– Разумеется, на старой развалине! С другой стороны улицы ей подмигнуло «аварийкой» неопределяемого цвета авто. – Чёрт, опять не спёрли, – сокрушительно констатировала Марго, – за мной! Дамы воровато пересекли дорогу в неположенном месте и с разных сторон влезли в холоднющий рыдван, который в конце прошлого века считался весьма неплохой европейской машиной. Потуже завернувшаяся в пальто Марина поймала себя на мысли, что больше не чувствует себя в обществе Марго школьницей, а, скорее, младшей подругой. Марго крутанула ключ в зажигании, но ожидаемого звука не последовало. Тихо выругавшись в меховой воротник, она посмотрела на Марину: – Знакомьтесь, Марина, это Ворчун, он опять капризничает. Ворчун, познакомься, это Марина. – Привет, Ворчун, – сказала Марина ласково, – пожалуйста, заведись. Но не тут-то было. Бывшая в употреблении европейская машина упрямилась. Марго погрозила приборной доске длинным красным ногтем. – Так, если ты сейчас же не заведёшься, я тебя ещё месяц мыть не буду, паршивец ты эдакий… и масло не поменяю, и антифриз не залью… Неожиданно Марине вспомнился её медленно пустеющий бокал с вином. – Так вы же, вроде, пили… – осторожно сказала она. Марго повернулась к Марине и вновь на мгновение стала молодой. – Думаете, ментам есть дело до какой-то старушенции? Меня уже лет двадцать не останавливали… у меня и прав-то нет. Марина с сомнением посмотрела на спутницу. – Шучу, Мариночка, шучу… права есть, правда, просроченные лет на десять… ну, давай, поганец, заводись уже, твою бога-душу-немецкую мать! Ругань помогла: Ворчун затрясся и зарычал, как медведь с отдавленными яйцами. – Вот молодец! – и, с усилием воткнув первую передачу, Марго отчалила от тротуара. Пока она выезжала с импровизированной парковки и перестраивалась в левый ряд, её несколько раз совершенно обоснованно обсигналили, но в целом бабуся за рулём вела себя достаточно адекватно. Марина перестала вжиматься в кресло и немного расслабилась. – В центр? – спросила она на перекрёстке. – Туда, – кивнула Марго и включила раритетную магнитолу со щелью для кассеты. Из радио вырвалось истеричное соло Агузаровой, и Марго завыла: – …верю я, ночь пройдёт, сгинет стра-а-а-ах! – …верю я, день придёт, весь в луча-а-а-ах! – неожиданно для самой себя подхватила Марина, и они рванули со светофора. Марина почти согрелась, когда Жанну Хасановну сменили унылые новости. Марго крутанула регулятор громкости в минус. – Не люблю болтовню, – пояснила она, – а ничего другого этот керогаз не ловит. Марина молча кивнула: ей, в общем-то, всё равно, что несётся из динамиков, а тишина – не самый плохой вариант. Ещё туже завернувшись в пальто, она прислушалась к своим ощущениям. Опасности она не чувствовала – какая опасность могла исходить от этого божьего одувана? – но что-то шло не так. Что-то мерзко копошилось внутри, не давая нормально дышать и думать. Через два светофора Марина поняла, в чём дело. В обманутых ожиданиях, вот в чём. Она, разумеется, хотела увидеть прекрасного незнакомца, а в результате едет непонятно с кем, непонятно куда и непонятно зачем… «И почему я согласилась поехать с этой сумасшедшей старухой?» – подумала Марина, отвернувшись в сторону, чтобы попутчица не могла видеть, как перекосило её лицо. За окном медленно плыла грязная огнястая Москва. Выли клаксоны, мигали фары, ничего не стесняясь, матерились водители. Повертев головой, Марина поняла, что они находятся где-то в районе Чистопрудного бульвара. – Уже скоро, – опередила её вопрос Марго. Марина машинально кивнула. По территориальному признаку ей вспомнился «Современник» и библиотека имени Достоевского. С первым у Марины был роман в студенчестве, а со второй в отрочестве. «Что-то я часто стала прошлое вспоминать, – подумала она, – старею, что ли?» Марго умудрилась с первого раза воткнуться между фонарём и огромным джипом так, что спереди и сзади осталось не больше пяти сантиметров. – По трезвому так ни за что не получится, – сообщила она немного офигевшей Марине, пытаясь преодолеть грязный придорожный бруствер. Марина поспешила ей помочь, но чуть не упала сама – под сугробом оказался лёд. Ноги разъехались в разные стороны света, и Марина, в отчаянной попытке не потерять равновесие обхватила Марго обеими руками. Та ответила взаимностью и что было сил вцепилась в Марину. Пару долгих секунд дамы балансировали над грязной пропастью. – Обнявшись, будто две сестры… – прохрипела Марго, выпрямляясь. – …струи Арагви и Куры, – продолжила красная от натуги и стыда Марина. – Я же говорила, что вы нам подходите! И Марго заливисто расхохоталась, будто ей шестнадцать, а не без трёх месяцев кошмар. Не расцепляясь, словно две пьянчужки – «домиком», по скользкому тротуару доковыляли они до стеклянной двери, за которой уютно горел свет, а над висела небольшая вывеска с золотой надписью «Адамовы веки». «Косметический салон, что ли? – мелькнуло у Марины в голове. – Почему тогда Адамовы, а не Евины…» Дверь открылась, звякнул колокольчик. – Здорово, ведьмы! – гаркнула Марго с порога. – Нашего полку прибыло! Ведьм собралось трое. Все они сидели справа от входа за небольшим столом странной многоугольной формы, на котором стоял водевильный чайник в цветочек, такие же чашки и огромная фарфоровая конфетница. Над столом летающей тарелкой висел рыжий абажур с бахромой. Как и положено настоящим ведьмам, дамы имели соответствующий окрас: ближе всех к Марине сидела платиновая блондинка с узким учительским лицом, справа от неё – дородная, несомненно крашеная брюнетка при бюсте и талии, а дальше всех – рыжая веснушчатая барышня со смешным задранным кверху носом. Она-то и поздоровалась с Мариной первой. – Привет! – звонко, почти по-детски произнесла она и помахала Марине узкой ладошкой. Следом за ней, правда более сдержанно, с Мариной поздоровались и две остальные. Марина повесила пальто на рогатую вешалку, поправила причёску и присела на предложенное место рядом с блондинкой, оказавшейся при ближайшем рассмотрении в парике. Слева от Марины уселась Марго, которая, сняв с себя всё, под чем пряталась в «Незнакомке» – шляпу с вуалью, пальто и палантин – осталась в чёрном бархатном платье без изысков. Единственным цветным пятном на нём выделялась золотая брошь в форме жука-скарабея. Марине жутко захотелось рассмотреть этого зверя поближе, но она удержалась. Через минуту перед Мариной образовалась парящая чашка с ажурной ручкой, и чуть поближе подъехала конфетница. Марина ещё раз оглядела соседок и только теперь сообразила, что стол имеет пять сторон, и теперь все места за ним заняты. – Ну вот, теперь все в сборе, – так же задорно, как и поздоровалась, произнесла рыжая, – давайте знакомиться. Вы, как я понимаю, Марина. – Марина кивнула. – Меня зовут Катя, но местное общество настаивает на Катрин. Девушка улыбнулась, и Марина непроизвольно улыбнулась в ответ. – Так, с Марго вы знакомы, – продолжила Катрин, – дальше у нас сидит Софья Семёновна, она же Софи, – брюнетка с поклоном улыбнулась, – а справа от вас – Нина, наша хозяйка. Блондинка протянула Марине холодную на ощупь ладонь. – Катрин хотела сказать, – произнесла она тихо, но очень внятно, очертив рукой в воздухе воображаемый круг, – что мне принадлежит весь этот бардак. Марина осторожно осмотрелась. «Действительно, бардак», – подумала она, обводя глазами бессистемно заставленное старой мебелью, предметами интерьера, детскими игрушками и музыкальными инструментами пространство. – Это, как сейчас принято выражаться: «винтажный салон», – в ответ на Маринин удивлённый взгляд пояснила Нина, – проще говоря, магазин старых вещей. – Мило, – улыбнулась Марина, – я слышала, что это сейчас модно. – Да, мы в тренде! – вставила Марго и захохотала. Остальные «ведьмы» тоже засмеялись – видимо, прозвучала шутка для своих. – Ну, и как торговля? – спросила Марина из вежливости. – Что-нибудь берут? Нина качнула седой головой: – Да, в основном перекупщики – скупают всё кучей по дешёвке. Сто раз потом свои вещи в Измайлово видела втридорога. А так, чаще всего забирают одежду и всякие безделушки… Марина обратила внимание на развешенные кое-где цветастые платья и шали. – …но самой большой популярностью пользуется почему-то советская школьная форма. – Ну, это-то как раз понятно, почему! – ухмыльнулась Софи. – Набоковская хворь… – Я бы сказала, зараза, – поддакнула Марго. – Это всё инфантилизм, долгое прощание с девственностью, страх перед взрослыми женщинами и боязнь ответственности…