Мамы Луиса Митчелла здесь нет. Она приходила в школу на прошлой неделе с двумя младшими детьми, в облаке хаоса, одетая, похоже, в самую приличную одежду из того, что нашлось, и изо всех сил старалась сдержать слезы. Ей бы не помешал месяц отдыха на курорте и помощь няни МакФи[9]. Всего пару месяцев назад она потеряла мать, а муженька давно и след простыл – мать Луиса жила, как умела, не ходила по дорогим ресторанам, не планировала поездку на Сейшелы и не подвозила сына в школу на «Ренджровере», хотя от дома идти не больше пары минут. Контраст между этими женщинами и матерью Луиса разительно подчеркивает разницу между слоями общества, к которым принадлежат дети в нашей школе. – И еще, – говорит одна из мам, понижая голос и наклоняясь к нам, подчеркивая, что сейчас прозвучит нечто совершенно конфиденциальное, – я слышала, что у него вши! Конечно, кто я, чтобы судить, и это не вина бедного ребенка, но наступает такой момент, когда следует принять меры! Наверное, слова «бедный ребенок», сказанные так высокомерно-снобистски, и выводят меня из оцепенения. Да, эти слова и еще карточка, которую я сжимаю в кармане, послание от Джо. Которое он написал, чтобы придать мне храбрости. Луис – ребенок из бедной семьи, и этим он раздражает пришедших дам. Он из тех, кто живет в многоквартирном жилом комплексе и разрушает идиллию среднего класса одним своим далеким от совершенства видом. Кивнув, я с улыбкой поднимаюсь и объясняю, что сейчас же приду обратно, только прихвачу кое-что из рабочего кабинета. Спустя несколько минут я возвращаюсь к двери в комнату для совещаний, делаю несколько глубоких вдохов и спрашиваю себя: а стоит ли ввязываться в этот бой? Подходящее ли время для храбрости? Что ж, может, и неподходящее, но с чего-то надо начинать. Когда я выкладываю на стол несколько аккуратно сложенных пакетов из супермаркета, Алисон и женщины отвечают одинаково изумленными взглядами. – Что это? – вежливо спрашиваю я, указывая на пластиковые пакеты. – Мммм… Пакеты из магазина? – предполагает одна из мам, взмахнув идеально уложенным каре. – Правильно. Из какого магазина? – О… вроде бы, из «Уэйтроуз»? И парочка из «Ко-оп». Могу я поинтересоваться, какое отношение они имеют к нашей беседе? Глядя на меня, Алисон предостерегающе качает головой. «Даже не пытайся…» – будто бы говорит она, прищурившись. Я лишь улыбаюсь, заранее извиняясь. О да, я не просто попытаюсь… – Они имеют прямое отношение к нашей беседе, – говорю я, усаживаясь за стол, – потому что эти пакеты я держу в своем рабочем столе. И раздаю по утрам некоторым ученикам. В этом году среди них и Луис Митчелл. Полагаю, вас не удивит информация о том, что Луис получает бесплатное школьное питание – какой ужас, не правда ли? В наше время дети вроде Луиса все еще получают бесплатное питание! Алисон напряженно застывает рядом со мной, а на лицах женщин напротив отражается полное непонимание. Они чувствуют, что их оскорбляют, но не могут определить, как именно. – Луису не нравятся школьные обеды. Ему тяжело находиться в школьной столовой. Луису еще не поставили окончательный диагноз – визиты к врачам и обследования могут длиться вечно, если нет денег, чтобы заплатить частному специалисту, как сделали вы, миссис Лукас, когда считали, что у Олли дислексия, ведь так? Выяснилось, впрочем, что дислексией Олли не страдает. Луису, скорее всего, диагностируют некую разновидность синдрома дефицита внимания и гиперактивности. Ему трудно усидеть на месте и сосредоточиться, иногда он встает посреди урока, чтобы вдруг поточить карандаш. Луис слишком настойчиво обнимается, а когда ему скучно, самостоятельно выбирает себе другое занятие. Однако Луис добрый, заботливый и веселый мальчик, честно говоря, он нравится большинству учителей и почти всем детям. Почти всем. Но не вашим? – Нет, не нашим, – слегка раздувая ноздри, отвечает миссис Лукас. – Я сочувствую всем детям с особенностями развития, однако это не означает, что Луису позволено травить наших сыновей! – Луис никого не травит, – спокойно отвечаю я. – Это чушь собачья. Наступает пауза, женщины громко охают, и Алисон кладет руку мне на локоть. Руку Алисон я мягко снимаю – у меня приступ храбрости, а не безрассудства. – Это именно чушь собачья, потому что если вас интересуют имена главных хулиганов и дебоширов в классе, то это Олли и Джош. Уверяю вас, мне известно, что сейчас не принято так называть детей, однако эти двое – самые настоящие засранцы. Они еще дети, и у них есть время, чтобы измениться, однако на вашем месте я бы начала интересоваться объявлениями о пропавших кошках и откладывать деньги на будущие гонорары адвокатам. Обе мамы таращатся на меня и быстро-быстро моргают. Алисон, бормоча извинения, с шумом отодвигает стул. Я же стою на своем, или, скорее, сижу. – Понимаю, сказано резко. И на самом деле я ничего такого не имела в виду. Ваши сыновья не настолько плохи – всего лишь избалованы и цепляются к Луису, потому что он для них – легкая добыча. Ваши дети не злодеи, и я на девяносто процентов уверена, что они не станут серийными убийцами. Скорее вырастут банкирами или политиками. Однако не слишком приятно услышать, как ваших сыновей поливают грязью, верно? Каково это, почувствовать себя под ударом, на месте Луиса и его мамы? Мать Луиса делает все, что в ее силах, а я, честно говоря, сыта по горло омерзительной чушью, которую несут напыщенные и самодовольные людишки вроде вас. Ваши дети в этой школе лишь до тех пор, пока не придет время переходить в частные заведения. Вы считаете себя лучше матери Луиса, потому что она бедна, снимает жилье и перебивается случайными заработками – однако вы ничем не лучше, равно как и ваши дети. Лицо у миссис Лукас уже ярко-красное, и похоже, что она вот-вот бросится меня душить. Другая женщина плачет, хоть и непонятно, от злости или от раскаяния. Не знаю. Алисон оттаскивает меня от стола и тянет к двери – оказывается, заместитель директора на удивление сильная, хоть на вид и малышка фея Динь-Динь. Слушая ее извинения, адресованные женщинам за столом, я позволяю довести себя до двери. А там, развернувшись, наступаю Алисон на ногу, останавливая ее напор. – Я так и не объяснила, при чем здесь сумки из магазинов. Так вот, мама Луиса укладывает ему обед в пластиковый пакет из супермаркета «Альди». Ваши сыновья издевались над Луисом и еще над несколькими детьми, крича, что в «Альди» ходят только бедняки, люмпены, быдло, отбросы из социального жилья, которые обманом тянут из государства деньги. Вот так – любой ребенок в школе с пакетом из «Альди» или других подобных магазинов считается недостойным и подвергается публичному унижению. Администрации школы следовало бы раньше обратить на это внимание, но мать Луиса не поднимала шума. Возможно, Луис ей не жаловался. Но однажды я увидела, что происходит, и с тех пор меняю «неправильные» пакеты на те, что приношу с собой, – на сумки из «магазинов для богатых», уберегая детей от травли. Возможно, ваши дети и не станут серийными убийцами, но снобами они уже стали! Поздравляю! Пятясь, я выхожу из комнаты для встреч и прислоняюсь к стене, делая несколько глубоких вдохов. Из музыкального зала доносится музыка – поют о русалках, нарвалах и волшебных островах. Пообещав бурлящим от негодования мамашам, что скоро вернется, Алисон осторожно прикрывает дверь и останавливается передо мной. Представляю, какой поток ярости мне предстоит выдержать: начнется с угрозы увольнения, а закончится обещанием выпустить мне кишки. Вместо этого Алисон зажимает ладонями рот и едва не взрывается от хохота, предусмотрительно отойдя на несколько шагов от двери. – Господи, Джесс, – выдыхает она, смахивая выступившие от смеха слезы, – ничего забавнее я в жизни не видела! Ну и лица у них стали, когда ты объявила, что за гаденыши их детки! Бесценно! – Знаешь, в наше время не позволяется называть детей «гаденышами», – отвечаю я. – Может, и нет. Но и выражений вроде «чушь собачья» и «засранцы» позволять себе в этих стенах не рекомендуется. Послушай, ты как вообще? Раньше я от тебя ничего такого не слышала. – Не знаю, как я, – честно отвечаю я, покусывая нижнюю губу. – Но мне ничуть не стыдно за свои слова. Если и стыдно, то только за то, что тебя в это втянула. Знаешь, Алисон… мне, наверное, лучше уйти до конца четверти в отпуск. – Это точно! – приподняв брови, отвечает она. – Тут ты права. Пойду к ним, устраню последствия инцидента. Скажу, что ты вчера похоронила маму и тебе очень плохо, что ты уходишь в отпуск… все будет нормально. Только не уходи прямо сейчас, нам еще надо все обсудить. – Ладно. Мне надо оформить кое-какие бумаги. Надеюсь, все кончится хорошо. По крайней мере, для Луиса. – У Луиса все будет прекрасно. И я не понимаю, что такого в «Альди»? У них замечательные сыры! Подмигнув мне и подняв большие пальцы, Алисон с глубоким вздохом надевает маску вежливого сочувствия и возвращается в львиное логово. Я же легким шагом направляюсь к кабинету, щеки еще пылают после недавнего конфликта. Я вела себя храбро, попыталась исправить небольшое зло. Пора проявить еще немного храбрости и исправить гораздо большее зло, причиненное много лет назад нам с Джо. Хватит уворачиваться от цунами. Пора броситься вперед, поймать волну – а там посмотрим, куда вынесет. Достав телефон, я набираю номер Майкла. На том конце слышится: – Дом скорби Хи-Мэна и Ши-Ры. Чем могу? – Дорогой кузен, – отвечаю я, будто не слыша провокационного приветствия, – как насчет прокатиться со мной в автотурне? Глава 13 – Когда ты пригласила меня в автотурне, я вообразил нечто экзотическое, – жалобно произносит Майкл, глуша мотор. – Автопробег по калифорнийскому побережью или путешествие в Тоскану! Шорох ветра на склонах в Монтенегро! Поездка в Мосс-Сайд[10] в мои планы не входила. Я и одет не в том стиле. – Не ной, – с улыбкой обрываю я поток жалоб. – В таком виде тебя вообще никуда не пустят. Майкл с отвращением закатывает глаза и разглаживает морщинку на ослепительно яркой рубашке с разноцветными пальмами. Дополняют наряд льняные шорты и розовые эспадрильи. Не ошибусь, предположив, что родителям Майкл в таком виде не показывался. – Когда у тебя истекает срок аренды? – спрашиваю я, глядя, как Майкл выбирается из машины. Он недавно закончил учебу на юридическом факультете и вскоре должен вернуться из студенческой квартиры к родителям. – Истек десять дней назад. – Майкл запирает дверь автомобиля. – С тех пор мыкаюсь по знакомым. Никак не свыкнусь с мыслью, что пора возвращаться. Понимаешь, у родителей мне не удастся щеголять в таких шедеврах портновского искусства, правда? – Если хочешь, поживи у меня, – пожимаю я плечами. – Только предупреждаю: увижу тебя в таком наряде до девяти утра, могу и маминой хваталкой для мусора огреть. Притворно ужаснувшись, Майкл идет за мной, глядя, как я проверяю сообщения в телефоне. – Эти хваталки всегда приводили меня в ужас… какие-то пыточные инструменты для садистов с артритом… и все же – спасибо. Может, и воспользуюсь приглашением. А если ты прикинешься больной или безмерно опечаленной смертью твоей матушки, будет вообще идеально – тогда я объявлю, что переезжаю к тебе по доброте душевной. – А вовсе не из-за того, что твои родители – биороботы без чувства юмора? – Ну да. Все так. Мы пришли? Это здесь? Мы стоим у ступеней большого, недавно отремонтированного здания Викторианской эпохи. Кирпичная кладка вычищена, аккуратно подправлена; окна новые, входные двери выкрашены яркой, блестящей краской. Вид у здания потрясающий, и я поражена тем, как изменился этот район Манчестера. Я не часто бывала здесь и раньше – в этих кварталах жили приемные родители Джо, и мы оба были только рады встречаться с ними пореже, и все же перемены бросаются в глаза. Раньше эти улицы прятались в тени манчестерского футбольного стадиона, окруженного сотнями одинаковых домиков, где цвели пышным цветом самые разные культурные традиции и жили люди, готовые, судя по их виду, выстрелить в лицо прохожему из-за неодобрительного взгляда на их кроссовки. Конечно, не все подчинялись законам вооруженных банд, но таких было достаточно, даже когда я приезжала сюда в конце девяностых годов. Теперь, судя по картам Гугла, футбольного клуба нет, а на его месте выросли многоквартирные дома и школа. Хлипкие домишки, кебабные забегаловки и букмекерские конторы никуда не делись, однако больше не кажется, что любой прохожий готов выстрелить мне в лицо. Или я просто пока провела на этих улицах слишком мало времени. В ряду обшарпанных строений перед нами разместились самые разные общественные организации, клубы и небольшие предприятия. Здесь и польское кафе, и магазинчик садоводства и натуральных продуктов, и сомалийский общественный центр, а в окнах одного из домов выставлены плакаты в честь Карибского карнавала.