Часть 29 из 86 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Улав, если я могу тебе помочь, то должен понимать контекст. – Он скрестил руки на груди. – Это останется между друзьями.
– Когда началась война, Тур, мой отец, – медленно начал Улав, – был директором «Ганзейской пароходной компании» в Бергене. Он один из первых организовал сопротивление немцам по всему побережью. Без него в Западной Норвегии не было бы ни «Шетландсбюсс»[54], ни радиопередатчиков. В октябре сорокового он погиб при кораблекрушении, в котором я, младенец, уцелел, посмертно его наградили Боевым крестом.
– Я слыхал о скелетах в шкафу похуже Боевого креста, – сказал М.М.
– Но отец был судовладелец и бизнесмен и оказался в немыслимых тисках меж собственными убеждениями и оккупационными властями. Ты же знаешь, после войны историю писали преимущественно в черно-белых красках, и… как бы это сказать… несколько проблематичные стороны биографии отца заретушировали. А двадцать пять лет спустя мать решила написать об этом книгу. Согласен, ему, наверно, пришлось заключить с немецкими властями кой-какие договоренности, но кто мы такие, чтобы судить умерших? – Улав отхлебнул еще вина, пытаясь проглотить недовольство тем, что рассказал слишком много. – Вот и все.
– И теперь Саша разыскивает рукопись. Как она вышла на след?
– Сперва я думал, что тайну доверила ей мама, – сказал Улав. – Может, и так. Но сейчас я склоняюсь к мысли, что ей рассказал кто-то из григовского издательства. Старая редакторша, а может, сам Григ.
– Юхан Григ – старый шут, – сказал Магнус.
Улав с досадой посмотрел на него.
– Тебе легко этак говорить, но Юхан много чего знает о том, что случилось в семидесятом и что ведет в Рёдерхауг.
– Григу вроде как немного осталось?
– Да, слава богу, – сказал Улав. – Пожалуй, в его случае природа сделает все быстро.
Андреа внесла главное блюдо – подвяленную рыбу, жаренную в чесночном масле, с кубиками бекона, гороховым пюре с рубленой мятой и морковкой, отваренной в масле с тмином и медом.
Оба молча принялись за еду.
– Боюсь, у меня несколько дурных вестей, – сказал Магнус, утирая уголки рта полотняной салфеткой с гербом.
Улав почуствовал, как внутри все оборвалось.
– Что стряслось?
Магнус кашлянул.
– Это касается Джонни Берга.
– Да, я слышал, что он снова в Норвегии. – Улав пытался говорить покровительственным тоном, хотя чувствовал, что сердце колотится чуть ли не в горле. – Полагаю, не надо напоминать тебе, кто предложил его задействовать.
– Иначе мы бы никогда не добрались до Феллаха, – ответил М. Магнус, – а каковы были бы последствия, сам знаешь. Кровь на улицах Осло, растущая ненависть между мигрантами и этническими норвежцами, гражданское ополчение и все большая радикализация, то есть обстановка абсолютно неуправляемая. Ликвидация Феллаха – лучшее, что можно было сделать. Ради всего мира и ради мультикультурной Норвегии.
Секунду-другую Улав размышлял.
– Я сомневался насчет использования Берга, по причине его оппозиционных и антиавторитарных замашек.
– Берг – человек незаурядный, – ответил М.М., – а сила таких людей зачастую одновременно их слабость, и наоборот. Берг согласился, потому что мы сумели на него надавить. Проблема в том, что мы пальцем не пошевелили, чтобы вызволить его из тюрьмы. Если б вызволили, то могли бы…
– Задним числом легко рассуждать! – раздраженно сказал Улав. – Мне казалось, он сошел со сцены. А он возвращается домой и выходит на свободу. Кто за этим стоит? Сильно попахивает Х.К.
– Нет, он ни при чем, – сказал Магнус. – Вытащил Джонни из Курдистана Ханс Фалк.
– Что? – По голосу было ясно, что Улав поражен.
– Но все же вполне логично. Они знакомы по Ближнему Востоку. Берг интервьюировал его в Ливане много лет назад. Два сапога пара, я так считаю.
– Хансу известно, чтó Берг там делал?
Магнус слегка покачал головой:
– Не знаю, у него, конечно, хорошие контакты в регионе, но, по-моему, вряд ли.
– Сколько людей знало о задании Берга на фронте?
– Джонни Берг и я, потом американский доброволец, который сопровождал его на задании и был убит, а еще норвежско-курдский доброволец из Пешмерга в Ираке, он был посредником.
– Кто такой этот норвежский курд?
– Некий Майк. В прошлом солдат, сбежал из части и примкнул к Пешмерга в борьбе против ИГ. В некотором смысле знаменитость, через соцсети рассказывает всему миру, как он воюет с террористами.
– «Инстаграм», – с досадой буркнул Улав. Выкладывать в соцсети материал о войне? Это шло вразрез со всеми его представлениями о войне и стратегии. Откровенность молодежи в соцсетях заставляла его чувствовать себя стариком.
– Я проверил, – сказал Магнус, показывая на телефон, – его аккаунт, NorwegianSNIPER, уже некоторое время молчит. Кроме того, я поговорил кое с кем там, на юге. Он вроде как погиб при артобстреле со стороны ИГ две недели назад.
– И террористы иной раз бывают полезны, – задумчиво проговорил Улав. – Но мне нужна гарантия на сто десять процентов. Мы уверены, что никакое упоминание САГА совершенно точно не всплывет в связи со всем этим?
Друзья и враги нередко считали Улава человеком рисковым, однако в своей стратегии он риск терпеть не мог. Само по себе задание, выполненное Бергом, было сопряжено с огромным риском, но между исполнителем и САГА была выстроена многослойная защита из промежуточных инстанций-посредников, при всем желании концов не найдешь.
Мартенс Магнус кивнул.
– У нас все под контролем.
С самого начала САГА сотрудничала с властями и разведкой. Конечно, куда проще быть обычными капиталистами и заниматься помпезной благотворительностью, приличествующей статусу подобных фондов, но Улав чувствовал бы себя глубоко несчастным. В годы холодной войны САГА и Редерхёуген входили в состав Stay Behind, потому что интересы нации требовали готовности дать отпор в случае вторжения коммунистов. А теперь сотни молодых норвежцев уезжают за рубеж служить террористическому Исламскому государству, и в национальных интересах ликвидировать таких людей прежде, чем они навредят Норвегии. Это их заветный замысел, его и М.М., их SB 2.0. Улав не сомневался в своей правоте, независимо от того, как смотрят на это политики.
Здесь, в столовой, за бокалом вина, пока М.М. на другом конце стола размышлял о своем, собственная историческая миссия виделась Улаву яснее, чем когда-либо: защищать Норвегию любыми средствами. Звучит судьбоносно и претенциозно. Но это правда.
Андреа подала десерт, нежное суфле на старом, черством рождественском кексе, который так благоухал изюмом и кардамоном, что замученный, усталый Улав едва не прослезился.
– Кстати, Сверре, похоже, сверхмотивирован для задания в Афганистане, – сказал Улав, которому не терпелось уйти от тягостной темы. – Спасибо, что ты раскрыл перед ним двери.
– Идея была твоя, Улав, – улыбнулся М.М. и поднял бокал. – За Сверре. И за нашу дружбу.
Улав смущенно хмыкнул.
– Папа? – Андреа стояла на пороге, в черной куртке и кепи. – Я ухожу.
– Погоди минутку, дорогая, – сказал Улав.
– Что такое? – Она покраснела.
– Можешь стать кем угодно. – Он крепко обнял ее. – Кем угодно.
Андреа вышла. После предательства Саши он чувствовал, как дорогá ему младшая дочь, ведь, к счастью, она не отмечена тем же проклятием, что Вера и Александра.
– И последнее. – М. Магнус вдруг словно бы немного смешался. – Оказывается, «Издательство Григ» подписало договор на биографию Ханса Фалка.
– На биографию Ханса? – фыркнул Улав. – В таком случае придется отменить семейный запрет на беседы с журналистами. Впору самому рассказать этому автору кой-какие истории про Ханса.
– Как твой друг я не уверен, что это хорошая идея, – серьезно отозвался Магнус. – Потому что биограф, который собирает материал, беседуя с членами твоей семьи, не кто иной, как Джонни Берг.
Глава 22. Ты же Фалк
Саша начала ежедневные тренировки. Совершала долгие пробежки вдоль фьорда, заканчивая их серией упражнений, укрепляющих основные мышцы. Когда жена начинает подобные штуки, любой муж должен бы сообразить: что-то всерьез не так, – но Мадс вообще ничего не замечал. И его безразличие действовало на нее как вызов.
Чем больше она размышляла о том, что Мадс и брат с сестрой стали на сторону отца, тем больше ее обуревала злость. Ее всегда упрекали в злопамятности, но тут речь все же шла не о пустяке, этот вопрос касался самой сути их семейной системы ценностей. С бабушкой обошлись несправедливо, и никто не осмеливается коснуться этой темы. Трусы они, вот кто.
Она съездила в Литературный дом послушать выступление Ханса Фалка, он говорил о войне и феминизме на Ближнем Востоке. В до отказа переполненном зале – народу собралось столько, что доклад пришлось транслировать на экранах по всему дому, – он рассказывал о ситуации в Курдистане и о борьбе против ИГ.
Атмосфера была наэлектризованная, как на собрании свободной церкви, где истерически стремятся пробудить веру. Из семьи, конечно, больше никто не присутствовал. Улав наверняка предпочел бы завербоваться добровольцем на войну, чем сидеть в зале, где Ханс Фалк принимал овации за свой «необычайный гуманитарный героизм», как, представляя его, выразился огненно-рыжий глава Литературного дома.
Потрясенная публика с замиранием сердца слушала рассказ о девочках-подростках, которых похищали и продавали на мосульских невольничьих рынках в сексуальное рабство богатым арабам Персидского залива; лишь немногим удавалось бежать.
– И эти женщины, – говорил Ханс, – пережившие ужасы, какие мы едва ли способны себе представить, составляют теперь передовые отряды в борьбе против террора, против варварства. Они сражаются за собственную свободу и за свободу всех женщин региона. Героизм – недостаточно сильное слово, чтобы описать мое уважение к этим женщинам-солдатам. Одна из них умоляла меня: «Нам нужна помощь! Мир должен знать!»
Несмотря на драматичность доклада, продолжавшегося целый час, Саша погрузилась в собственные мысли. Все отчетливее она видела связь между событиями 1970 года и исчезновением рукописи Веры после ее смерти. Бабушку объявили недееспособной. И, хорошо зная отца, Саша понимала, что он выкрутится, отобьется от обвинений, если она не найдет ничего больше. Так что конфронтация пока подождет.
Саша все время высматривала в зале Джонни Берга, но его не было. Когда выступление закончилось и Ханс встал посреди фойе в окружении телекамер, репортеров и поклонников, она протолкалась к нему.
– Саша! – Он взял ее за руки и посмотрел прямо в глаза, не обращая внимания на телевизионщиков и всех прочих. – Потрясающе выглядишь. Ужасно приятно, что ты пришла.
Она похвалила его выступление и спросила:
– Мы можем поговорить?
– Непременно поговорим, – обезоруживающе сказал он, – но сейчас мне предстоит обед с Григами, с отцом и сыном, а вот завтра я приеду в Редерхёуген на заседание правления. О чем ты хочешь поговорить?