Открыть его здесь Джонни не рискнул. Крепко зажал в манипуляторе. Все, довольно. Выходи. Он начал двигаться назад, тем же путем, каким попал сюда. Пора наверх. В следующую секунду он почувствовал мощный удар в спину. Его закрутило, как в сушильном барабане. Видимо, какая-то рыбина хлестнула его хвостом, большая рыбина, потому что ударила она с силой конского копыта. Джонни взвыл от боли, но боль оказалась не самой большой проблемой. Связь пропала. Он кричал в мертвый микрофон. Руками ощупал костюм. Не слушается – ни телеуправляемые клешни, ни мотор, ни джипиэс-навигатор. Фонарь погас. Система вышла из строя. Он смотрел в темноту. На глубине 294 метров, в зонде, в недрах судна. Внутри костюма вполне уютно, и оттого ситуация еще хуже. Синдром locked-in[106], как у русских моряков в подлодке «Курск». Он пытался думать. Можно ли самому починить проводку? Нет, впотьмах это невозможно. Джонни ощупал себя. Факелы. У него же есть два дополнительных glowsticks. Хотя бы маленькая надежда. В слабом свете люминесцентного факела он медленно вернулся к лестнице. Впереди что-то виднелось. Похоже, кабели, отсоединившиеся от костюма. Если он последует за ними, то, по крайней мере, имеет шанс на спасение. Двинулся вверх. Без винтов пришлось грести клешнями. Он не знал, сколько времени прошло, но в конце концов сумел выбраться из судна. Здесь, в невесомости, труда это не составило, но без моторов шло слишком медленно. Тем не менее он двигался. Тихонько шагал. Корпус судна стал далеким пятном, потом пропал. Вокруг тьма. Он поднимается? Неизвестно. Давай, думал он, давай. Вверх, вверх. Астронавт, сбившийся с курса, подводная лодка без управления. Ноги свело судорогой. Он пробовал дать рукам отдых, опустив их вдоль тела. Стало светлее? Сперва он решил, что это иллюзия. Попытался увеличить скорость. Да, в самом деле посветлело, как в волчий час, когда незаметно светлеет перед восходом солнца. Теперь он явственно различал солнечные лучи высоко наверху. С новыми силами он одолел еще десять метров, двадцать, тридцать, сорок? Когда он наконец всплыл на поверхность, катера не было, но в нескольких сотнях метров с одной стороны виднелись острые скалы. Туда он и поплыл. А когда выбрался на берег, покрытый тиной и ламинарией, и увидел перед собой горы Ландегуде, почувствовал такую усталость, что просто рухнул наземь. Глава 43. Смертный медальон Он спит, – сказал добродушный рыжеволосый великан, встретивший ее на маяке. – Не надо его будить, пусть сам проснется. Ландегудский маяк располагался на маленьком островке, к северу от острова с высокими скалами, который дал маяку название. Башня маяка стояла на бугре, господствуя над окрестностями, и походила на полосатый красно-белый обелиск, окруженный белыми домами и красным лодочным сараем, отражавшимися в спокойной водной глади. Великан кивнул в сторону главного дома: – Кстати, там есть кое-что для вас. Нелегко было читать о предательстве Большого Тура, о судьбе Бетси и отчаянных поисках на судне перед взрывом. От описания встречи Веры и Улава у нее вообще волосы встали дыбом. Конфликт между отцом и бабушкой отчетливо обозначился в 1970-м, в их разговоре о «Морском кладбище». Саша вышла из старого дома смотрителя маяка. По другую сторону двора были нужник и машинное отделение, жилье обслуги – слева от выхода. Она перебралась через несколько взгорков и устремила взгляд на горизонт. Вдали виднелась Лофотенская Стена[107], а намного ближе рвались в небо вершины Ландегуде. Зазвонил телефон, она вздрогнула. Папа. Отвечать не хотелось, но в конце концов она все же ответила. – Саша? Это я. Она чувствовала, что нервы на пределе. – Я прочитала «Морское кладбище». – Александра. – Отец говорил властным тоном. – Я знаю, что сделал Большой Тур. Знаю, что сделала бабушка. Знаю, что ты говорил. – Саша. Будь добра, давай по порядку. Ты должна понять очень важную вещь. Эта информация умалчивалась по одной-единственной причине. Мама. Вера. Конечно, можно счесть преувеличением выражение «необходимо защитить от нее самой», но в данном случае фактически так оно и есть. – Ты читал? – Нет, мне вообще-то совсем не хотелось заниматься этой рукописью, хотя в общих чертах я знаю всю историю. И знаю, что с ней произошло. Что Григ как ответственный издатель конфисковал рукопись сообща со службой безопасности. Так для всех было лучше. Саша безнадежно вздохнула. Временами он еще и чертовски циничен. – Выставлять тех, кто говорит правду, больными – способ подчинить их своей власти. – Возможно. Но в данном случае заявления выдвигает человек, который, как документально подтверждают лучшие психиатры страны, был серьезно болен. – Речь идет о твоей матери, а ты прикрываешься какими-то паршивыми психиатрами! – Нет. – Голос Улава звучал властно и жестко. – Я это видел своими глазами, всю жизнь. Тебя тогда на свете не было, Саша. Ты не знаешь, как ужасно, когда человек, которому природой назначено заботиться о тебе, быть для тебя тихой гаванью, не справляется со своей задачей. Когда ты понимаешь: в любую минуту может прийти ужасная весть, что твоя мать – единственный родитель, который у тебя есть, – покончила с собой. Этот страх я носил в себе с раннего детства. И в какой-то мере почувствовал облегчение, когда ты позвонила мне в ту пятницу, когда нашла маму, Саша. Потому что при всем ужасе ситуации понял: то, чего я боялся, произошло, и бояться мне больше незачем. На несколько секунд повисла полная тишина. – Возвращайся домой, Саша. – Нет, – сказала она. – Мне надоела твоя ложь. Я останусь здесь. – Увидимся. Вылечу завтра первым же самолетом. * * * Во сне рвались под водой мины, гасили свечение моря (напалм горит и под водой, где-то он читал об этом), а сам он сидел в танке, как в ловушке, но в конце концов, думая, что мин больше нет, рискнул выбраться из танка и – вернулся во фьорд, маленьким мальчишкой с трубкой и маской: хватал крабов под панцирь и длинные клешни, чтобы не цапнули, а возле него на морском дне плавала дочка. Когда он проснулся, на стуле у кровати сидела Саша. – Который час? – спросил Джонни. Было все еще светло. Сонный, он сел на край постели. – Как было там, внизу? – спросила она. – Волшебно, – мечтательно сказал он. – Светящиеся существа и огненный планктон сыпались на меня дождем. Вера говорила правду. – В каком смысле? – Борт судна пробит изнутри. У меня есть доказательства, видео. – Он улыбнулся, еще не вполне очнувшись от сна. – Во всяком случае, были. – Понимаю. – Я побывал внутри. В каюте тридцать один, вернее в том, что от нее осталось. – Что ты нашел? Он протянул руку к ночному столику. – Вот это. Она посмотрела на шершавую крышку, пощупала ее, провела кончиками пальцев. – Верин портсигар, в том месте, куда, как она писала, они положили его в последнюю ночь. Старинные гравированные флаги горных северных районов слабым контуром проступали на нейзильбере. – А в портсигаре было вот что. Овальный предмет, похожий на монету. Джонни положил его на столик. Саша наклонилась ближе. Поверхность, когда-то золотистого латунного цвета, поблекла, однако прочитать надпись можно. Смертный медальон, металлическая плакетка с номером части и группой крови, как у всех солдат. – Господи. – Саша посмотрела на Джонни. – Это его медальон. Вильгельма. Помнишь, я говорила тебе о совместном проекте с архивом бундесвера во Фрайбурге? Речь шла как раз о такой информации. Теперь мы установим его личность. Но, – продолжала она, – это не самое главное. Я знаю, где находится последняя глава. Джонни встал, пошатнулся, но устоял на ногах. – Ты сейчас откуда? – спросил он и снова сел. – Какая разница. Извини, что я сердилась на тебя, Джонни. – Она положила ладонь на его руку. Секундой позже они заключили друг друга в объятия и не разжимали их до следующего утра. Потом оба отправились на юг. Часть 5. Утонувшие души