– Подожди, сестра, – перебивает он, – подожди, подожди. Мы дураки. Ведь ты права, и Алкеста для тебя – как Локи для нас… Выфь молчит, по его лицу мчатся тени мыслей – слишком быстрых, слишком спутанных, чтобы я могла их разобрать, и к тому же – я точно знаю – сейчас над моими словами думают все Братья. Все выжившие, точнее. А я – вдруг – поднимаю руку и кусаю себя за кулак. Потому что понимаю – да, очень поздно, да, я тоже умудрилась не заметить того, что у меня прямо перед носом, что да, для них Локи – то же самое, что для меня Алкеста. Братья называют меня сестрой, но это неправда. В генеалогии нашей семьи морской черт хвост сломит. Беспорядок начался два поколения назад, когда беда случилась с моим дедом. Он был волшебник. У него была беременная жена, должность и двое взрослых сыновей. Над ним поставили эксперимент, жена умерла в ту же ночь, родив двадцать шесть недоношенных мальчиков, деда выгнали с должности и прокляли, сыновья его ушли в бега. Средний сын – тоже волшебник – создал из неведомо чего себе жену, и эта его жена вырастила всю чертову толпу маленьких деверей и, видимо, надорвалась, потому что своих детей, меня и Эрика, отдала на воспитание его старшему брату и его жене. Тем более мужа у нее, то есть нашего с Эриком отца, все равно к тому времени убили. Так что Выфь, один из двадцати шести Братьев, формально сирота (дед-то тоже уже умер), а у меня формально мать жива. А на самом деле наоборот. – Как же вы справились? – в конце концов спрашиваю я. – Это все Шторм, – говорит Выфь угрюмо. – Она сказала Локи, что если та выпустит себе кишки посреди Моста, то просто выгорят, как в прошлый раз, одна или две арки, а съезды останутся, где были. Она сказала, что нужно воздействовать понемножку, но одновременно и в нескольких местах, очень точно. И тут-то мы и влезли. …Почему Шторм не переговорила с Алкестой?.. Нет, они, кажется, разговаривали, и довольно много, но я-то не слышала о чем. У Шторм нет детей, и не похоже, чтобы она собиралась их заводить. Ладно, о Шторм я подумаю сама, да и спросить ее сама могу, она не кусается. – И Локи вам позволила? Чтобы вместо нее одной погибли пятеро из вас? – Не вместо. Говорю же, Шторм остановила ее только тем, что вылить всю Локи в одном месте не дало бы… Нужного эффекта. А сделать что-то абсолютно одновременно, стоя в полумиле друг от друга, можем только мы, – с упреком говорит Выфь. А потом добавляет: – А погиб Халь. Только он. Ты не права. «Как бы не так!» – молчу я и сжимаю челюсти, чтобы не закричать. – Мы говорили тебе много раз, – твердо отвечает Выфь, – мы иногда слышим Ззу. Ры один раз слышал Ри. Они живы. Просто очень далеко. И тут я понимаю, зачем я здесь. И понимаю, что Выфь это тоже знает, еще раньше меня, и что он отчаянно не хочет мне помогать, и что никто из Братьев не хочет мне помогать, но что ему придется. – Расскажи мне все-все, что вы делали и кто из вас где находился, когда вы уронили Мост, – говорю я. – Раз Алкесту не вернуть… Я пойду искать Лмма. Выфь мгновение таращит на меня свои прозрачные глаза, а потом хохочет и широко разводит руками, обводя круг – море, Гора, обломки Моста. – Да разве ж я против? – наконец отвечает он, и в его голосе я слышу вовсе не смех. – Да кто ж может быть против? Конечно, ищи! Эля вдруг поняла, как отчаянно у нее болят обе коленки. Она, кажется, давным-давно съехала вниз, насколько позволяла щель, и уперлась лбом и коленками в стенку холодильника. Лбу ничего, а коленям прямо больно. Она завозилась, пытаясь развернуться. Сколько времени она тут зависает уже, а? – Ты жива там? – послышался голос лысого. – Я боялся, ты там в обмороке уже. – Жива, – каркнула Эля, откашлялась и повторила: – Жива. Норм, только ноги затекли. – Не выходи. Там эти, возле твоей машины, так и сидят, один недавно подходил сюда, тоже кофе взял. Один ушел в сторону метро. Так что ты стой пока. Пить не дам, в сортир захочешь – вообще беда, негде тут. – А ты сам как? – невольно фыркнула Эля. – В бутылку ссу, – буднично ответил продавец и замолчал. «Ва-алшебно», – сухо подумала Эля. Не, вообще-то грех жаловаться, с этим лысым ей повезло невероятно. Не ей, Мике повезло с этим лысым, ей-то что, вытряхнули бы, как кошелек, и бросили валяться, кому она без терабайтника сдалась? А вот с чем повезло ей лично – это с психзащитами, хе-хе. Эля не считала себя фантазеркой, хотя о способности некоторых знакомых галлюцинировать наяву знала – ну а как это назвать, когда человек зависает с вилкой на десять минут, а потом вдруг начинает царапать код чуть ли не на салфетке? Или хватает скетчбук и что-то быстренько, «чтобы не забыть», черкает там. Кодеры, дизайнеры. Журналистка у Эли одна знакомая – так и с ней бывало вот так подвиснуть, тупо глядя куда-то, а потом стучать, стучать по клавиатуре. Правда, чтобы так переключиться на внутреннюю монголию, вместо того чтобы разглядывать задницу промышленного холодильника, – об этом Эля и слыхом не слыхала. И то сказать, кино показали прикольное, пейзаж зашибись, и мальчик этот, братодядя, сидел там кайфовенький, прямо такой Том Хиддлстон в костюме Джека Воробья, услада для глаз. «Девочку, конечно, жалко, но это, поди, я таким макаром сама себя пожалела», – решила Эля. Подожди, что у них там за Санта-Барбара, кто на ком стоял? Эля попыталась мысленно выстроить граф, запуталась, тихонько почесала затекшую попу о стену. – Сейчас к двум подходит, – негромко сказал лысый, – скоро народ со смены потянется, с автобусов. Я скажу, как будут тетки идти, они целыми компаниями приезжают, ты выберешься, я свистну, ты выскочишь и встроишься в группу, с толпой и уйдешь. – В красном-то пальто? – мрачно фыркнула Эля. – Блин, – отозвался лысый и помолчал. – Да. Дай подумаю. Эля прижала к прохладному металлу холодильника сначала одну щеку, потом другую. Расстегнула пальто, аккуратно рассовала по карманам завязки пояса. Подвинулась чуточку влево и прислонилась лбом к ненагретому месту. Ну, давай, подсознание, крути мне кино дальше. Сериал на тыщу актеров для одной Элички. ВИП-зритель, понимаешь. Покажите мне еще этого красивого парнишку. Я выныриваю из зеленой толщи к свету, пузырям и воздуху, со свистом вдыхаю – а-а-а-ах! – и меня подхватывают на руки. Острая белозубая улыбка, счастливые серые глаза, огромные руки. – Лмм, – выдыхаю я, – еще! – Конечно, – говорит он, – лезь наверх! Он поднимает меня и передает вверх, на ступеньки сходней, там меня берет другой человек с точно такими же чертами лица, но совсем другой. Он хмыкает и ставит меня выше – на доски пирса. Я бегу к краю пирса и, не замедляясь, прыгаю в воду. Тут глубоко, очень глубоко. Но Лмм рядом. Он всегда рядом. – Не плачь, – говорит Выфь, – не плачь, сестра. Ну откуда нам было знать, ты же всегда молчишь? – А, – отвечаю я и машу рукой, – я… не обращай внимания, сейчас отпустит. Скажи, когда меня Лмм плавать учил, на пирсе рыбацком, ну, на верфи у нас, – там кто-то из вас второй сидел, и Лмм меня на руках передавал наверх, а я обратно в воду прыгала, – это не ты был? Выфь задумывается всего на мгновение. – Иногда Ззу, иногда Халь. Ты тем летом еще все время по ночам плакала, дежурить приходилось. Я в тот год в торговом рейде ходил, вообще на верфи не бывал. Что помнит один из Братьев, то помнят все. – Я найду его, – говорю я Выфю и хочу что-нибудь еще сказать, но понимаю, что все слова пропали. Выфь смотрит на меня и думает: «Чем бы дитятко ни тешилось, лишь бы не плакало – ищи, кто ж тебе помешает?» И, видимо, пугается, потому что по мне видно, что я думаю по поводу того, что он думает. – Извини, – тихо говорит он, – ну ты сама подумай, тебя от простого разговора трясет, ты месяцами не выходишь из каюты. Делай что хочешь, только проснись уже. – Ага. Из каюты я не выхожу… Ты видел, сколько Колум мне задает? – А чем еще он тебя может занять? Ты что! Знаешь, как он обрадовался, что ты попросилась на Мост? – Не, ну так нельзя, – вслух думаю я, и взгляд Выфя смягчается. – Ладно. Как раз… Как раз мы тут наверху, ничего не надо чертить. Расскажи, где именно кто из вас стоял и что именно вы сделали с Мостом? – У нас было одиннадцать пинт крови Локи, – говорит Выфь спокойно, – и мы разбили каждый свою склянку именно там, где сказала Шторм. Одиннадцатая склянка была у Халя в руках, и Халь стоял с Локи рядом вон там. – Выфь тыкает пальцем примерно посередине между Университетским островом и уходящим в воду спуском виадука. – На всем Мосту они оставались стоять вдвоем и встречали войско гранд-мага. Нас-то не было видно, а жилой народ весь разбежался, еще когда они убили наследника. Последних отставших Колум вывозил баркасами в предыдущий вечер. Я был на лодке под спуском Адмиралтейства, а Ры – прямо надо мной, на втором подвальном этаже опоры. Там были такие выходы из подвалов, с внутренней стороны опор, и к воде по стенке опоры шли каменные лесенки. Я видел, как он расхлестал свою склянку о стену, вскочил на перила и прыгнул в воду. Я вытащил его – и ну грести… А на нас начали сыпаться сверху какие-то куски, еще небольшие, но было страшно, конечно… – А где был Лмм? Подожди, одиннадцать пинт? Откуда в человеке одиннадцать пинт крови? Локи, конечно, не человек, но… – в ужасе говорю я. – Ха, – сказал Выфь и сопит в каком-то затруднении. – Что? – Мы обещали Локи, что никому постороннему не расскажем, но ты вроде не посторонняя. Смотри. Тут, почти прямо вниз отсюда, есть очень круто заблокированный этаж, там несколько комнат, куда вообще нельзя ходить, есть комнаты, куда заходишь и выходишь с обратной стороны. В общем… А хотя я даже не знаю, оно осталось или нет… – с внезапным облегчением соображает Выфь. – Ну а случайно попасть туда нельзя, там такой замок хитрый, на пять поворотов, его Шторм открывала по несколько минут поначалу, потом мы уже поняли сами… Шторм с ее тонкими пальцами и таким же тонким слухом может открыть все что угодно. Ну, я раньше так думала. – И что там? – Там одна комната ведет в медленную лоцию. То есть заходишь, комната, коридор, за коридором дверь без запора, за ней опять комната, темная и пустая, за ней опять коридор, а там улица, нормальная улица, люди ходят какие-то. Но мы туда не ходили. Потому что если ты прошел через эту незапертую дверь и пробыл за ней две минуты, то на Мосту проходит неделя. И там не слышно. Мы так Аря потеряли первый раз. Он вошел. И замолк. Почти. Мы только слышали, что он жив и не боится. Через десять дней вышел. Оказалось, просто высунулся на улицу, огляделся и назад пошел. – И что? – Ну вот, – вздыхает Выфь. – Локи вскрывала вену на локте, набирала пинту. Мы ее бинтовали, отпаивали, откармливали как могли. Через месяц она вскрывала другую вену. А склянку мы бегом уносили и ставили там, в медленной комнате, на лед. Льда один раз принесли просто в тазу, он до конца так и не растаял. Шторм сказала, чтобы весь Мост уронить, нужно двадцать пинт. Но времени не хватило, и она рассчитала так, чтобы Северы поубирать все, а Юги – как получится. Университет не упал… Ну и к лучшему, мне кажется. Они обе решили, что его лучше оставить. А наш дом стоял во-о-он, – он вытянул руку на север, в направлении бывшей наружной стороны Моста, – примерно там. Ты не представляешь, сколько там было книжек в библиотеке… И у нас там в детской лежал еще такой толстый валик, как подушка, только очень длинная, и мы на нем играли во всадников. – Выфь осекся, уронил руку, нахмурился. – А Лмм где был? – напомнила я. – Он стоял на первом узле северных развилок… Фактически внутри, совсем внутри Моста. Ему надо было сбежать тоже в подвал и выпрыгнуть, как Ры, в лодку. Но Кос его так и не видел. И он не погиб, мы бы услышали. Он просто замолчал. Все четверо, кто замолчал, были на Севере. На разных Северах. Во-он, – Выфь снова протянул руку в сторону серой полоски плавней, – во-он там. Там не только сам мост шел, там расходилась развилка Первого и Второго Северов, и они шли довольно высоко, такие дамбы здоровые вокруг мыса. Ну да. Где валяются куски Моста, еще можно что-то поискать. Хоть тело, или вещи, или хоть двери, в которые человек ушел. Но там не осталось ничего, во что можно было бы постучаться. Выфь не смеется, даже тени горькой улыбки не скользит в его глазах, но я знаю, что он думает. Он думает: «Ну, малышка, ищи. Ищи, раз ты упрямее нас…» – Я тут обнаружила, сержант, – неожиданно звучным голосом говорит леди Хелен, – что мы ни разу не встречались лично, а значит, я не имела возможности поблагодарить вас за выполнение ремонтных работ при первом проходе «Гвоздя» к Убежищу… Ремонтных работ? Во у нее память-то, это и по моим меркам было черт знает когда. – Каждая кризисная ситуация задним числом полностью разбирается командным составом управляемого мной корабля пошагово, благо все действия всех участников записываются, – уточняет капитан и легко показывает пальцем на собственный имплант. – И я рада сообщить, что действия именно вашей ремонтной бригады оказались критическими, когда стоял вопрос о том, сможет ли «Гвоздь» вообще подняться на радужный мост. Теперь уже неизвестно, кто именно из вашей бригады наткнулся на протечку, но достоверно доказано, на эмуляторах, что прорыв напряжения там сжег бы половину всей спирали. А запасных блоков у нас было очень мало. – Мы просто делали свою работу, – отзываюсь я. – Вы сделали ее хорошо. Я молча наклоняю голову и жду. – Тридцать семь лет назад вас уложили в заморозку кризисного ремонтника, – продолжает леди Хелен. – В контейнер, который собирали на корабль, что планировалось поставить для охраны окна. Вы, с вашими ранениями, имели право в боевых действиях более не участвовать, но добровольно выбрали лечь в режиме рабочей готовности. Вы должны были служить на ближней к Убежищу пересадке. Однако вас, как и многих других, не размораживая, перевели обратно на «Гвоздь». Дело в том, что последний по расписанию холодновоз с Земли привез список с полным перечнем точных координат бункеров, в которых еще оставались люди. Щит Ернина на тот момент держал устойчиво. Я собрала на «Гвозде» полный экипаж только из добровольцев, в том числе из замороженных работников, у которых стояла пометка о добровольном согласии на участие в боевых действиях. Я молча киваю. Вот как я снова оказалась на старине «Гвозде», все логично. Забавно, что леди Хелен произносит фамилию Ернина без обычного для современной речи акцента. То, на чем мы говорим сейчас, – страшный пиджин с точки зрения старых языков. Но кому они, впрочем, теперь интересны.