Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 28 из 86 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– С кем бы я ни разговаривал, все твердят о его успехе у женщин, – сказал Берг. – Да я и сам видел, на Ближнем Востоке. – Верно, ему нравятся тамошние женщины. – А в чем его притягательность? – Что ж, расскажу, – ответила Саша. – Когда он с тобой разговаривает, то умеет создать у тебя впечатление, будто мира вокруг для него в это время не существует и будто он ловит каждое твое слово и хочет только одного – услышать, что ты имеешь сказать. Фактически Джонни Берг воспринимал Ханса точно так же. – А еще он побуждает тебя мечтать. Поговорив с Хансом, думаешь, будто возможно все. Будто ты способен спасти мир. Они вышли с кладбища, зашагали по Скёйенвейен, спокойной улице с большими деревянными особняками по правую руку. Саша рассказала всякое разное о множестве Хансовых романов – от молоденьких политактивисток из «Рёдт» до именитых ньюсмейкеров. – Тут есть, наверно, и оборотная сторона? – Ханс невероятно обаятелен с чужаками и дальними родственниками. Его эмпатия беспредельна, но c семьей дело обстоит иначе. Чем ты ему ближе, тем холоднее и равнодушнее он становится. Хотелось бы мне знать, что думает о нем Марта, старшая из его детей, ведь более отстраненного отца даже представить себе трудно. Джонни Берг остановился напротив старой виллы, выкрашенной коричневой морилкой. – Знаете, чем знаменит этот дом? – Вообще-то нет. – Судовладельца, который здесь жил, в конце семидесятых заподозрили в контрабанде спиртного. Когда полиция нагрянула с обыском, они нашли в доме тайное помещение. Огромный склад оружия и экипировки на сотню человек, современное оборудование для связи и телескопическую антенну, которую можно выдвигать из трубы, как на подводной лодке. Все это принадлежало секретной норвежской армии, Stay Behind. Вы про нее слыхали? – Я руковожу музеем и архивом послевоенной истории, – ответила она, слегка раздосадованная его мужским высокомерием. – Разумеется, я слыхала про Stay Behind. – Так вот. – Джонни чуть скривился. – Ханс рассказал мне кое-что про семидесятые, про вашу бабушку. Саша отвернулась, чтобы он не заметил ее интереса. – Да? – Зимой семидесятого Вера жила в Бергене, Ханс тогда учился в гимназии, – сказал Берг. – Именно тогда и завязалось их близкое знакомство – юного отличника-радикала и его двоюродной тетки, эксцентричной писательницы, которая, по словам Ханса, работала над какой-то рукописью. И вот однажды, в апреле того же года, в комнату Ханса без предупреждения нагрянула с обыском ПСБ. Как раз тогда конфисковали «Морское кладбище», подумала Саша, чувствуя, как в крови разом вскипают тревога и энтузиазм. – Ханс заметил, что полицейским совершенно наплевать на его листовки против вьетнамской войны. Обыск у него – это для проформы. Главной их задачей было прошерстить частный архив фалковских пароходств, который хранился здесь же, в доме. Верина рукопись как-то связана с частным архивом? Разговор стал напоминать Саше разговор со стипендиатом, но теперешнего собеседника не прогонишь. А что если он ей поможет? – Какое отношение это имеет к биографии Ханса? – спросила она. – Вера, ваша бабушка, очень много значила для Ханса, – серьезно ответил Берг. – Той зимой она преподала ему несколько уроков, которые Ханс всю жизнь считал решающими: будь всегда на стороне маленьких людей, против власть имущих. И никогда не переставай мечтать о лучшем мире. – Бабушка перестала мечтать, – тихо сказала Саша. – И писать. Джонни Берг кивнул на низкую постройку за оградой кладбища. – Вы бывали на кладбище брошенных надгробий? – Где-где? – Идемте, – сказал он. Его манеры можно было бы с легкостью принять за раздражающую рисовку, как у псевдоученых экспертов по датировке, с которыми она порой сталкивалась, но на самом деле – ничего подобного. В нем чувствовалось что-то мальчишеское и естественное, будившее симпатию. Они шли по дорожке, и в голове у Саши роились вопросы, но она никак не могла сосредоточиться. – Где будет опубликована биография дяди Ханса? – В «Издательстве Григ», разумеется. У меня при себе договор, если хотите, покажу. – Я верю, – снисходительно улыбнулась она. – Вам стоит поговорить с Юханом Григом. Он помнит разные интересные истории и знает Ханса с незапамятных времен. Саша медлила. Взвешивала возможности, за и против. Нет, о рукописи ему рассказывать нельзя. Джонни Берг – человек Ханса, а рассказ о рукописи может привести к завещанию, риск слишком велик. – Вокруг моей бабушки много вопросов, оставшихся без ответа, – сказала она. – Если Григ что-нибудь расскажет о ней, а особенно о том, чем она занималась в семидесятом, позвоните. Они вышли на площадку за низкой постройкой, где вразброс, как попало, валялись надгробные плиты. Сели на лавочку на пригорке. Берг достал из рюкзака термос, вручил ей складной резиновый стаканчик, отрезал карманным ножиком кусок копченой колбасы и на кончике ножа протянул ей. Только теперь она заметила на его руке несколько шрамов в красных пятнышках.
Сладкий чай приятно согревал. Джонни, похоже, много поездил, многое повидал, и выпендриваться ему уже не надо. И с радушием не перегибает, и она это оценила. – Если за место никто не платит, попадают сюда, на кладбище брошенных надгробий. – В зеленых глазах Берга блеснул холодок. – Но в семье Фалк об этом, конечно, не слыхали. Глава 21. Это останется между друзьями Улав задернул в кабинете шторы и выключил свет. Тьма опускалась на Редерхёуген, сперва угнездилась в рощах и аллеях, потом вечерняя пелена окутала лужайки и, наконец, главный дом. Уютная столовая, выдержанная в крестьянско-романтическом стиле, находилась на втором этаже, с видом поверх аудитории, на закат. Часто ее использовали для встреч в узком кругу, будь то обеды или тайные примирительные свидания. В частности, на раннем этапе Ословского процесса[53] представители израильтян и палестинцев обедали здесь с норвежскими посредниками-миротворцами. Больших опасений Улав не испытывал, но то, что Сверре рассказал об интригах Александры, напомнило о страхе, который всегда жил в сердце. Он боялся дочери так же, как некогда боялся матери, будто обе они воплощали альтернативу ему самому и семье. В них ощущалась неуправляемость, они были вне его контроля. Много лет Улав не чувствовал себя таким одиноким, как теперь, после смерти матери, однако же будет не вполне справедливо следом за детьми утверждать, что у него есть только знакомые, но не друзья. В последние годы близким другом стал Мартенс Магнус. После того как Улав год назад поддержал его в ходе развода, Магнус прислал ему личную открытку. «Моему дорогому другу Улаву» – так там было написано, и Улав на удивление растрогался. Да, их отношения носили явно взаимовыгодный характер, но это и настоящая дружба тоже. В молодости Улава влекло к людям старше его. А примерно в середине жизни все изменилось. Теперь его тянуло к молодежи. Ровесники с их хворями, вялыми телами, косностью мыслей, особенно заметной потому, что мир постоянно менялся, вызывали у него только презрение. Сейчас Магнус с коктейлем в руке стоял в каминной, за столовой, разглядывая картины старых норвежских романтиков. – Привет, Улав! – поздоровался он. – Привет, Мартенс. – Улав обнял его. Молодым Магнуса тоже не назовешь. Ему под пятьдесят, кожа на лице в глубоких морщинах после десятилетий, проведенных под открытым небом, сперва в холодной Северной Норвегии, затем под солнцем афганских пустынь, где он со спецназом охотился на террористов. В то время ходили слухи, что М. Магнуса прочат в главнокомандующие, но заметная в нем расчетливость вызывала у многих недоверие. Пожалуй, ему больше подходила роль этакого серого кардинала. И уже много лет он руководил в Министерстве обороны отделом спецназа. А одновременно при случае сотрудничал с Улавом и САГА. Улав кивнул: – Сядем за стол? Обед готов, младшая дочка постаралась. Для начала Андреа подала приготовленный по домашнему рецепту нежный рулет из утки, источавший соблазнительный аромат гвоздики и фенхеля. – Фантастика, – похвалил Магнус. – Хочешь стать поварихой, Андреа? – Когда Редерхёуген перейдет ко мне, здесь будет бутик-отель с трехзвездным мишленовским рестораном. Приподняв брови, Улав посмотрел на офицера, а дочь тем временем сделала мобильником несколько снимков фамильного герба на камине. Фотография – искусство для лентяев, подумал он, нынешней камерой даже новичок снимков нащелкает. Она исчезла на кухне. – Присматривай за ней хорошенько, – сказал Магнус. – Ты, может, и не замечаешь, но у нее правда есть потенциал. В мою бытность инструктором интереснее всего было работать с такими, как она. С теми, кто имел все данные, но нуждался в направляющей руке. – Андреа во всем хороша, – вздохнул Улав, – только вот недобрая, что есть, то есть. М. Магнус осушил бокал – Андреа выбрала неприлично дешевое божоле, – медленно отставил его, заложил понюшку табаку. – У тебя усталый вид, Улав, – сказал он. – Тебе нужна женщина. Улав покачал головой. – Ну уж нет. Мне выше крыши хватает проблем с теми женщинами, что уже есть в семье. И живыми, и мертвыми. Каждый день после смерти Веры, доверительно сообщил он Магнусу, он просыпается ни свет ни заря. А с тех пор как Александра начала копаться в прошлом, стало еще хуже. Умолчал он только о том, что она хочет заставить его уйти в отставку. Странным образом устыдился. – Ты никогда не рассказывал, чем рукопись Веры была так опасна в семидесятом, – сказал Магнус и налил еще вина. – Это семейные дела. М. Магнус долго смотрел на него.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!