Саша осторожно положила эпилог на старый Верин кухонный стол, рядом с «Графом Монте-Кристо». Свет из окон падал на деревянный пол, который слегка пружинил под ногами, на книжные корешки в стеллажах. Она вышла на улицу. День выдался теплый, фьорд спокоен, лишь какой-то подвесной мотор нарушал тишину. Саша спустилась с крыльца, пересекла небольшую утоптанную площадку, вышла к обрыву. И остановилась на краю, глядя вниз. На каменный островок и зеленую бухточку, на нескольких красных и скользких жгучих медуз, что лежали на поверхности воды. Обычно от высоты захватывало дух, но сейчас она совершенно ничего не чувствовала. Что, собственно, означал этот эпилог? Что на самом деле Улав погиб при крушении и родился в Москенесе летом 1941-го. С ума сойти, сущий кошмар, ведь это полностью переворачивает историю, которую отец всегда рассказывал о себе, морже, смельчаке, мужчине, который чуть ли не с самого рождения боролся за жизнь. Она понимала, его это убьет, но не она ли говорила, что хуже всего само лганье, как таковое, независимо от содержания? Да, говорила. Но в остальном это вообще хоть что-то значило? Папа был презренным tyskerunge, ребенком войны, нагулянным от немца, пусть даже немца весьма редкой породы. Ну и что, подумала Саша, вдруг преисполнившись облегчения, разве мало людей уже взрослыми узнали, что их заботливый отец на самом деле им не отец. Такая новость, конечно, не сладкий мед, но жить с ней можно. Она никому об этом не расскажет. Ни брату с сестрой, ни Улаву. Скоро он начнет названивать. Не все ли равно, когда он родился – семьдесят четыре года назад или семьдесят пять? Зачем портить ему старость тем, что никому не интересно и, по сути, не имеет значения. Нет, она ничего не скажет, а, решив помалкивать, Саша свое решение выполняла. Она, скажут люди, сама ратовала за правду. Но ведь теперь совершенно ясно, что эта правда вовсе не главное. Но Веру она жалела. Понимала ее боль, ведь она описывала величайший ужас всех родителей, понимала, как тяжко ей было нести в себе не только рану от случившегося, но и ложь, которая все росла и в конце концов стала совершенно неподъемной? Именно такие вещи губили людей, доводили до болезни, до самоубийства. Джонни деликатно держался на заднем плане. Сейчас он подошел, стал рядом. – Как ты себя чувствуешь? – Пожалуй, лучше, чем ожидала. – Скажи честно, ты сможешь проверить номер смертного медальона? Смертный медальон. Она начисто забыла о нем, захваченная прочитанным. Кто был Вильгельм? Саша вздрогнула. Кто был… – Джонни. Мы вместе разбирались в этой истории и, само собой, вместе ее закончим. Через лес, через разворот, по травянистому склону они прошли к главному дому, Саша отперла дверь цокольного этажа. Библиотека была открыта, она быстро кивнула сотруднице, отперла свой кабинет, включила компьютер и сразу же вошла в поисковый архив немецких солдат в Норвегии. Джонни стоял, склонясь над ней. Она ввела в базу номер смертного медальона ВМС времен войны. В яблочко. Информация была короткая: «Ханс Отто Брандт. Р. 12/05-1916, проходил службу в Военно-морском флоте, Hafenkommando, Abteilung Bergen[109], предположительно погиб в кораблекрушении на пароходе „Принцесса Рагнхильд“ 23/10-1940, останки не найдены». – Это Вильгельм, – сказала она Джонни, – его подлинное имя. Надо проверить кое-что еще. Как администратор сайта Саша могла выяснить, кто в Сети заходил на этот сайт. Именно так она в свое время застукала стипендиата Толлефсена. И сейчас кликнула сайтовую историю по Брандту. Там стояло всего одно имя: Сири Жаклин Греве, на следующий день после смерти Веры. Вот теперь в целом понятно, что произошло. Не закрывая дверь, она вышла, поднялась по лестнице в башню, миновала гостиную и холл и очутилась в противоположном крыле, где находился кабинет адвоката. Джонни следовал за ней. Саша остановилась у двери, набрала в грудь воздуху, постучала. – Найдется минутка? – спросила она, как ни странно совершенно спокойно. – Заходите, – сказала Сири. Сири взглянула на часы. Джонни стоял, прислонясь к косяку. – Я была в Северной Норвегии, – начала Саша, – и прочитала Верину рукопись. Сири кивнула. Либо она хорошая актриса, либо попросту наивна. – Я получила ответы на многие вопросы, над которыми размышляла, – продолжала Саша. – Почему бабушка была в таком отчаянии, и почему огласка была так опасна для папы. Саша достала сигареты, закурила. Сири растерянно смотрела на нее. – Но я по-прежнему не понимала, где завещание и существует ли оно вообще. Пока Джонни, – она кивнула на него, – не нашел на судне смертный медальон. На лице Сири отразилось смятение. – Дальше все стало очень просто. Достаточно было ввести в поисковик номер медальона – и давний Верин костер из «Морского кладбища» вспыхнул снова. Но тебе это хорошо известно. В Норвегии в годы оккупации размещалось 400 000 немцев. И из всех ты выбрала Брандта из ВМФ, подразделение Берген. Сири Греве натянуто улыбнулась: – Ну и что? – Это ответ на вопрос, над которым я ломала голову с тех пор, как Вера покончила с собой, а завещание пропало. Кто подписал его как свидетель, ведь их должно быть двое? Один, понятно, Григ, получивший рукопись для публикации. Но кто второй? Я все время думала об этом, пока искала рукопись, а завещание отошло на второй план. Конечно же, адвокат, семья которого на протяжении трех поколений занималась юридической документацией нашей семьи, который тихо-спокойно заходит в любую дверь, делает ставки на разных лошадок и знает все секреты Редерхёугена. Ты все время лгала нам, Сири, завещание было у тебя с тех пор, как Вера в день своей кончины подписала его. – Да, оно у меня, – спокойно ответила Сири. Саша показала на дверцу архивного шкафа, откуда адвокат доставала и показывала ей бумаги, связанные с лишением Веры дееспособности. – Может, позволите мне рассказать, почему я его прятала? – Послушай, Сири. Мне понадобился день, чтобы узнать, что тот, кем считает себя мой отец, погиб при крушении в сороковом году и что бабушка семьдесят пять лет держала это в тайне. Думаю, я и тут сумею докопаться до правды. – Мне бы твою уверенность. Сири была до того спокойна, что впервые за все время разговора Саша заколебалась. Но дело зашло уже очень далеко, отступать некуда. Саша снова кивнула на шкаф. – Я делюсь с Улавом всеми деловыми секретами, – сказала Сири. – Но в данном случае никакого приемлемого способа рассказать ему вообще не было. К тому же Вера решила, что с этим надо подождать, пока ты не прочитаешь ее рукопись. Для нее это был способ объяснить все. Ну вот, я тебя предупредила, последний раз. Она открыла шкаф, достала документ, положила перед ними и прочитала вслух. Завещание ЗАВЕЩАТЕЛЬ: Вера Маргрете Линн 20032034284 «Обрыв», Редерхёуген, 20.03.2015 [подпись] В вопросе наследственного раздела семейного имущества и контроля над компаниями/фондами семья Фалк постоянно следовала принципу «прямой нисходящей линии». Правда состоит в том, что Улав Фалк – сын немецкого солдата Ханса Отто Брандта, предположительно погибшего при крушении парохода «Принцесса Рагнхильд» 23/10-1940. По этой причине ни Улав, ни его потомки не имеют законного права наследования. После моей смерти Ханс Фалк, старший из живых потомков Тура Фалка по прямой нисходящей линии, является законным его наследником. Редерхёуген и прочее имущество семьи должны быть переданы ему. Что касается группы САГА, я ссылаюсь на завещание Тура Фалка, где подчеркнуто, что всеми ценностями, зиждущимися на его состоянии, – в том числе предприятиями, земельной собственностью и движимым имуществом, – должен управлять потомок по прямой нисходящей линии, т. е. Ханс Фалк. Права на мои книги, а также возм. будущие доходы от моих книГотходят без ограничений моей внучке Александре Фалк. Подписи свидетелей: 2 свидетеля старше 18 лет, подтверждающие, что они не предусмотрены в подписываемом завещании. Юхан Григ [подпись] Сири Жаклин Греве [подпись] Глава 45. У нас чрезвычайная ситуация Однажды, когда Саше было восемь лет, волосы у нее застряли в стоке джакузи. Она нырнула и вдруг почувствовала, что необъяснимая сила тянет ее за волосы ко дну, на метровую глубину; как она ни изворачивалась, все без толку, она застряла, воздух кончился, нос и рот полны воды – и тут кто-то выдернул ее из ванны. Улав. В кабинете Греве, когда она читала завещание, тогдашнее ощущение вернулось. Не только паника, что она застряла, но и воспоминание, как после они с отцом сидели, обнявшись, на краю ванны. Оба содрогались от рыданий. Саша до сих пор помнила, что уткнулась лицом в его насквозь мокрую рубашку.