную прабабку. По слухам, он водил компанию с каким-то грузином, членом Политбюро, и погиб во время Московских процессов. Вот и все, что папа сумел выяснить насчет своего предка. Саша замолчала. Минуты не прошло, а она уже выложила чужаку о семье куда больше, чем когда-либо. – Понятно, Сашенька. Она почувствовала, что краснеет: кроме Веры, никто ее так не называл. – Давайте пройдемся, – предложил он. – Просто поговорим о прошлом, без диктофона. Мне всего лишь хочется получше понять, кто такой Ханс и откуда он ведет свое происхождение. Согласны? – Почему вы выбрали для встречи это место? – спросила она. – В юности я обычно приходил сюда вечером под Новый год, – ответил Джонни. – Мы пытались уговорить здешних непростых девчонок, чтобы они взяли нас с собой куда-нибудь на Мадсеруд-аллею или в другой богатый квартал на продолжение праздника. – Он показал в сторону больших вилл слева от обелиска. – Ну и как? Джонни рассмеялся: – Богатенькие барышни обходились с нашим братом, как с цивилизованными дикарями. И бросали. Ословский выговор у него довольно нейтральный, думала Саша, северный Осло, пожалуй. – И в связи с воспоминаниями двадцатилетней давности о барышнях из богатых семей вы решили встретиться со мной на том же месте? – Да, – с невинным видом сказал Джонни Берг. – Может, так было только со мной, но возможно ли быть таким несчастным и одновременно таким счастливым, как в четырнадцать лет? Прошлого еще почти нет. Все, что у тебя есть, это мечты. Потом выстраиваешь себе жизнь, а мечты мало-помалу блекнут. Когда мы умираем, их уже нет, остается лишь прошлое. Кто говорил что-то подобное? Из ее знакомых никто. – А где вы сейчас на шкале прошлое-мечты? Больше в мечтах или в прошлом? – Увы, больше в прошлом. А вы? Саша улыбнулась. – Спроси вы меня об этом несколькими неделями раньше, я бы ответила так же. Но теперь уже не уверена. Она тотчас пожалела об этих словах, второй раз за считанные минуты он умудрился выманить ее на скользкий лед, но, к счастью, не стал вдаваться в подробности. – Я подумал, мы можем посмотреть на могилы Западного кладбища, – сказал Джонни, указывая на север. – Там ведь похоронен дед Ханса. Мимо Монолита они прошли на кладбище. Снег уже стаял, за исключением разрозненных мелких пятнышек в тени. Джонни Берг явно не из потомственных богачей и не из нуворишей. И не из числа синих фуражек[50]. В глазах у него сквозит что-то душевное, смесь бодрости и меланхолии, а весельчаки из Института торговли как раз этим похвастаться не могли. Они вышли к северному углу кладбища. – Здесь похоронены все герои войны, – сказала она. Как наиболее знаменитые саботажники, так и политическое руководство движения Сопротивления. Саша подвела Джонни к простому памятнику из стеатита. Судовладелец Тур Фалк 03.11.1903-23.10.1940 – Разве он не бергенец? – спросил Берг. – Почему он похоронен в Осло? Она немного прибрала вокруг памятника. – Видите ли, и Большой Тур, и его родители жили в Бергене. И хотя любили позлословить об Осло, мечтали о признании в столице. Наверно, Большой Тур хотел, чтобы так было, пусть даже после его смерти. Она вскинула брови, встретилась взглядом с Джонни. – Большой Тур, как вы его называете, он ваш дед? Саша кивнула. – Семейные связи у нас довольно сложные. Секунду она помедлила, ведь вот-вот тронет камень, который трогать нельзя, но речь идет о Хансе, а о нем она обещала поговорить. – Первым браком дед был женат на художнице, и у них был сын, Пер, – сказала она без особого энтузиазма. – Пароходства сгинули, а САГА процветает. И Пер Фалк остался без семейного состояния? – Совершенно верно. – Может, желание взять реванш за отца и двигало Хансом в жизни? – Вы, мужчины, наверно все такие? – Саша осторожно улыбнулась. – Всё делаете только ради того, чтобы или восхитить родителей, или же взять за них реванш. Джонни Берг не ответил на ее маленькую провокацию. Она говорила с ним лишь несколько минут, но у нее уже сложилось впечатление, что его ничуть не интересует чисто мужской dick-swinging[51], свойственный и брату, и отцу, и Мадсу. – Стало быть, реванш. Она кивнула. – Дядя Ханс объявил себя пролетарием и примкнул к РКП[52]. Таких краснобаев, как он, еще поискать. Ходил по бергенским пабам в плотницком комбинезоне и холщовой рубахе, кадрил девчонок. Вам бы с папой потолковать о тех временах, я-то тогда еще не родилась.