– Что это за разговоры? – Вся кормовая палуба закрыта, там одни только немецкие альпийские стрелки, и я видела, сколько оружия и боеприпасов грузили на борт в Тронхейме. Тур побледнел и нервно тряхнул головой. – Вот чем ты занимаешься, чтобы пароходство получило еще больше прибыли? – тихо сказала я. Он злился, но пока что держал себя в руках. – Думаешь, билет на судно, тем более в люкс, можно купить за месячную зарплату в управлении портом? Когда я проверял последний раз, обычный билет стоил сто сорок пять крон. Тебе ясно, чего мне стоило получить этот люкс? И я говорю не только о деньгах, нет, деньги не главное. – Пожалуй, тут есть проблема, – сказала я. Вытащила за нитку дымящийся пакетик с чаем, положила на ложку, потом повертела в воздухе. За окном бежали белопенные буруны. – С тех пор как родился Улав, ты почти не бывал с нами. И по-твоему, эта чертова каюта достаточное вознаграждение? – Я работал, черт побери! – рявкнул Тур. – Каждый день работал, чтобы у тебя и у мальчика все было хорошо. Он справился с собой, но руки чуточку дрожали. – Я не желаю слушать про деньги, – сказала я. – Мы женаты. С тех пор я даже не смотрел на других женщин. Хранил верность. Старался, чтобы все было хорошо, у нас, у тебя, у мальчонки. Я дал тебе все. Ты хоть понимаешь, что получила? Я думала совсем о другом, он мог говорить что угодно, это ничего не значило. – Мало того, – продолжал Тур. – Случись что со мной, ты унаследуешь значительную часть моего состояния, как записано в завещании от прошлого года. Но если ты будешь вести себя так, как сейчас, нам придется пересмотреть кой-какие детали. – Мне страшно, – прошептала я. Взгляд Тура мгновенно переменился, стал более мягким и понимающим. – Не хочешь рассказать почему? – Он легонько погладил меня по предплечью. – Трудно объяснить, – еле слышно выдавила я. Ложь действеннее всего, если смешана с правдой, это я знала. – За день до отъезда, – кашлянув, начала я, другим тоном, внезапно вернулся изысканный бергенский диалект, – я возвращалась домой из портовой конторы. И когда свернула за угол, ко мне вдруг подошел мужчина. Сказал, что меня держат под наблюдением. И что они заберут Улава, если я не сделаю так, как они скажут. Если не передам сигарету с микрофильмом человеку в музыкальном салоне. – Надо было сказать мне, Вера. – Меня предупредили, чтобы я молчала. Я встретила того человека. Короче говоря, в сигарете тайком пронесла микрофильм в Тронхейм. Мне было так страшно, Тур. Он скривился: – Ладно. Я ценю твою честность. Но у меня есть кое-что еще. Он достал фотографию. Человек на снимке был без повязки на глазу, но сомневаться не приходилось: это Дитер. – Через источники в разведке пароходство получило достоверную информацию, что этот человек пытается внедриться в Сопротивление и взорвать всю норвежскую сеть. Он специализируется на морских операциях и особенно опасен потому, что безупречно говорит по-норвежски, поскольку прожил здесь не один год. Если этот человек будет искать контакта с тобой, Вера, обязательно сообщи мне. РЁРВИК-БРЁННЁЙСУНН Я стояла и смотрела, как большое судно красиво причалило к пирсу, как машина дала задний ход и причальные концы закрепили на кнехтах, легко и просто, вот так же лапландцы ловят арканом своих оленей. Я выиграла у Тура немного времени, придумав эту историю, но долго мне не продержаться. Рассказанное Туром вполне может быть правдой. Да, конечно, муж стремится обелить собственную репутацию и замаскировать, что сам он зарабатывал деньги на оккупантах, однако в остальном все, что он сказал, вероятно, правда. Если Дитер провокатор, который через меня пытается подобраться к Туру, то как же тогда с Вильгельмом? Они заодно? Возможно. И от этого мне было прямо-таки дурно. Вряд ли существует что-то более неприятное, нежели ощущение, что тебя обвели вокруг пальца. Неужели все было спектаклем? У меня даже голова закружилась. Неужели Вильгельм работал на немецкую разведку уже тогда, в молодежном лагере? Я спустилась    на самую нижнюю носовую палубу. Почему Дитера интересовало именно это место? На сей раз провизионная камера тоже не была заперта. Я осторожно приложила ухо к стали – никого. Быстро спустилась по трапу, открыла провизионную, заглянула внутрь. Не побывал ли тут кто-нибудь посторонний? Стоя в раздумьях, я услыхала возню возле люка и на трапе над собой. Замерла, затаила дыхание. Бесшумно открыла дверцу и шмыгнула в каморку рядом. Там было так тесно, что пришлось втиснуться за молочные бидоны и сесть, скрючив ноги. Я устроила прикрытие из рыбных ящиков. Если меня ищут, шансов у меня нет. Одна надежда, что они пришли сюда не за мной. От прилива адреналина я сперва не почувствовала холода. Дверь открыли, шаги на крутых ступеньках, я пыталась расслышать, один там человек или двое. – Это самое надежное место на судне, – произнес голос, явно принадлежавший Туру. На трапе опять послышались шаги. – Вера сказала, что на борту много любопытных ушей, и тут она безусловно права. Звякнули бутылки, ящик царапнул по полу. – Я хочу точно знать, что сказала Вера, – отозвался другой голос. – Как можно точнее, слово в слово. Сердце у меня пропустило удар. Потом еще один и еще. Это была Бетси Флисдал. Я в ловушке. Про холод я и думать забыла. – А что здесь, внизу? – спросила Бетси. – Откуда нам знать, что тут никого нет? Я услыхала несколько сильных ударов по стенам и по запертой железной двери. – Нам ее не открыть, – сказал Тур. – Возьми себя в руки. Скрипнула дверь холодильной камеры. Полоска света проникла в каморку. Тур наклонился. Сейчас он меня увидит. Я сжалась в комок за молочным бидоном. Затаила дыхание. Капля упала на пол. Кап, кап, кап. Тихим голосом – я как раз могла расслышать со своего места – Бетси рассказала про вечер в музыкальном салоне. Что она, мол, обратила на меня внимание, на «привлекательную, но очень молодую даму». Что меня приглашал танцевать человек с диагональным шрамом. – Хенри Хагеманн, насколько нам известно. Я вздрогнула. Тур знал его имя. – В музыкальном салоне было темно. Я пыталась следить за происходящим, – сказала Бетси, – и хотя я не очень уверена, по-моему, Хагеманн что-то ей передал. А потом ворвалось гестапо. – Дело вот в чем, – сказал Тур. – Мои контакты в немецкой полиции давно подозревали, что в ВМС происходит утечка информации и орудуют предатели. Необъяснимым образом британские самолеты топят корабли в открытом море. Потери в живой силе велики, прежде всего у немцев, но и у норвежцев тоже. Тоннаж на сотни тысяч крон. А с ними прибыль пароходств и рабочие места для норвежцев. – Так ведь работы станет больше, раз верфи должны строить новые суда? – сказала Бетси. Вот дура, в самом деле. Тур словно не слышал ее и продолжал: – На прошлой неделе, когда я разговаривал в Осло с людьми из госкомиссариата, вывод был ясен: этой бессмысленной деятельности надо положить конец. Точно так же считает подавляющее большинство норвежских судовладельцев. Германия выиграет эту войну с хорошей маржой. – Он помолчал. – Дело в том, что двое из ячейки Сопротивления ВМС находятся на борту. Я навострила уши. – Один под именем Вильгельм Фрам, а второй – Дитер Харц, особая его примета – повязка на правом глазу. От этих его слов меня пробрала жуткая дрожь. Мало того что Тур экономически сотрудничает с немцами, так вдобавок, защищая свои привилегии, он    втайне ведет двойную игру и распространяет смертельно опасную ложь о подлинных участниках Сопротивления. – Мы не можем вечно торчать здесь, – сказала Бетси. – Что делаем теперь? – Слушай внимательно, – ответил Тур. – Ты знакома с кем-нибудь из немцев на борту? – Нет. – Она чуть замялась. – Здесь ведь военная полиция да батальон альпийских стрелков. – У них на судне нет полномочий. – Я знаю начальника полиции в Саннесшёэне, – сказала Бетси. – Мы раньше сотрудничали в расследованиях. Тур отозвался не сразу. – Хорошо. По моим расчетам, сегодня вечером в половине одиннадцатого мы будем в Саннесшёэне. До тех пор ничего не предпринимай. Там ты сойдешь на берег и предупредишь полицию, а они в свой черед позаботятся, чтобы этих двух морских офицеров должным образом встретили в Будё, то есть наутро. Никаких глупостей, пока не попадешь в Саннесшёэн. – Ладно, – ответила Бетси. – Мне нужны деньги. Тур раздраженно вздохнул, послышался шорох, видимо, он отсчитывал купюры. – Спасибо, – буркнула она. – А что с твоей женой? – Это мое личное дело, – ответил Тур. – Но она мне больше не жена и скорее всего будет осуждена за участие в Сопротивлении. За такое карают сурово. – Жестоко сказано. Их шаги стихли вверх по трапу, я вновь слышала только ровный гул машин. Несколько минут так и сидела, скорчившись, и что-то во мне очень хотело остаться здесь, замерзнуть, потерять сознание и кануть в вечность. Замерзнуть – хорошая смерть. Так или иначе пока что я жила… как бы взаймы. Я выпрямилась, суставы хрустнули, будто промерзли. Начался обратный отсчет, согласно расписанию оставалось десять часов, после чего в Саннесшёэне моя судьба будет решена. Я выскользнула в коридор. Бетси не должна сойти на берег в Саннесшёэне, но как мне это сделать?