«Я пишу это письмо, чтобы предупредить вас: за Трейси Уотерс следит незнакомый мужчина. Он увидел ее 19 ноября в 14:20, когда она ехала на велосипеде по Уэстмаунт-авеню. Затем сел в машину и поехал за ней. Я знаю, кто он такой. И полагаю, что он опасен. Ему около 35 лет, рост – шесть футов. Работает торговым агентом. Думаю, что он намеревается убить Трейси. Пожалуйста, защитите ее. В полиции мне не верят. Защитите ее». Я отодвинула в сторону тарелку с супом. – Ничего более грустного в жизни не читала. – Мать очень разволновалась, когда получила письмо. Но отец решил, что это розыгрыш. В итоге она с ним согласилась. А через несколько дней Трейси нашли мертвой. Думаю, потому они, собственно, и развелись. – Торговый агент, – я указала на письмо. – Прямо как Саймон Хесс. – Который бесследно исчез сразу после убийства Трейси. И ты не поверишь, но дальше история становится еще интереснее. Я откинулась на спинку стула. – У меня уже голова идет кругом. – Мама Трейси всегда чувствовала, что письмо настоящее. Что его и вправду написал человек, который видел, как за их дочерью наблюдает мужчина. И что этот мужчина вовсе не был бездомным. – Хизер постучала пальцем по строчке с описанием торгового агента. – Это письмо в конечном счете помогло снять все обвинения с того бродяги. А теперь внимание: в девяносто третьем году, почти десять лет спустя, мистеру Уотерсу позвонил бывший директор школы, где училась Трейси. Он рассказал, что за несколько дней до убийства ему позвонила женщина, представилась матерью одного из учеников и доказывала ему, что за Трейси следит какой-то мужчина. Она попросила школу присмотреть за ней. – И он не сообщил в полицию? Все десять лет молчал? Почему? – Кто знает? Наверное, ему было стыдно, что он так ничего и не предпринял. Но потом он вышел на пенсию, заболел и решил, что нужно все-таки облегчить душу. Получается, что это убийство можно было предотвратить. Кто-то предупредил родителей Трейси и директора ее школы. И если бы хоть один человек прислушался и запер Трейси дома, она бы не умерла. Я моргнула. – Женщина. Директору звонила женщина. – Взяв в руки скан письма, я еще раз вгляделась в текст. – Почерк может быть и женский, но сказать наверняка трудно. – Он точно женский. Мама Трейси заказывала экспертизу. В этом пазле было слишком много кусочков. И складывались они слишком быстро. Но получавшаяся картина не имела никакого смысла. Кто знал, что Трейси убьют? И откуда? Ведь это не могла быть Вивиан. Или могла? И если она правда знала, что Трейси грозит смертельная опасность, почему же не сумела защитить себя? – Ты Альме звонила? – спросила Хизер. – Отправила сообщение. Хоть она и говорила, что сова, но, по-моему, все равно неудобно – звонить малознакомому человеку посреди ночи, особенно когда ситуация не срочная. Если честно, я даже не уверена, что она пользуется эсэмэсками. Если не ответит сегодня утром, позвоню ей сама. – Проверив на телефоне время, я добавила: – Мне, наверное, стоит вернуться в мотель. Даже если никто не заметил моего отсутствия. – А где Ник? – Уехал куда-то проявлять негативы. Сказал, тут в Фелле есть место, которое работает круглосуточно. – Наверное, он имел в виду «Бай Вэй». – Хизер собрала в стопку свои бумаги. – По-моему, у них до сих пор дают на прокат видео. – Теперь Фелл официально самое странное место на земле. – Я наблюдала, как она сгребает в охапку пальто, а потом вдруг спросила: – А как бы ты отреагировала, если бы узнала, что в «Вечерней заре» водятся призраки? Хизер замерла и поймала мой взгляд; ее брови поползли вверх. – Ты серьезно? – Серьезно. Покусывая губу, она внимательно изучала мое лицо. Что бы оно в тот момент ни выражало, Хизер, должно быть, сочла это убедительным, потому что решительно заявила: – Хочу услышать все. – Услышишь. – И увидеть тоже. Я почесала нос. – Этого обещать не могу. Она не появляется по команде. – Она? – Бетти Грэхем. Хизер округлила глаза: – Хочешь сказать, что в «Вечерней заре» обитает призрак Бетти Грэхем? – Именно. И Ник ее тоже видел. – Она… разговаривает? – Не особо, но вроде бы пытается. – Мне вспомнилось выражение полного отчаяния на ее лице. – Там есть и другие. Мальчик, который разбил в бассейне голову и умер. А еще старик – он скончался прямо на ресепшене. – Что?! – Да не кричи ты так! – Я замахала на нее руками, чтобы она говорила потише. – Знаю, все это очень странно, но клянусь, я ничего не придумала. Ник может подтвердить. Поначалу я не стала рассказывать, потому что это звучало безумно даже в моей голове. – Черт возьми… – Хизер понизила голос и наклонилась ко мне через стол. – Карли, это очень серьезно. Я хочу установить там наблюдение. Сфотографировать все. И снять на видео. От волнения на ее щеках выступили красные пятна. – Ты уверена, что это пойдет тебе на пользу? – усомнилась я. – Я прочитала и посмотрела все версии «Ужаса Амитивилля», которые только существуют в природе. Конечно, это пойдет мне на пользу. В призраках я разбираюсь намного лучше, чем в реальной жизни. – Но они – тоже часть реальной жизни. Бетти реальна. Она умерла, но кажется такой же настоящей, как мы с тобой. В первую ночь, когда я ее увидела, в гостевом журнале значился постоялец, которого на самом деле там не было. Номер оказался пустым, а машины на парковке я не нашла. Ясно, что он мог просто уехать. Но чем больше я думаю о той ночи, тем сильнее убеждаюсь, что он никуда не уезжал. – Если не уезжал, то куда же он делся? Мы неуверенно переглянулись, но ни одна из нас не смогла ответить на этот вопрос. Потом дверь дайнера распахнулась и вошел Ник. Не глядя по сторонам, протиснулся между водителями с мутными глазами и уставшими после смены рабочими. В руках у него был конверт. – Фотографии, – сказал он. Я подвинулась, и он сел рядом со мной, как будто почувствовав, что не должен нарушать личное пространство Хизер. С собой Ник принес запах ясного морозного утра, какое бывает только на пороге зимы. Открыв конверт, он вывалил на стол снимки. Мы все придвинулись поближе. Перед нами лежали четыре фотографии, изображавшие с разных углов один и тот же объект – сарай. Старый, с наполовину обвалившейся крышей. Все фотографии были сделаны с улицы: одна – спереди, другая – сзади с чуть большего расстояния, третья – на подъезде к сараю с грунтовой дороги. – Зачем Марни это снимала? – спросила Хизер. – И почему не распечатала? – добавил Ник. – Либо это не ее снимки, либо ее, но она их кому-то отдала. – Это какой-то ориентир, – сказала я, рассмотрев каждое фото по очереди. – Сарай чем-то важен. Она сфотографировала его на случай, если однажды ей придется туда вернуться. Еще с минуту мы молча разглядывали снимки. В этом сарае было что-то зловещее; его обветшалый каркас напоминал разинутый рот, в котором не хватало зуба. Провисшая крыша наводила тоску, плотно закрытые двери с торца казались непроницаемыми. Именно так выглядит место, где однажды случилось что-то плохое. – Как думаете, где он? – спросила Хизер. – Определить невозможно. Вокруг ни одной подсказки, – ответила я, а затем пригляделась получше: – Интересно, а вот это что? На фотографии, снятой с самого дальнего ракурса, над кронами деревьев возвышался какой-то объект. – Это старая телевышка, – сказал Ник. – Но ее больше нет. Лет десять назад снесли. Я посмотрела на него: – Но ты ведь знаешь, где это? – Конечно. – Он склонился над фотографией, буравя ее своими голубыми глазами. – Не совсем понимаю, с какой именно стороны снимали, но думаю, что отсюда это где-то полмили, не больше. Вот эти фото издалека – их сделали на грунтовке. А грунтовки всегда ведут к дорогам. Я схватила со стула пальто. – Можно ехать. Света должно хватить. – А тебе разве не нужно на работу? – напомнила Хизер. – Пусть увольняют, если надо. Я ведь именно за этим и приехала в Фелл, помнишь? Больше мне ничего не нужно. – Но мы ведь даже не знаем, что это такое, – она указала на снимки. Я снова посмотрела на сарай. Потом постучала по фото пальцем и сказала: – Это ключ к разгадке. Если Марни предполагала, что может туда вернуться, значит, внутри что-то есть. Что-то такое, что еще может ей понадобиться.