– Мы прошли все мосты без единого столкновения. Никого не встретили. Спокойно взошли на мост к Земле, собрали всех выживших, их было не так много. И удрали прочь. – Это сколько же лет продержался щит? – не выдерживаю я. Ернин обещал двенадцать лет надежно, еще десять – с риском, а последняя по штатному расписанию холодновозка ушла за гражданскими на Землю на двадцать шестом году бешеного Солнца. А если добавить то время, пока до Земли добрался вот этот кораблик с упоротыми суицидниками (и мной, и мной в том числе… Вот так и ставь отметку «доброволец» в деле, ложась поспать), вообще страшно загадывать! – Он уже плохо держал, – признала капитан Хелен. – М-м… помаргивал. Нам пришлось рассчитать подлет и орбиту «Гвоздя» так, чтобы на солнечной стороне вся электроника корабля выключалась. До состояния булыжника. Дважды нас прошило полным излучением на пару сотых секунды. Что было включено – часы у кого-то, настольную технику кое-кто забывал, – все погибло. Мы убрались, как только прошлись по всему списку бункеров. Подняли почти миллион человек. Дело того стоило. – Нужна починка? – догадываюсь я. – Нет, фактически нет. Что было, то давно заросло. Мы болтаемся здесь, в этой точке, одиннадцать лет. – Почему? – Мост исчез. Я молчу и, видимо, дико таращусь на капитана. – Здесь два следа от вражеских подъемов на мосты куда-то в их космос. – Она слабым жестом указывает в пустоту окна. – Болтаются несколько мертвых кораблей – и наши, и их. Чуть выше по гравитационному колодцу стоит стационарный сторожевик «ВолгаЛаг», им управляет капитан Текк. Стоит, собственно, с тех пор, как Волгу спустили со второй холодновозки, и, в общем, это они тут все зачистили. А моста нет. Я вылизала эту чертову систему языком, сержант Кульд. – И? – спрашиваю я. – Федор, да будет вам известно, оставил свои личные архивы мне. Нет, их, разумеется, полностью скопировали в Убежище, но, м-м, сами оригиналы храню я. Это семейное дело. Так вот. В его рабочих файлах мною было найдено – думаю, вы понимаете, что я пыталась найти указание о том, что делать в таком, как у нас, случае, – так вот, практически на входе в его архив расположен исполняемый файл. Который – я цитирую – «следует запустить в систему корабля, в случае если ситуация станет безвыходной». Мы, потратив все предыдущие годы на попытки справиться самостоятельно, в конце концов его запустили. Я смотрю на капитана и жду продолжения. – Рабочая программа – вы же понимаете, сержант, что мы очень внимательно наблюдали за ее действием? – забралась в базу данных морозилки и рабочего состава и перетрясла генетические карты всех, кто есть на «Гвозде». Всех. – И? – И отправила на побудку одного человека. Вас, сержант. Капитан наблюдает, что я скажу, иронически поджав губы. Я же не знакома с Федором Ерниным? Она это знает. Я не физик одномерной свертки? И это она знает. Что такого особенного в моих генах? Они тут что, не могут обойтись без армянской полукровки в таком деле? Или Ернин считал, что кто-то же должен поливать цветочки? – Какие будут распоряжения? – выкручиваюсь я. – Вы должны изучить имеющиеся обстоятельства, окружающий космос, архив Ернина и дать мне ответ, что делать, – отвечает капитан Хелен. – Времени у вас сколько угодно. На любые ваши вопросы ответит любой член команды, включая меня. И любой замороженный пассажир – разморозим и приведем, только скажите кораблю. Она прикрывает глаза. Вид у нее уставший. – Капитану нужно поспать, – тихо шепчет корабль у моей височной кости. – Пойдемте, сержант Кульд, ваша комната смежная с мемориальной комнатой Федора Ернина. Корабль, в отличие от капитана, выговаривает русскую фамилию с акцентом. Можно указать на ошибку и перенастроить, но не вижу смысла. Корабль ведет меня на офицерские этажи. Там тихо. Вероятно, больше половины команды лежит в неглубокой заморозке: кто же знает, сколько еще тут куковать? А на начало боя, если кто-то сойдет с мостов, понадобится пара дней, не меньше. Если у наших врагов не произошел какой-нибудь, не приведи боже, технический прогресс. Впрочем, они, по словам леди Хелен, вообще попрятались с тех пор, как тут поставили «ВолгаЛаг». Комната у меня небольшая, но симпатичная. Рабочее место – прямо, спать – налево, гигиена – еще раз налево. Мемориальная комната Ернина? Дверь ровно напротив моей, буквально два шага. Абсолютно такая же… Только все полки рабочего места забиты бумажными носителями и жесткими дисками в прозрачном пластике, на рабочей поверхности валяется стило. Несколько растрепанных папок лежит на тумбочке у кровати. Я заглядываю в одну из них и получаю вполне удовлетворительный ответ на вопрос о том, почему разбудили именно меня, – Ернин, разумеется, писал по-русски. Вряд ли среди всей команды найдется кто-то, способный разобраться в русской скорописи. Разве что сама леди Хелен?.. Но, похоже, она не помнит. Или у нее уже не хватает сил. А среди пассажиров русскоязычных тем более нет, последний сверхплановый рейс. Это же те, кто сидел в хороших, очень крутых бункерах, выдержавших десятилетия вымерзшей атмосферы под щитом, отгородившим Землю от свихнувшегося Солнца. Мигал он, видите ли. Зверь-технология, столько лет продержалась. Но щит-то меня вроде бы интересовать не должен. Меня должны интересовать технологии отстраивания и удержания одномерных пробоев… Что там вообще было-то? Перпендикуляр Ернина… Окно Доллара… Ничего об этом всем не знаю и не собиралась узнавать. Вообще-то, по идее, окна Доллара, раз проложенные, остаются статичным свойством пространства – нам как-то так в школе говорили. Надо разбираться. – Сержант Кульд, – говорит мне корабль, – вам следует выстроить постоянный штатный режим, позволяющий переработать максимальное количество информации без потерь. Вы должны своевременно есть, спать и получать достаточную физическую нагрузку. Капитан не предполагает, что ответ должен быть найден вами в кратчайшее время. Важнее, чтобы он был найден вообще. «Это понятно…» – думаю я и кладу книги Ернина обратно на стол. Оглядываюсь. Здесь – плюс-минус все, что можно выяснить о свойствах всех этих высокоумных объектов. А мне бы еще про свойства местности. Сейчас уйду к себе, расспрошу корабль – а что говорит по поводу пропажи моста сторожевик? Они же тут так и торчали, у сторожевика же спирали нету, они на мост при всем желании подняться не способны?.. Стоп. Леди Хелен сказала, что капитаном на сторожевике сидит сам старина Текк. Ну надо же. Или это какой-то другой Текк? Наверное, тот еще старше леди Хелен? Наверняка другой. В любом случае надо посмотреть, что он говорит об исчезновении окна Доллара. Вход на мост – это же такая штука, его нельзя потерять из виду, тем более они именно его и охраняли… по идее. Я начинаю понимать, почему так радовались люди, увидевшие меня в столовой рядового состава. Зависать тут с полным трюмом заморозки то еще удовольствие, а возвращаться некуда – Земли уже, скорее всего, физически нет, как нет Меркурия и Венеры. А здесь – тишина. Тупик. И бывшая орбитальная тюрьма в качестве компании. Ладно. Раз корабль говорит мне не дергаться, а составить размеренный график работы, пойду-ка я в тренажерку, взбодрю организм. Выхожу, озираюсь в коридоре между своей и ернинской дверями, соображаю, в какую сторону идти искать гимнастический зал, и меня снова накрывает. Выфь слинял немедленно, как только мы дошли до лоцманского дома. Похлопал по плечу, и – вжих! – только спина мелькнула в переулке. Чего здесь меня караулить. Дом Навигенов раньше был перевалочной базой какого-то торгового предприятия, но после первого мятежа тут все сгорело, а хозяева то ли попали под раздачу, то ли решили уйти из неспокойного района, и дом стоял пустой каменной оболочкой. Потом на остатках Моста оказалось не так много целой недвижимости, чтобы обугленной трехэтажной коробкой с выходами на три улицы стоило пренебрегать, наследник передал участок Навигенам, и дом отстроили. Сейчас закопченные каменные перекрытия можно потрогать только на чердаке, а так везде чисто и хорошо, пахнет, как у нас на верфи, сосновыми бимсами и лаком. На первом этаже большие комнаты, где торгуют копиями закрепленных лоций и обсуждают сбор караванов из откуда-нибудь в куда-нибудь. Сухопутных дорог от Моста осталось четыре – один Север да три Юга, а вот море нас кормит по-прежнему. Куда прошел Колум и что начертил Эрик – то и открыто, только знай лоцию. Но Колум больше не ходит. Я прошла по коридору вдоль дверей в рабочие залы, касаясь пальцами золотистых панелей на стене напротив. Я работала в полировочном цехе на верфи, когда их делали. Какие-то из них обработаны моими руками. В конце коридора лестница, освещенная высокими окнами. Только я взошла на первые ступени, как сверху кто-то ссыпался с дробным топотом. Арь. Вот это да, я не видела Аря несколько лет. Не пересекались. Он на миг хмурится – не узнал, но общая память тут же подсказала, кто перед ним стоит. Осветился улыбкой, сбежал по ступенькам, сунул было руки мне под мышки, чтобы подбросить, как маленькую, но по лицу пролетел ужас, руки отдернул, словно обжегшись. – Уна! – Что-то случилось, что меня теперь нельзя трогать? – Ты так выросла… – И смотрит на ладони. Эх, Арь, выросла не я, выросли сиськи, а ты и не ожидал. На вид-то под рубашкой они почти незаметные, а вот на ощупь… Чувствуется, что ему уже самому и смешно, и стыдно. Я беру его за руки, поднимаю его ладони ковшиком и дую в них. – Сейчас все пройдет. У моржа боли, у тюленя боли, у акулы боли, у Арьюши не боли… – Он хохочет, теперь по-настоящему, ерошит мне волосы и бежит по лестнице дальше. – За ужином поболтаем!.. Если я останусь здесь ужинать. Прохожу по второму этажу – вдоль коридора так же открыты двери, только сюда не принято подниматься клиентам и заказчикам, здесь работают сами Навигены и нанятый персонал. Мимо спешит молоденький клерк с полной сеткой рулонов бумаги. Солнце пробивается между крышами зданий напротив, сквозь каждую из приоткрытых двойных дверей в коридор бьет свет, в солнечных полосах танцуют пылинки. Я прохожу сквозь световые пятна, одно за другим, лишь искоса бросая взгляд направо, в комнаты. В первой стоят столы, люди что-то записывают. Во второй – большой каталог, две дамы в темных платьях роются в одном из ящичков, опять, скорее всего, кто-то карточки перепутал… Третья закрыта. За четвертой дверью я вижу фигуру, стоящую строго против света, над столом, на котором что-то расстелено. За столом напротив дверей сидит кто-то с кудлатой головой, свет превращает вьющиеся волосы в пылающий одуванчик. Стоящая фигура в задумчивости поднимает руку к лицу, рука просвечивает алым огнем, по моей рубашке скользит темно-красная тень. Я ускоряю шаги и краем глаза вижу блеск глаз сидящего человека. Принцесса Шторм узнала меня и улыбнулась. Я торопливо добираюсь до конца второго этажа и по второй лестнице поднимаюсь, мимо третьего этажа, на чердак и на башенку. Не на самый верх, к маяку, что мне там делать без Шторм, а в комнатку пролетом выше крыши. Эрик ползает по полу и вполголоса ругается. – Слушай, а самая серединка Моста у вас хорошо расчерчена? – спрашиваю я. Он поднимает голову и видит меня. – Закатилось, черт возьми. Скидывай плащ и помоги мне найти. Шестеренка, с ноготь размером, никак не подгоню этот поворотник. Я вздыхаю, снимаю плащ, вешаю его на крючок. Эрик ужасная мямля, но Братья его подучили, как с этим бороться. Он не выполняет ничьих просьб, пока не доделает то, что начал, но позволяет себе помогать, чтобы ускорить процесс. Нет, мы все умеем подать сигнал повышенной срочности, и я могу им воспользоваться… Но мы с детства знаем, что нужно иметь вескую причину. Очень вескую. Так что я опускаюсь на колени и тут же нахожу крошечное бронзовое колесико. – Это? – Мышь, ты лучшая, – расцветает брат, забирает колесико, залезает с головой в наполовину разобранный телескоп и медленно, четко гудит оттуда: – Все схемы внутренностей Моста, которые обнаруживались, было решено относить в университет, в отдел архивов, подлежащих пересмотру принцессой. Так что ты спроси Шторм сначала, просмотрела ли она их, и там в зависимости от. Если они простые – она отдает их в нормальное копирование, а если нет, то они будут у нее, и оригиналы, и копии, и то, что еще в работе. Итого три возможных места, но сначала ее саму спроси. В этом весь Эрик. Вам кажется, что он даже не слушал, а он даст развернутый ответ с пометками для дураков, где повернуть и когда подпрыгнуть. – Сам ты лучший, Мыш, – отвечаю я и ухожу. Пойти к Шторм в ее домик и покопаться у нее в ящиках, пока ее самой нет дома, технически возможно. У нее там все равно день-деньской толкутся помощники и ученики, кто-нибудь откроет, кто-нибудь покажет, в каких полках рыться. Но я выбираю подождать. Взять на первом этаже сводку таможенного отчета за прошлый и позапрошлый годы, поучить поставки по тем лоциям, что дал мне на сегодня Колум, засев с ними в уголке столовой. Шторм рано или поздно придет поесть, и тут-то я ее и поймаю. Сначала заглядываю в столовую – ура, стол для тех, кто читает за едой, свободен! Нет, у нас три таких стола, но один – большой, а один – принцессин, и за него редко кто-то садится, разве что когда она говорит, что не будет сегодня за ним сидеть. Например, когда какое-нибудь обсуждение переносят в столовую и едят, продолжая препираться. Оставшийся третий стоит в уголочке, и на него, понятное дело, всегда много охотников. Я торопливо прохожу и кладу кусок матросского твердого хлеба на край читательского стола. Можно спускаться за отчетами, столик занят. Первый такой стол когда-то сделал для Эрика Браге плотник Колумова корабля – Эрик читал всегда и везде и, если ему запрещали читать за едой, переставал есть. Книга ставится на подставку, страницы прижимаются тонкой подвижной планкой. Вторую – и если ты очень жадный, то и третью – книгу можно спрятать в ящик под столешницей, в который не попадет ни капли жидкости, даже если на стол опрокинуть кувшин воды. Еще можно воткнуть чернильницу в специальное отверстие и поднять отдельную от самой столешницы плашку, чтобы записывать, если нужно. Но мне не нужно, мое дело – выучить товарные потоки трех лоций: что везем туда, что – оттуда, какие валюты используются, какие системы пересчета, какие товары куда ввозить запрещено и по каким причинам. Некоторые нелегальны. Некоторые теряют при том или ином способе перевозки товарные свойства. Я вызубрила и рассказала дяде Колуму штук двадцать лоций – и ни слова не помню. И эти забуду точно так же. Люди меняют лекарства от лихорадки и воспаления ран на вышитые ткани и живых маленьких рыбок, а строевой лес – на алюминиевые сковородки и совершенно спокойно могут обойтись в этом без моей помощи, тем более что я смогу хоть как-то разговаривать от силы на трех или четырех языках, а в каждой лоции их бывает по десятку. Но огорчать Колума – не то, на что я готова пойти, и я прислоняю книгу к поставцу, прижимаю открытые страницы и сажусь учить ту лоцию, в которую везут, например, снег. Нет, я не шучу, снег. Красители. Брезент и металлические тросы. А лекарства как раз туда возить нельзя – местным законом запрещено. Будь моя воля, я бы закрыла к чертям лоцию, где такие правила, но… Меня хлопают по плечу, на столе передо мной появляется глубокая тарелка. Кто? Что? – Ешь, сестричка, – добродушно хмыкает Гиль и уходит со второй тарелкой в руке. – Что там у нее? – спрашивает один из колумовских мичманов, сидящий за большим столом. – Третья Арка и на Оленя, – голосом, полным сочувствия, отвечает Гиль. Мичман издает блюющий звук. Остальные ржут. Ну конечно. Мало того что они тоже зубрят и сдают, они же туда еще и ходят. И должны уметь вести себя так, чтобы и остаться в живых, и вернуться обратно, и продолжать торговать дальше. Бр-р-р. Я жую, не чувствуя вкуса, и повторяю про себя: «Киноварь, платина, она же лягушачье серебро, агаровое масло (его едят или им обмазываются?), пряжа верблюжьей шерсти…» Стук по столу, пустая тарелка исчезла, рядом со мной стоит блюдце с куском пирога. Гиль спиной ко мне раскидывает по большому столу блюдца с пирогом, как банкомет – карты. Я оглядываю комнату – Шторм так и не пришла. Что же, торопиться некуда. Колум знает, где я. Мне нужно выучить наизусть еще двадцать страниц этой книги и изучить изменения, которые произошли с прошлого года: чего стало больше, что подешевело и что разрешили ввозить. Маникюрные наборы из нержавеющей стали, но только позолоченные. Ветеринарные средства от воспаления копыт. Фильтры для воды. Моя голова, моя голова. Резкий стук, я отрываюсь от книги. Гиль вскочил из-за стола, смотрит в западное окно, в отдалении точно так же неподвижно стоит и глядит на запад Замб, прервавший разговор с кем-то приезжим. – Что там? – спрашивают от Гилева стола. – Бирланд вышел из лоции, – отвечает Замб, – тяжело ранен. Много раненых, есть убитые. – Там ваши? – Два корабля, нас трое, – тем же отсутствующим голосом отвечает Гиль. – Я пойду скажу Шторм. – И убегает.