Начну с готовых копий. Они хоть по порядку разложены, легче будет разобраться между арками. Когда я поднимаю голову, солнечный свет уже перестал простреливать дом насквозь, от восточного окна к западному, у которого я сижу. За окном Гора. Там, где-то на Горе, тонкой струйкой течет родник, питающий магией залив и держащий Мост, все его сложные внутренние штуки, от одного взгляда на переплетение которых у меня болит голова. Под виадуком – две полные арки, три пары опор, этажи, лестницы и служебные ходы внутри опор, а внутри самого тела Моста – три закрытых этажа (ну, не для всех, но в основном закрытых). И хрен там – сводной карты всего этого нет вовсе. Руками Шторм начерчен каждый чертов дюйм поверхности Моста. А подписанных ею или Эриком внутренних карт вроде бы и навалом, но все они, как назло, не там. И, кстати, как интересно – виадук, если верить рисункам, идет, не сливаясь с телом Моста, не взаимодействуя ни с какими тяжами или отростками, сам, все круче, и где-то у воды, кажется, начинает поворачивать внутрь, как обод гигантского колеса. Я нахожу-таки пару частично накладывающихся чертежей свода Пятой Арки. Ну вот, это я понимаю, это – насосы, там фильтрующие камеры (я не знаю, как и что они там отфильтровывают, но важно, что человеку внутрь лучше не забираться) – весь объем нижней части арки занят… Хотя не весь. Выноска гласит, что поперечное сечение камер, именно то, чего на чертеже «сбоку Моста» нет вовсе, в переводе на понятные мне единицы – около пятидесяти футов. Ха, даже если такие камеры идут под краем Моста с каждой стороны, между ними должна оставаться пропасть места… А как туда попадают? Общие лестницы в опоре на этот уровень не ведут… Снизу раздаются приглушенные голоса. Чуть громче. Неужто Шторм пришла? Спрошу, как там Бирланд. Поднимаю голову, прислушиваюсь. Нет, это секретарь с кем-то разговаривает, но не со Шторм, у нее хрипловатый, низкий для такой крошки голос, а этот звонкий, гладкий, как галька, обычный женский. – Почему они не поженятся уже? – Ну что ты ерунду говоришь, Рина, как они поженятся… – успокаивающе бубнит секретарь. – Да почему ерунду, весь Мост и три Юга уже ждут сколько лет, они сами уже не дети! – Рина. Смотри за своими корзинками, не лезь, в чем не понимаешь, – бубнит секретарь. Я мысленно закатываю глаза. Каждой торговке капустой надо понять, почему принцесса не выходит замуж за Одноглазого. Нет, мы бы все, разумеется, плясали от радости на их свадьбе, но вероятность этого события примерно такая же, как та, что я выйду замуж за Выфя. И, кстати, по той же причине. Хотя, может, и нет. Будь они такие же, как мы с Братьями, Бирланд поддался бы какой-нибудь из своих любовниц, но нет. – Ну ему же стоит только попросить! – настаивает женский голос. – Он же попросил ее остановить бурю, и она остановила!.. У меня сводит скулы. Спуститься и наорать? Я встаю, нарочито громко отодвигаю стул и топаю к дверям. – Кто там? – пугается женщина. – Там работают, – сурово и, пожалуй, мстительно отвечает секретарь. – Потише, пожалуйста, – рявкаю я вниз и возвращаюсь к картам. Нужно сосредоточиться, но я не могу собрать себя в кучу. Так вот как наша жизнь выглядит для окружающих… Они что-то видят – и трактуют меж собой как хотят, а ты стоишь посреди этого чертова Моста и никуда с него деться не можешь. Хорошо Бирланду: захотел – уплыл, захотел – вернулся. Хорошо Колуму: построил верфь на острове, в сторонке, и живет там. А стоит Шторм отъехать от Моста на полмили или сойти на землю любого Юга (или Севера, не знаю, пробовала ли она, но уверена, что эффект был бы тот же) – как гаснет маяк на Башне принцессы, и добрая половина лоций становятся вообще непроходимыми. Это, конечно, не так сурово, как для Локи, которой вообще нельзя сойти с Моста, чтобы не потерять руки и не истечь кровью (хотя, опять же, кто ее знает), но Шторм верней ушла бы, грози опасность именно ей самой. Бурю-то она остановила. Но сказать, что Бирланд ее попросил, было бы злой шуткой. Я сидела у Колума под столом – он не знал об этом, а я просто слишком сильно боялась тогда, – когда прибежал Арь и сказал, что Ванг – Братья зовут Одноглазого по имени, он много ходил с ними на одних кораблях в юности, – так вот, Ванг держит принцессу на весу и трясет, как терьер крысу. Мы сидели в тени верфи, и то волны перехлестывали до окон дома. Попасть на Мост было немыслимо, страшно было до невозможности, ведь до падения Моста таких бурь здесь не приходило никогда. Это теперь две-три в год – обычное дело, как и во всех других морях; наверное, стояла какая-то защита, и вот больше ее нет… наверное. Мы же не знаем. Жители Моста не были готовы к буре. Бурь не случалось никогда, ну, дождик, ну, ветер, но никогда с Моста не сдувало дома и деревья. И тут, в этот самый момент, стало тихо. Ветер исчез, только волны все еще били по берегу. Колум вскочил, Арь втянул воздух и очень тихо сказал, что она ударила Ванга и вышла из дома, и вот. И он плачет. До того случая Шторм же не была Шторм. Принцесса, и все. Только Бирланд называл ее как-то по-своему, ну и теперь, когда они снова начали вообще разговаривать… С год назад, кажется. А кто дал ей имя, и не она ли сама взяла, не знаю. «Корабль, – говорю я и прихлебываю из груши свой синтекофе, – ты не знаешь, зачем Ернин распечатывал письма Доллара и вешал их на стену над столом? Или хотя бы когда он это делал?» «Немедленно по получении, – говорит у меня в виске твердый мужской голос, – в тех случаях, когда вообще распечатывал. Если вы просмотрите почту, то убедитесь, что переписка Хаима Доллара и Федора Ернина тянулась несколько лет, но распечатаны только четыре последних сообщения». Вопрос «зачем» корабль проигнорировал, но, сведя воедино полученные от него данные и тексты висящих на стене листков, вывести ответ легко. Я был неправ, коллега… Мне следует извиниться перед вами… Предсказанный в ваших работах эффект действительно значительно упрощает подъем материальных объектов в центр внутрипространственного протокола… Надеюсь, мы не опоздали… Воображаю, какой невообразимый срач там лежит нераспечатанным. Впрочем, зачем воображать, сяду-ка я и прочту. Из переписки Доллара с Ерниным, необыкновенно высокопарной поначалу, следовало, что Ернин разрабатывал подъем на радужный мост с помощью все тех же своих линейных одномерных объектов. Ну, мы все их знаем: направленная позитронная композиция создает объект, не имеющий измерения в ширину и высоту, продолжающий существовать после исчезновения композиции и имеющий магнитное поле. Ернин отказывался от авторства собственно одномерного объекта и утверждал, что ему принадлежат разработки только по составленным из них сложным структурам. Это-то мы все еще со школы помним: приближая одну одномерку к другой, мы изгибаем каждую в месте воздействия – магнитное поле противится. И вот если наплести из них большое макраме, то резонанс магнитных полей может оказаться очень причудливым и очень мощным, а главное – чума каким устойчивым. Привет тебе, щит Ернина, державший Солнце несколько десятилетий. Сошедшее с ума светило шпарит по нему и шпарит, а щит висит себе на орбите и, видишь ли, помаргивает только. Человечество успело сложить манатки и удрать. Ну в основном успело. Под щитом, в вечной ночи, под километрами осыпавшейся снегом атмосферы… Тоже не сахар. Доллар, как известно, занимался совершенно другими вещами и ждать не ждал, что Ернин со своими одномерками запрется в его вотчину. Доллар построил – сначала – гравитационную пушку, а потом, стреляя все затейливее во все более избранные точки пространства, научился пробивать континуум насквозь (впрочем, насколько я помню, по этой теме в школе балл был у меня так себе – как я этого не понимала, так и сейчас не понимаю). Так вот, чего в школьной программе не было, так это того, что Доллар орал, как потерпевший, когда Ернин начал предлагать схемы заброски объектов в окна Доллара. Так-то в окно нужно заходить на субсветовых скоростях, иначе в воронку тебя просто не захватит, проскочишь мимо, даже если сядешь двигателем прямо в видимую часть окна. А вот плетенки Ернина запихивали в окно даже практически неподвижный объект, пешком можно на радужный мост взойти. Но фокус в том, что первые схемы Ернина окно уничтожали. Объект проходил – окно исчезало, извольте новое открывать, и Доллару это, разумеется, не нравилось! Я вскочила и забегала. Вот пришел «Гвоздь» с Земли. Окна Доллара для перехода по дальнейшей цепочке к Убежищу нет, на мост взойти невозможно. Окно само не исчезает, его могли – наверное – уничтожить враги. Но «ВолгаЛаг» утверждает, что никого не видели. Тишина. Если бы не показания с «ВолгаЛага», самым логичным было бы предположить, что враги прошли к Убежищу и убили окно за собой. Мог ли капитан Текк допустить такое? Что вообще я знаю о Текке?.. Моя вторая мать, Шуши, служила у него, ушла по ранению, хотела после лечения возвращаться, но Эвелин, моя третья мать, уговорила ее ехать с ними… В общем, от Шуши о Текке я слышала только хорошее. – Корабль, – говорю я вслух, – а как бы мне посмотреть отчеты с «ВолгаЛага» об исчезновении входа на мост? – «ВолгаЛаг» не предоставлял никаких документов по этому вопросу, – отвечает голос «Гвоздя». – А вообще какие-то данные? Момент, с которого они перестали отслеживать состояние входа на мост? – Согласно имеющейся у меня записи переговоров капитана Картрайт и капитана Текка, наблюдение за состоянием окна в обязанности штатных дежурных по «ВолгаЛагу» не входило, первая отметка о ненаблюдении окна Доллара в той области пространства, где оно находилось ранее, зафиксировано двенадцать лет, два месяца и двадцать три дня назад, после перемещения «ВолгаЛага» из зоны между вражескими окнами на более низкую орбиту. – Перемещению есть объяснение? – быстро спрашиваю я. – Окончание исследовательских работ по адресации вражеских окон. Команде «ВолгаЛага» удалось, с чем согласна капитан Картрайт, убедительно доказать, что оба окна идут из одной точки и, по всей видимости, не только стартуют из одной системы, но и являются двумя разветвляющимися ближе к финишу спусками с единого моста. – А как они вообще это доказали? – В основном через математическое моделирование оптического искажения, но и субсветовые зонды также были запущены. Однако зонды дали мало новой информации. «Логично, – думаю я, – посветить в дырку фонариком всегда было информативнее, чем швырнуть туда камнем. А оптическое искажение при подъеме на мост сквозь окно Доллара (за что мосты и называют радужными) на каждом мосте отличается, это заметно даже невооруженным глазом, а уж тем более если анализировать нормально, техникой. Два моста идентичной длины и направления – это дело небывалое, понятно даже и ежу, то есть мне. Итак, Текк с командой изучали-изучали чужие спуски, убедились, что это на самом деле один мост, сменили позицию, и тут – хвать! – а своего-то и нет». – А что с мостом к Земле? – Мост в систему Тау Кита, где открыто окно к системе старого Солнца, в полном порядке и постоянно наблюдается нашими системами, – уведомляет меня «Гвоздь». – Запрашивала ли капитан Картрайт данные автоматики «ВолгаЛага» о состоянии области пространства, где находилось пропавшее окно? – Запрашивала и получила. Согласно работе, проделанной офицером Сноудоттир – если вы захотите побеседовать с ней лично, запросите требование на ее разморозку, – качество съемки фоновой техникой «ВолгаЛага» на таком расстоянии и под таким углом, под которым была повернута плоскость окна, не дает оснований для понимания, в какой конкретно момент окно исчезло. – Фоновой техникой? – уточняю я. – Основные наблюдательные мощности «ВолгаЛага» были и остаются обращены в зону, где были открыты окна спусков из вражеского космоса. Полный обзор под запись ведется со значительно меньшим разрешением. – Скинь мне отчет Сноудоттир, – говорю я и хмурюсь. – А кстати, как предполагалось забирать отсюда «ВолгаЛаг»? На нем же нет спирали? – В принципе, количество запасных частей на «Гвозде» позволяет установить на «ВолгаЛаг» полноценную спираль Ё Мун Гэна, однако, по общему плану, предполагалось переместить команду и заключенных с «ВолгаЛага» к нам, в глубокую заморозку, а само судно оставить здесь. Ну да. По дороге к Убежищу на каждом сходе с мостов валяются груды пострадавшего транспорта, да и там, на высокой орбите, их хоть ложкой ешь. А ернинские плетенки все-таки слишком высокотехнологичны, и в Убежище сорок лет назад новых еще не делали. Чем собирать целую спираль и тратить на нее половину запасов из гвоздевских трюмов, проще перегрузить публику. – Сколько там в общем народу? – Четыреста тридцать две тысячи заключенных и восемьсот двенадцать команды. Ого! Не, «Гвоздь» сожрет и не подавится еще три раза по столько, даже с холодным миллионом с Земли. Но что делать на Убежище с полумиллионом придурков, которые мало того что присели на высшую меру, так еще и сотню лет провалялись в холодильниках? Размораживать по десять штук в поколение? И следить за ними всей планетой? Бр-р. Не, ну понятно, когда вовсю шла война и этих заключенных использовали в качестве одноразовых истребителей, всех ситуация устраивала… И кстати, тогда понятно, почему в эту систему никто давно не суется… Ни одно судно против такого роя не устоит больше пары минут, даже «мама!» крикнуть не успеешь. – А кстати, они же не в заморозке лежат? – Постоянно поддерживаются во второй готовности к вылету партии по девять тысяч заключенных, раз в двести дней их сменяют. В основном это, конечно, автоматика, но внимание команды тоже требуется, поэтому на вахте постоянно находится около пятидесяти человек. Вторая готовность – это интерактивная стимуляция, мультики-наркотики. Аркады с победой в момент, когда достигаешь вражеского борта. Дикая охота. Отработанных, видимо, потихонечку компенсируют в бессознанке перед глубокой заморозкой – дело такое, после полного цикла их же рано или поздно придется использовать повторно. Важно то, что после пары-тройки циклов второй готовности никто не может социализоваться обратно. Плавали – знаем, у нас в городке был один. После одного цикла, правда. В конце концов он пристроился куда-то в геологоразведку и вскоре поссорился в горах с местным хищником, все вздохнули свободнее. Как он говорил: «Это лучше секса и ярче огня, когда ты впиливаешься в чужой борт и взрываешься». Полмиллиона этих дураков!