— Письменный отчет представить? — спросил он и положил ей руку на плечо. — Скажи лучше, чего ты здесь торчишь, подружка. — Сменилась полчаса назад, шла мимо… — Допустим, домой тебе надо идти по другой улице. — А я по этой хочу. Ну что произошло, Сережа, почему ты от меня бежишь? Бильбао покачал головой: — Запомни, подружка: я ни от кого и ни за кем не бегаю и бегать не собираюсь. Я тебе в глаза сказал: все, завязываем любовью заниматься. Ты обещала не обижаться, поскольку мы не враги, а друзья, так? И встречаться будем продолжать, но только по делу или по застолью. А поскольку застолья сегодня не предвидится, топай домой. — А если я по делу? — спросила Верка. — Тогда у нас получается большое предисловие. Она вытащила из сумочки листок бумаги: — Свет нужен, чтоб прочесть. Тебя разыскивали, спрашивали номер домашнего телефона… — Какого телефона? — удивился Бильбао. — У меня нет и не было телефона. — Звонили из Светловска. Товарищ, видно, этого не знал. Ты меня в дом пригласишь, хоть на минуту? У меня глаза хоть и зеленые, как у кошки, но в темноте я не вижу. — Пойдем, — без восторга сказал Бильбао. — Но действительно на минуту. Когда в комнате вспыхнул свет, Верка присела к столу, развернула листок. Сергея Калганова искал Дойник Павел Павлович, просил срочно и в любое время суток перезвонить ему по номеру… Далее следовал номер. Бильбао зевнул: — Пошел он к черту! Мне что, по грязи бежать теперь на телеграф? Верка победно улыбнулась и вновь раскрыла сумочку. На сей раз она извлекла из нее сотовый телефон: — Вот, выпросила! Звони. Бильбао погладил ее по голове: — Ты чудная подружка, Вера! Я, пожалуй, тебе водки немного дам: замерзла ведь. Погода дурацкая начинается… — Выпью только вместе с тобой. Ты звони, я сама налью и закуску найду. Ты же не ужинал еще, наверное. — Давай, умница, хозяйствуй. Но выпьем прямо сейчас, ты действительно промокла. И надо сделать все, чтоб ты не простыла. Выпили. Бильбао набрал записанный Веркой номер, и на первый же длинный гудок откликнулся Дойник: — Калганов? Ты говорил, мол, если что, то я могу с тобой связаться. Вот потому и звоню… — Это я звоню. — А? Ну да, да. Тебе надо обязательно завтра сюда приехать. — Опять угостить армянским коньяком хочешь? — Как? — Павел Павлович не понял, что имеет в виду Бильбао. — Какой там коньяк! В Аслане все дело. После вашего отъезда я с ним говорил. К тебе он ехать не хочет, считает это западло и грозится уже завтра вместе со своими навести на рынке шмон. Своих перекупщиков туда вернет. — Пусть попробует, — сказал Бильбао. — Я знаю, что у тебя там люди дежурят, но все очень серьезно, поверь. У Аслана такие дикие отморозки! Они могут оружие в ход пустить, а потом все слинять, я знаю его братию. Убегут на Кавказ, и там их концов не найдешь. Кровь кому нужна?! А Аслан чистый останется. У него тут многое схвачено… — Приеду, — сказал Бильбао. — А тебе через полчаса Коленька позвонит, у него наверняка вопросы будут. Постарайся ответить на все. — Пусть звонит, жду. А за тобой машину пришлю, она уже в семь утра возле дома стоять будет. Заезжаете ко мне, я скажу все, что захотите узнать про Аслана и его людей. — Договорились. Он положил телефон в открытую Веркину сумочку, стоящую на столе. Обратил внимание, что стол уже сервирован: и хлеб нарезан, и колбаса, и помидоры с огурцами. Вот только самой Верки не видно. — Подружка, ты где? — позвал он. Та тотчас откликнулась из спальни: — Ты же сам, блин, сказал, что надо сделать все, чтоб я не простыла. Я тебя за язык не тянула. И потом, не выгонишь же ты меня на улицу во всем мокром?! Аслан не любил просыпаться рано. Правда, рано и не ложился. Распорядок трудового дня диктовал режим его жизни. Активная торговля начиналась с обеда, к этому же времени появлялись проблемы, требующие срочных решений. Ближе к вечеру — встречи с хозяевами вновь поступающего товара. «Челноки» хотят быстрее и желательно оптом сбыть куртки и шубы, земляки разгружают вагоны с орехами и гранатами, человек из Дагестана привез икру, тоже просит пристроить… Все знают: Аслан как дирижер, управляет огромным хозяйством, без его помощи трудно обойтись. Еще позже — «сбор урожая»: денежный ручей начинает течь в его карман. Золотое время суток, иногда затягивающееся за полночь. У Аслана в Светловске нет ничего своего: ни квартиры, ни дачи, ни даже машины. Водителя он нанимает, отдыхать за городом некогда, а живет у одинокой женщины, которая для него и любовница, и кухарка, и личный секретарь. До знакомства с ним женщина работала продавцом в магазине, теперь сидит дома, пробует на себе всю новейшую косметику, озабочена лишь тем, как разместить в двух морозильниках и холодильнике мясо и фрукты с овощами. У нее есть все! Она боготворит Аслана! Он только что принял горячую ванну, лежит на белых свежих простынях лицом вниз, а она массирует ему спину. — Асланчик, ты поздно вернулся, мы не переговорили: вчера часов в десять заезжал этот, который с седыми усами… — Омар. — Да, правильно, Омар. Привез тебе трехлитровую банку икры и целого осетра. — Нет, это он тебе привез. Хочешь — продай, хочешь — выброси. — Ты с ума сошел! Я сделаю тебе из осетра шашлык. Правда, у нас еще один осетр есть, в морозилке. — Я товар Омара уже пристроил, он пойдет в кафе и в вагоны-рестораны. Если позвонит, а меня не будет, скажи, чтоб не беспокоился. — Еще тебя спрашивали два Магомеда. — О, это моя головная боль. Сегодня вопрос решать буду. Магомеды достали большую партию мяса, австралийской баранины, что-то из партии пошло по магазинам, что-то по шашлычным, но они еще просят дать им выход на рынок. Рынок, конечно, надо прибирать к рукам. Он и раньше только копейки приносил, хоть мог сполна кормить, а сейчас, когда Дойник и эти копейки платить отказывается, настала пора принимать меры. Дойник шпаны испугался. Тем лучше. Шпану Аслан разгонит, потом пригласит отцов города в ресторан и все решит на вполне официальном уровне. Рынок будет выгоден и отцам, лишь бы они ему не мешали делать все так, как он считает нужным… — Звонят, приехал кто-то. Я открою. Аслан сердито изрек: — Еще десяти нет. Никого принимать не буду. Говори, что меня нет. Женщина пошла к двери, Аслан прикрыл глаза, услышав ее голос: «Аслана нет дома». Все правильно. Пусть люди привыкают к порядку. К порядку, который устанавливает он… Но хозяйка почему-то заговорила возмущенно, и Аслан различил тяжелые чужие шаги. Он недовольно скривился, сел, набросив на себя простыню: — Кто там, черт побери! Высокий беловолосый парень показался в проеме двери. За ним следовал такой же, с тем же лицом, лишь похудее. Бандитские морды. Вот такие предлагали ему неделю назад пристроить самопальную водку. Условия хорошие, но риск огромный. Аслан отказался. С чем, интересно, эти пожаловали? — Разговор есть, Аслан, — сказал тот, что покрепче. — Все ко мне с разговорами приходят. Но я что, голый должен вас выслушивать? Парень взглянул на часы: — Одевайся, только не тяни. У тебя до отхода поезда два с половиной часа осталось. За билет, кстати, двадцатник гони. Растерянный Аслан еще искал для ответа слова, а хозяйка уже удивленно спросила: — Ты уезжаешь? А почему мне ничего не сказал? Куда ты уезжаешь? — Куда я уезжаю? — только и смог повторить Аслан, разглядывая билет. — В сторону Баку, в купейном вагоне, нижнее место. В свою родную деревню, к своей родной жене, в свой родной дом, где и будешь устанавливать свои порядки. Еще вопросы имеются? У Аслана сел от гнева голос, он кое-что стал уже понимать. Это мальчики от Дойника. Вот тебе и водила райкомовский. С виду дурак, трус, а когда зашла речь о деньгах, расправил крылышки. Ладно, Аслан попозже потолкует с ним. Морду бить, конечно, не будет, у Дойника хорошие связи и с торговлей, и с милицией, их надо будет использовать в своих целях… Эти связи переключить на себя, а шофера — коленом под зад. — Выйдите, я переоденусь, — сказал Аслан. — Тогда и поговорим. — Просить надо, а не приказывать. И разговора уже никакого не будет, — ответил белобрысый, но тем не менее из комнаты вышел и сел почти у двери в кресло, стоящее под растущей в светлой кадке декоративной пальмой. Его дружок, не проронивший еще ни слова, потянулся вслед за ним. Женщина стала на пороге, глядя то на квартиранта, то на непрошеных гостей. Она явно не знала, что ей делать.