Моя девочка жила счастливо, напоминаю я себе, ее бесконечно любили и баловали, она не знала ни единого дня горя. Мне не избавиться от злости из-за того, что Грейс не прожила дольше, что нам не удалось подольше побыть с ней, однако драгоценные воспоминания о ней останутся со мной навсегда. Время от времени я поглаживаю лежащий у моих коленей рюкзак. Он слишком мал для взрослого, но, повесив его на одно плечо, я чувствую, что моя девочка рядом. От внимательного взгляда Белинды ничто не ускользает, пока мы едим, болтаем и обсуждаем вылазку в северные районы Дублина. Майкл растянулся на солнышке и сквозь темные очки незаметно разглядывает местных красавцев. – Мне здесь нравится, – мечтательно произносит он. – Красота. Есть и казино, и магазины, и археологический музей, и тот паб «Дэви Бирн», где идешь по следам Улисса… чего еще желать? – Разве что одеваться поприличнее, – предлагает Белинда и морщится, указывая на его гавайскую рубашку. – Ты просто завидуешь, – безмятежно отвечает он, явно напитавшись солнечной энергией. – Не каждому дано так элегантно носить яркую одежду. Но ты, Белинда, не изменяй своей униформе борца за всеобщее счастье. Она мягко толкает его носком форменной обуви борцов за всеобщее счастье – ботинком Dr. Martens, и Майкл тихо взвизгивает. Мне кажется, я вернулась в школу. Я собираю вещи – пора браться за дело. По дате рождения Джо и именам его родителей Белинда отыскала свидетельство о рождении, в котором был указан адрес. Старый, конечно, адрес, оттуда Джо увезли в Манчестер, и обратно в Дублин он с родителями не вернулся. Мы нашли соседку, которая вспомнила семью Джо, впрочем, ничего хорошего о них не сказала, однако направила нас в район Кулок, где, по-видимому, родилась Мона. Эта информация помогла нам обнаружить Мону Фаррелл в базе данных, и сегодня мы собирались заглянуть по ее новому адресу. Майкла наш старомодный способ поиска явно раздражает. Он предлагал отправиться по последнему известному нам адресу Джо и действовать по обстоятельствам. Я же смотрела на вещи иначе – мне требовалось начать с самого начала и пройти от прошлого к настоящему. – Подумай сам, – сказала я Майклу, когда мы ехали по городу, сойдя с парома, – рассуждай логически. Последнее письмо Джо отправил из Лондона, сообщая, что вот-вот переедет. Отправившись в Лондон, мы искали бы иголку в стоге сена, которой к тому же там уже нет. В Дублине, по крайней мере, у нас есть шанс – возможно, Джо приехал сюда в поисках родителей, и если мы их отыщем, то нападем на его след. К тому же есть и другие причины. – Она и так потеряла слишком много времени, – добавила Белинда. – И не представляет, как обошлась с ним жизнь или что на самом деле произошло с ним после того дня. Ей нужно пройти по его следам, по той же дороге, чтобы понять. Это игра в догонялки. Кивнув, я больше не возвращаюсь к этому разговору. Его последнее письмо не дает мне покоя – то, в котором он говорит, что прошло слишком много времени и слишком многое случилось, а потому нам с ним друг друга уже не понять. Я должна доказать ему обратное. Мне необходимо, как говорит Белинда, пройти по его следам. Майкла такое объяснение не удовлетворяет, к тому же он пока не смог отыскать Джо в социальных сетях, что совершенно сбивает его с толку. Мой двоюродный брат не в состоянии понять, как в наше время взрослый человек может жить без общения в Интернете. Мы возвращаемся к машине и оставляем позади фешенебельные районы Дублина – наш путь лежит в Кулок. Я там никогда не была, сомневаюсь, что это место нравится туристам, однако в интернете Майкл узнал, что в этом районе снимали абсолютно неизвестный ему фильм «Группа “Коммитментс”»[14]. Услышав название группы, Белинда всю дорогу напевает «Mustang Sally». Мону мы находим не с первой попытки. Она живет не там, где должна бы, а в паре кварталов от известного нам адреса, в квартире на первом этаже. Весь район, похоже, застроен исключительно многоквартирными домами для малоимущих и выглядит так, будто застыл в семидесятых годах прошлого века. Прохожие, к которым мы обращаемся с вопросами, отвечают нам с певучим акцентом со странной смесью дружелюбия, даже угощают картофельными чипсами из бумажного пакета, и в то же время неприкрытой враждебности. Когда мы наконец находим тот самый адрес, Майкл открыто высказывает свои сомнения относительно того, что изысканная английская леди, чернокожая женщина и гомосексуалист в этом районе Дублина придутся ко двору, и желает вернуться к тем улочкам и паркам, по которым мы гуляли утром. Едва мы ставим автомобиль на стоянку, как к Майклу мгновенно подлетает стайка ребятишек, интересуясь, не «присмотреть ли за машиной». Майкл смущенно переминается с ноги на ногу, а Белинда, прошедшая похожую школу жизни, протягивает сторожам банкноту в пять евро, подкрепляя плату суровым взглядом, который явно говорит, что к нашему возвращению боковые зеркала должны остаться на месте, а в шинах не должно появиться лишних дыр. Рюкзачок с Дорой-путешественницей я забираю с собой. На всякий случай. Дверь нам открывает женщина, которой на вид не меньше сотни лет. Сначала мне кажется, что мы опять ошиблись адресом. Согласно свидетельству о рождении, которое мы скачали в формате pdf, Моне Фаррелл должно быть шестьдесят лет. Я привыкла видеть шестидесятилетних совсем другими: полными жизни – они либо работают, либо готовятся выйти на пенсию и планируют заниматься любимым делом, либо отправляются в круизы. Мона же в свои шестьдесят явно готова открыть дверь старухе с косой. Волосы у нее тонкие, отброшены назад с исхудавшего скуластого лица. Взгляд рассеянный, как у человека, давно пристрастившегося к героину, и абсолютно бесстрастное выражение лица. Она высокая, но очень худая и сгорбленная, плечи опущены, как будто она ждет нового удара. И только глаза – большие, карие, прекрасные глаза напоминают о Джо. Она вглядывается в нас, открыв дверь, не понимая, что происходит. Я тоже смотрю на нее, не сводя глаз, и она прищуривается, оглядывая меня с ног до головы, почти узнавая. Странное это ощущение. Передо мной мама Джо. Женщина, которая привела его в этот мир, женщина, которая его бросила. Она бабушка Грейси, мы с ней связаны родством и потерей. И я не представляю, что сказать сейчас, глядя ей в глаза. – Мисс Фаррелл? – спрашивает Белинда. – Мона Фаррелл? – Может быть, – отвечает она, скрестив руки на впалой груди в попытке выглядеть уверенно. – А кому это интересно? Если вы явились что-нибудь продать, то зря теряете время. – Вы мама Джо? – выпаливаю я, и ее лицо мгновенно меняется. Глаза округляются, пальцы сжимаются в кулаки, уходит уверенность. – С ним все в порядке? – встревоженно спрашивает она. – Вы не из полиции? – Нет, мы не из полиции, – отвечаю я. Как странно она реагирует, услышав имя Джо. Удивительно. Мы у цели. Мы нашли маму Джо – это первый шаг к нему. – Я – Джесс. Мы с вами не встречались, но мы с Джо… были вместе. У нас был ребенок. И теперь… я ищу Джо. По ее лицу проносятся тени обуревающих ее чувств, и она пытается взять себя в руки. В конце концов Мона отступает от двери и говорит: – Что ж, тогда заходите. Квартира маленькая, но на удивление чистая. В гостиной сразу бросается в глаза огромный телевизор с плоским экраном, и пока Мона разливает чай, я оглядываюсь. Обстановка спартанская, кроме телевизора ничего особенного здесь нет. При виде единственной фотографии в рамке у меня сжимается сердце. Подойдя к подоконнику, на котором стоит фотография, я беру ее. Это Джо и Грейс на празднике в честь ее третьего дня рождения. На самом деле особого праздника не было. Мы просто устроили пикник в парке на троих. Тот день я помню до последней минуты – стоял октябрь, необычно теплый и светлый, деревья окутывала золотистая дымка, кучи листьев лежали на дорожках. Мы тогда взяли с собой одеяло, всех кукол Грейси и усадили их в ряд. Перед каждой куклой поставили бумажную тарелку с крошечным кусочком шоколадного кекса, и Джо получил задание накормить всех кукол. Мы съели кекс, спели «С днем рождения!», а потом играли в догонялки среди разноцветных осенних листьев – бронзовых, красновато-коричневых, медно-желтых. Это я сфотографировала их с Джо. Наверное, тогда мы в последний раз фотографировали Грейс. Прижав фото к груди, я чувствую, как внутри разрастается боль потери. Пусть это случилось давно и ощущения притупились, я вдруг понимаю, к чему мне нужно подготовиться: идти по следам Джо – значит открывать душу боли и радости воспоминаний о нем и Грейс. Мне придется вспомнить время и события, которые я так долго гнала из памяти, пройти по дорогам, которые я закрывала для себя, чтобы сохранить рассудок. «Оно того стоит», – говорю я себе, увидев застывшую в дверях Мону, которая не сводит с меня глаз. Помедлив, она окидывает нас настороженным взглядом и, раздав чашки с чаем, подходит ко мне и мягко вынимает из моих рук рамку. Взглянув на фотографию, она переводит взгляд на меня и улыбается. Улыбка, хоть и печальная, мгновенно преображает ее лицо – делает моложе на десятки лет. На мгновение мне приоткрывается красота женщины, которую не успела измучить жизнь. Она ставит фотографию на место и тянется исхудавшей рукой к кресту на шее, за утешением. – Вы знаете, где он сейчас? – мягко спрашиваю я. Раньше я думала, что возненавижу эту женщину, стану презирать за то, что по ее вине пришлось вынести Джо, однако теперь, стоя перед ней, я не ощущаю ненависти. И осуждение заглушают печаль и сожаление, облаком следующие за ней из комнаты в комнату. – Нет, милая, не знаю. Прости. Он приезжал давно, в 2004-м или в 2005-м, кажется. Память у меня уже не та. Я и не поверила, когда он вдруг постучал в дверь, такой взрослый. Я… я все равно его узнала, даже после стольких лет. Глаза у него такие… от его взгляда всегда таяло сердце. Он недолго побыл со мной, но… понимаешь, я была не права. Больна и головой, и телом. Мне было стыдно от того, что бросила его, и от того, кем я была – зачем ему такая мать… зачем ему жизнь, которую я могла ему дать. Похоже, она говорит и о том времени, когда оставила его ребенком, и одновременно о недавнем прошлом, и в ее словах столько боли, а в глазах блестят слезы. Смахнув слезинки, она грустно смотрит на меня. – Он много рассказывал о тебе, Джесс. И о малышке Грейси. Подарил мне эту фотографию. Он очень тебя любил, и его сердце не выдержало того несчастья. Он тосковал по тебе, но уверял, что должен был уехать. Говорил, что ты не хотела его видеть и вам обоим будет лучше побыть врозь, чтобы ты могла поправиться. – Это неправда, – я быстро прерываю ее, касаясь иссохшей руки. Кожа да кости. Мона сразу отдергивает руку – наверное, давно никто не касался ее с любовью и нежностью. – Мои родители решили за меня, а я тогда была слишком слаба, чтобы настоять на своем. Недавно моя мама умерла, и я обо всем узнала. Я бы ни за что не велела Джо уехать. Я тоже его любила. Она кивает и садится на маленький стул, который принесла с кухни. В этой комнате лишь небольшой диван – квартира рассчитана на одного человека. – Понимаю, – кивает она и отпивает чай. Обжегшись, чуть морщится. – Но что сделано, то сделано. Твоя мама поступила так ради тебя. Джо такого не заслужил, но бедняге никогда не везло, правда? Не вовремя мы привели его в этот мир, уж это точно. – А его отец жив? – спрашивает Белинда, которую, похоже, не задевает почти ощутимый водоворот чувств. Она сосредоточена на дне сегодняшнем. – Вы знаете, что случилось с ним? – Он давно умер, – уставившись в пространство, отвечает Мона. – Передозировка. Жизнь у нас была… нездоровая. Когда мы переехали вместе с Джо в Манчестер, то собирались начать с чистого листа. Но ничего не вышло. То же самое на новом месте. Наркотики, попытки наскрести денег, злые люди. Мы оставили там Джо – и я понимаю, как это выглядит со стороны. Но я и правда думала, что так будет лучше, клянусь. Его отец стал придумывать всякое, ему вечно не хватало денег… Джо был маленький, мог пролезать в окошки и приносить пользу. А потом дела пошли еще хуже, и некоторые из наших соседей считали, что маленький мальчик может приносить деньги и другим способом… У меня внутри все переворачивается при одной мысли о Джо, едва ли старше Грейси, зажатом в тиски той страшной жизни. Я опускаю глаза и смотрю в чашку с чаем, потому что не хочу, чтобы Мона видела выражение моего лица. – Я его мать, – говорит она уверенно и спокойно, не раз мысленно пройдя по этой дороге, рассмотрев свои поступки со всех сторон, – и я должна была его защитить. Но я этого не сделала, не могла – слишком запуталась. И не думайте, что я кого-то виню или пытаюсь себя оправдать. Я живу с этими мыслями последние несколько лет. Существовать без наркотиков не так приятно, как уверяют. Без них яснее видно, какой гадкой я была раньше – только и всего. Кивнув, я с усилием прогоняю захватившие мое воображение картины из детства Джо. Когда мы встретились, он уже это пережил, для него уже тогда это осталось в прошлом. Сейчас мы говорим о будущем. – Однажды его забрали полицейские, их вызвали соседи. Мы так накурились, что ничего не заметили. А когда пришли в себя, я решила, что ему без нас лучше. Не было ни дня, чтобы я не жалела о том решении, но ему хотя бы досталась хорошая семья, и с ними он жил безбедно. Майкл ни разу не встречал приемных родителей Джо, но мы с Белиндой изумленно переглядываемся. Никто и никогда не назвал бы приемную семью Джо «хорошей», а жизнь его «безбедной». Похоже, мы одновременно понимаем, что Джо лгал матери, выдумал себе хорошую жизнь, чтобы не мучить эту и без того изможденную женщину. Я много печального услышала сегодня, но плакать мне хочется именно после этих слов о приемной семье Джо. Несмотря на все, что ему пришлось пережить, на все, что с ним случилось, Джо сохранил в душе сострадание и благородство. – Вообще-то… – начинает было Белинда, наклоняясь с гневным видом. – Они были хорошие, – прерываю я Белинду, не давая ей продолжить. – И вы правы, он ни в чем не нуждался. Белинда прожигает меня взглядом, но я не обращаю на нее внимания. Джо не хотел, чтобы Мона страдала, и я намерена исполнить его желание. – Вы даже не предполагаете, куда он мог отправиться? – спрашиваю я, когда мы без потерь выходим из едва не разгоревшегося спора. – Мы знаем, что после той встречи с вами он еще долго оставался в Дублине. – Не знаю. – Мона неуверенно переводит взгляд с меня на Белинду, будто ощущая возникшее напряжение, которое она предпочитает не усугублять. – Мне было не очень-то хорошо. К тому времени я не раз лежала на реабилитации, но лечение не помогало. Я то возвращалась к жизни, то выпадала из мира. Джо пытался мне помочь, он хороший мальчик, но даже он понимал, что дела мои хуже некуда. Слышала, он устроился на работу в один из шикарных отелей в центре города. Попробуйте поискать его там. Она пытается помочь, но на лицах моих друзей отражается лишь раздражение. Делать здесь больше нечего, и я встаю. Остальные поднимаются следом, и мы неуверенно топчемся в маленькой комнате. – Спасибо вам, Мона, – я сдержанно благодарю ее. – Мы так и поступим. Она кивает и провожает нас до двери. Белинда и Майкл выходят первыми, и я вижу, как на улице к ним бросается стайка ребятишек. – Если найдешь его, – поглаживая крест на цепочке, произносит Мона, – скажи ему… передай, что я молюсь за него. И раньше молилась, и всегда буду. – Конечно, передам, – отвечаю я. Мне хочется ее обнять, но вряд ли Мону этим утешишь. Ее мало обнимали в жизни. – Мне очень жаль, Джесс. Жаль, что так случилось с Грейси. И с тобой. Мне бы очень хотелось с ней встретиться… стать ей бабушкой. Но, быть может, я бы опять все на хрен испортила. Грубое ругательство звучит словно гром среди ясного неба, на лице Моны – печать отвращения к себе. Надеюсь, что из-за нас она снова не покатится по наклонной, не упадет с той ветки, за которую наконец уцепилась, в волны бушующего вокруг океана наркотической зависимости.