Комната показалась мне крошечной — площадь комнатушки едва ли превышает десять квадратных метров. У противоположной от входа стены установлена узкая односпальная кровать; постель накрыта клетчатым пледом. Значительную часть правой от меня стены занимает обшарпанный шкаф, словно перенесенный сюда из советской эпохи — «полированный» трехстворчатый, с отделениями для верхней одежды и белья. Остаток пространства с этой стороны занят тремя навесными полками: одна используется для хранения посуды, на другой банка с растворимым кофе, коробка для чая и какие-то пакеты с приправами; на нижней полке шампунь, мыло, дезодоранты… У другой стены — по левую руку — стоит небольшой стол, застеленный клеенкой. Сбоку приставлен стул; есть еще табуретка, она убрана под стол. Под потолком, в центре этой квадратного сечения комнатки, висит лампочка, частично прикрытая дешёвым абажурчиком малинового цвета. С левой от двери стороны, там, где расположен стол, и где находится изголовье постели, потолок падает под углом к стене — часть и без того дефицитного пространства съедена покатой крышей. Внешняя стена глухая, окна в этом помещении нет. Пока я рассматривал убранство комнаты, Татьяна успела снять куртку. Обругав себя последними словами за невнимательность, я попытался было исправиться, и потянулся за курткой, чтобы повесить ее в шкаф, но моя благоверная лишь усмехнулась. — Я сама, — сказала она. — Ну, чего это вы замерли?.. А, может, мои апартаменты вам не нравятся? — Нормально, — сказал я чужим голосом. — Очень даже неплохо. Мы с компаньоном занесли вещи в комнату. Чемодан временно определили под кровать, мою сумку сунули под стол, вытащив предварительно оттуда табурет. Сняли верхнюю одежду. Татьяна сунула ноги в домашние тапочки. На ней клетчатая фланелевая рубашка навыпуск; что-то не помню, чтобы она носила такие наряды дома. Татьяна села на кровать — у торца стола. Я уселся на стул, Тень оседлал табуретку. Разговор не клеился, и это еще мягко сказано. — Я здесь, кстати, не одна живу, — сказала вдруг Татьяна. — Так… — облизнул пересохшие губы. — Не одна, значит. А с кем? — С одной девушкой… Она — полька. Зовут ее Стася. Не стану кривить душой — в этот момент я облегченно перевел дух. — Как вы тут размещаетесь? — спросил Тень. — Мля… — он обвел глазами комнатушку, — да у меня кухня в полтора раза больше. — Думай, что говоришь! — сказал я, слегка ткнув приятеля кулаком по ребрам. — Забыл, какие клятвы давал?! — А я чо… Я только спросил, Папаня. Ну, и чего ты сердишься? — Я сплю на кровати, — сказала Татьяна. — Стася на раскладушке. — Она показала рукой на довольно узкий проход между столом и шкафом. — Вот здесь… Тут все так живут — по два, или даже по три человека в комнате. Увиденное мною не соответствовало тому, о чем писала Татьяна в отправленных уже из Саутгемптона письмах. Это первая загадка, с которой мне довелось здесь столкнуться. И, как подсказывает чутье, наверняка не единственная. — А где сейчас эта Стася? — спросил я. — Она собиралась заночевать у каких-то земляков. — Татьяна кивнула в сторону глухой стены. — В одном из соседних домов. — Да? — Я сказала, что ты приезжаешь, что поеду в Хитроу тебя встречать… — Татьяна нервно погладила правое запястье. — Приглашала ее прийти, думала, посидим немного за фужером вина… Но мы изрядно задержались. — Ты сказала, что приезжает муж? — Я сказала, что ты, возможно, захочешь приехать в Саутгемптон. — Что значит — «захочешь»? Я к тебе приехал. — Ну, ну, — глядя куда-то сторону, сказала моя благоверная. — Не слишком-то ты торопился. — Ну что это мы, ира, как не родные? — подал реплику Тень. — Надо бы, ира, отметить… — Мы привезли кое-что с собой, — сказал я, пропустив мимо ушей очередную колкость. — Имеется в виду — спиртное. — Вы, наверное, проголодались? Времени, чтобы сварить обед у меня не было. — Она скупо усмехнулась. — Но кое-что, думаю, найдется… если только не случился очередной набег на холодильник. Она посмотрела на нашего давнего знакомого, которого я, подобно прикованной к ноге цепью гире, вынужден теперь буду таскать за собой до нашего отъезда из Англии. — Пойдем, Николай, поможешь мне принести снизу закуску. Я поднялся на ноги. — Я пойду. — Ну… ты, так ты, мне без разницы. — А много здесь проживает народа? — спросил я, когда мы спустились по лестнице. — Хотя бы примерно. — Только примерно и можно сказать. — И сколько здесь жильцов? — Где-то… человек пятнадцать. Иногда хозяин подселяет еще одного или двух… Бывает, что приводят своих знакомых или земляков… это если им переночевать негде. Так что, по-разному. Мы прошли по узкому коридору. Татьяна, щелкнув включателем, зажгла в гостиной свет. — Ну вот, опять устроили свалку, — недовольно сказала она. Из мебели в гостиной узкий, короткий диван с вытертой обивкой, на которой видны подозрительного вида пятна, и кресло с подставленными вместо отвалившейся правой передней ножки двумя кирпичами. А еще пластиковый стол и четыре сложенных стопкой для экономии пространства пластиковых же кресла грязно-серого цвета (должно быть, приволокли с ближайшей свалки или спёрли из какого-нибудь паба). На столе громоздятся грязные тарелки и кружки; здесь же на тарелке засохший нарезанный хлеб; довершают картину две полные окурков пепельницы. В гостиной обнаружился камин; в закопченном проеме вместо стопки дров или прогоревших углей громоздятся пакеты с мусором. Но, хотя камин нынешние обитатели дома, судя по всему, давно не использовали по прямому назначению, в помещении довольно тепло: источником тепла является включенный калорифер, вокруг которого на переносных щитах, тоже явно откуда-то спертых, развешена нуждающаяся в просушивании одежда. Миновав узкий арочный проход, — я на всякий случай пригнулся — мы оказались в помещении кухни. Электрическая плита с навесом для гриля, два холодильника, встроенная в кухонный комплект раковина, откидной стол. Как и в гостиной, здесь не убрано; в углу стоит доверху набитая мусором пластиковая корзина, в раковине отмокают чугунная сковородка и кастрюлька с остатками какой-то каши. — Здесь «мужской» туалет, — Татьяна показала на нишу с дверным проемом, которую я ошибочно принял за кладовку. — Тот, что наверху — «женский». Там же душевая кабинка. — А эта куда ведет? — я кивнул на дверь, оклеенную плакатом с голыми красотками. — Во внутренний дворик. Про эту дверь, кстати, полезно знать тем, у кого не в порядке документы. — Что, ходят по домам с проверками? — Зависит от того, какие связи у собственника или субарендатора. И еще, как мне сказали, от поведения постояльцев, а также от времени года. — Таня, нам надо поговорить. Татьяна открыла ближний к нам холодильник. — Надо же, — сказала она. — Ничего не покрали. — Возможно, я был не прав… — Держи, — она передала мне блюдо, затянутое сверху пищевой пленкой. — Здесь нарезка. — Я, наверное, слишком глубоко погрузился в свой внутренний мир… в свои писательские дела… Она достала пакет с нарезанным хлебом. — Хлеб из супермаркета, другого нет. — Ты меня слышишь? — Еще есть банка лечо… Шпроты… ты будешь смеяться, латвийские. — Не притворяйся, что ты меня не слышишь! — теряя терпение, сказал я. — Мы ведь с тобой договаривались как-то, что не будем больше в эти вот игры играть!.. — Напомни, милый, когда именно мы об этом договаривались? — в голосе моей благоверной зазвучали знакомые мне опасные нотки. — После какого из наших разводов? — Таня… — После первого развода? Или после второго? — Я хочу знать, почему ты оказалась… в этом месте? И в этом окружении?! Она повернула голову на звуки голосов. — Что произошло, Таня? — Не надо шуметь. — Я уже не спрашиваю даже, почему ты вдруг решила отправиться в Англию! Меня интересует другое… — Так, — сказала она. — Кажется, Стася пришла.