Мой голос звучит пронзительно и раздраженно, потому что я действительно раздражена. – Он не в тюрьме, – отвечает Белинда. – Его задержали, потому что он не оказал содействия полиции, отказался дать показания, отказался даже от адвоката. Этот упрямец прошел через все, что полагается в таких случаях. В конце концов против него не смогли выдвинуть обвинений – мистера Кеннеди, расиста и по совместительству мерзавца, который жестоко обращался с животными, так и не нашли, а значит, некому было подать на Джо в суд. К тому же свидетели отказались от дальнейших объяснений. Обвинение было снято. Вроде бы неплохие новости – так почему же у Белинды такой странный вид? Мне вдруг хочется вытрясти из нее признание, взять за плечи и трясти, пока все, что она скрывает, не посыплется из нее, но я сдерживаюсь. Поступать так невежливо, а Белинда наверняка выиграет, затей я столкновение, которое в полицейском отчете будет названо «нанесением телесных повреждений». – Это ведь хорошо, правда? – спрашивает Майкл. Не глядя на него, Белинда продолжает говорить, не сводя с меня глаз: – Лиам отыскал домашний адрес, по которому Джо отпустили из-под стражи, – сообщает она. Я киваю, но не говорю ни слова. Она хочет сказать что-то еще и явно считает, что мне это «что-то еще» не понравится. – Все нормально, – произношу я, выждав несколько секунд. – Я не сломаюсь. Бейби Спайс давно повзрослела. – Хорошо. В конце октября 2009 года Джо выпустили из-под стражи без всяких условий. Из Пайнферта его забрала жена. Глава 30 Мне надо исчезнуть. Побыть одной, пройтись по улицам. Оставив Белинду с Майклом, я брожу по лондонским улочкам мимо выстроившихся рядами домов в георгианском стиле и плохо отремонтированных многоквартирных зданий, мимо витых чугунных решеток и изысканных английских парков, японских ресторанчиков быстрого обслуживания, пиццерий, баров, польской бакалеи и мемориальных табличек на увитых плющом кирпичных стенах. Я едва замечаю спешащих к метро прохожих и туристов с тяжелыми чемоданами, подрезаю велосипедистов и не слышу громких гудков, которыми провожают меня водители черных такси и других, медленно ползущих по Бейкер-стрит машин. Я шагаю по городу, потому что иначе не могу. Если остановлюсь, то начну таять, как растаяла от воды Злая колдунья Запада из сказки «Волшебник страны Оз». Я будто существую отдельно от мира, что со мной не раз случалось – ощущение знакомое, как будто встретил на улице одноклассника, который тебе никогда особенно не нравился, но вы так давно знакомы, что придется пойти в бар, пропустить по стаканчику, как бы ни хотелось в последнюю минуту отказаться. Меня окутывает облаком одиночества, я уношусь прочь от безумной толпы, существую в собственном вымышленном мире. Тело отзывается на напряжение мыслей, мышцы сжимаются, по ним пробегает судорога – спутница мучительного страха. Пусть паника проходит мимо, я отказываюсь верить в распад реальности. На ходу я касаюсь кирпичных стен, царапаю пальцы о шероховатости цемента и камней, напоминаю себе: я существую! Размазывая крошечное пятнышко крови по джинсам, я говорю себе: заживет! Спустя некоторое время я останавливаюсь и замираю посреди тротуара – потоки людей огибают меня, будто волны скалу. На меня натыкаются, толкают, обзывают разными не слишком приличными словами – я совершила смертный для любого лондонца грех: посмела встать на пути спешащих по важным делам прохожих. До ушей доносятся гудки машин, порой рев мотора, отдаленный перестук поездов метро и треск выхлопа, так похожий на выстрел, хоть и не настоящий. Резкий звук выхлопа выводит меня из ступора, я заставляю себя дать название этому звуку, пытаюсь справиться с последствиями шока. Надо дышать. Не знаю, сколько времени я брожу по городу. Может быть, полчаса, а может быть, и целый день. Когда я возвращаюсь, вид у Майкла взбудораженный, а у Белинды – раздраженный. Похоже, они обо мне тревожились. Меня окатывает неожиданной волной тепла – чем бы ни закончилось наше приключение, бессмысленной потерей времени его не назвать. – Извините, – коротко говорю я, усаживаясь на высокий табурет на кухне. – Мне надо было подышать. И подумать. – Великолепно, – саркастически бросает Белинда. – Ну и как, додумалась, как вылечить рак? – Как ни печально, нет, – спокойно отвечаю я, отказываясь попадаться на удочку. – Но к некоторым выводам я пришла. Мне кажется, нам стоит отказаться от дальнейших поисков. Не нужно больше разыскивать Джо. После моих слов повисает тяжелая пауза, которую так и хочется поскорее заполнить. – Почему? – хмурится Белинда. – Только из-за того, что он женат? – Да, – честно отвечаю я, собираясь с силами, чтобы услышать комментарии Белинды. Несколько секунд она кусает губы, и я чувствую, как нарастает в ней буря негодования. – Чушь собачья, – решительно заявляет она. – Мы забрались в такую даль, столько всего выяснили, и теперь ты хочешь поставить точку? Только потому, что счастливый конец, который ты вообразила, не светит? Ты ведь понимала, Джесс, что он наверняка живет своей жизнью, как же иначе! Нельзя же быть такой наивной! И если хочешь знать, отказаться от поисков сейчас, узнав, что он встретил кого-то еще, с твоей стороны – эгоизм чистой воды. Она не кричит, но в ее голосе звучат стальные нотки, а пальцы сжаты в кулаки. Отсчитав несколько ударов сердца в тишине, убедившись, что Белинда выговорилась, я отвечаю. Я предвидела такой напор и отчасти даже согласна с Белиндой, но на нашу историю можно взглянуть и с другой стороны. – Белинда, я все понимаю, ты расстроена, – тихо произношу я, – но причина кроется в другом. Я не наивная девочка и не бьюсь в истерике оттого, что не видать мне счастливого конца – честно говоря, жизнь пока не убедила меня в том, что счастье в конце концов приходит. – Тогда в чем дело? – спрашивает Белинда. – Почему ты сдаешься? – Ты ведь сама сказала, что Джо живет своей жизнью. Женился. Возможно, у него дети, работа и все хорошо. Быть может, он наконец достиг всего, чего заслуживает. И наконец-то по-настоящему счастлив. Помолчав, я наблюдаю за тем, как Белинда воспринимает мои слова, и наношу последний удар: – И если все так, то зачем мне вмешиваться? Переворачивать его жизнь вверх тормашками? Ломать недавно построенное? Разве у меня есть право разрушать то, что он создал? – Это не эгоизм с ее стороны, – говорит Майкл и берет меня за руку. – А нечто прямо противоположное. Помолчав, Белинда опускает сжатый кулак на столешницу с такой силой, что чашки подскакивают на блюдцах. – Черт возьми, Джесс, – выдыхает она. – Ну почему мне все время приходится просить у тебя прощения? Глава 31 На следующий день я собираюсь в обратный путь. Складываю все, стараясь ничего не забыть, со смешанным чувством печали и завершенности еще раз раскладываю драгоценные письма и открытки, чтобы взглянуть на них, прежде чем уложить в рюкзачок Доры-путешественницы. Присев на край кровати в спальне для гостей, я разрешаю себе поплакать – о себе и о том, что счастливого конца у моей истории не будет. О Грейси и о ее такой короткой, хоть и счастливой жизни. Плачу о маме, о папе и о других ушедших в лучший мир. Слезы льются, а я клянусь себе, что это в последний раз, и вдруг взгляд падает на один из конвертов, который прислал Джо, – на ярко-желтый квадратик с надписью «Прочти меня, когда станет грустно». Не сохранить ли его на будущее, ведь меня ждут и другие печальные дни? Однако я все же беру конверт и без труда открываю – старый высохший клей поддается быстро. Утерев глаза, едва не прыскаю со смеху – подумать только, меня так переполняет грусть, что не получается прочитать совет о том, как от нее избавиться. «Когда ты была беременна Грейси, то плакала по любому поводу. Рыдала, когда умерла Дасти Спрингфилд[19], без перерыва крутила ее песню «Son of a Preacher Man». Плакала, когда осенью с деревьев облетали листья, и когда видела радугу, и даже когда мы смотрели «Матрицу». Ты пыталась объяснить, что тебя переполняют чувства – хорошие, плохие, разные. И даже самое прекрасное на свете – птицы в небе и детский смех – в конце концов доводило тебя до слез, потому что прекрасное не вечно. Помню, как обнял тебя однажды после особенно тяжелого разговора с твоим отцом – вы разговаривали по телефону, – и ты дрожала с головы до ног. Тебя трясло без остановки. Я обнял тебя, стараясь не думать о том, как страшно злюсь на твоего отца, и постарался утешить. Это было ужасно, но ты выплакалась, перетерпела неприятные минуты и отпустила горе. В те мгновения я был так благодарен судьбе, которая свела нас – ты не стеснялась своих чувств и не боялась показать, как тебе на самом деле плохо. Ты всегда шла навстречу движениям души, и я восхищался тобой, Джесс. Тебе никогда не приходило в голову подавить чувства, спрятаться от них – ты все встречала лицом к лицу, неважно, насколько это было трудно. Ты принимала происходящее, пропускала через себя и побеждала в этой борьбе. И если сейчас тебе грустно, помни: в конце концов все пройдет. Потому что грусть тоже проходит. А теперь обними себя и поплачь». И я делаю, что сказано: обнимаю себя за плечи. Не знаю, прав ли Джо, проходит ли грусть, но, может быть, она изменяется, становится чем-то другим. Я смотрю на строки, написанные рукой Джо, и вспоминаю времена, когда мы жили вместе – какой девчонкой я была тогда и какой стала, думаю о юном Джо и воображаю, каким мужчиной он стал. Перебираю в памяти то, что случилось, и воображаю, чего никогда не будет. Грусть не проходит, однако теперь к ней примешивается кое-что еще – надежда. Я искренне надеюсь, что сейчас Джо счастлив. И что его оценили по достоинству. И еще надеюсь, что, может быть, однажды я буду счастлива. Возможно, даже одиночество преходяще. Убрав письма и открытки, я прислушиваюсь к тишине, размышляя, когда же вернется Майкл и мы отправимся домой. Обратно мы едем вдвоем – Белинда остается в Лондоне. Мы обо всем поговорили, и она приняла мое решение, однако все равно хочет дойти до конца, отыскать Джо и выяснить, как он живет и чем дышит спустя столько лет. К поискам Белинда приступила с утра пораньше, вооружившись адресом, который раздобыл для нее Лиам, и пообещала не пропадать. Не знаю, сдержит ли она обещание – возможно, мы вновь стали по-дружески близки лишь ненадолго, потому что обе нуждались в этом союзе. Майкл наверняка хотел бы пойти с ней, но остался, ожидая, что я снова расклеюсь. Поблагодарив его за доброту и предусмотрительность, я все же мягко сообщила, что мне нужно побыть одной, прежде чем возвращаться к переменчивой жизни в казалось бы реальном мире, и попросила его прогуляться в музей Шерлока Холмса. Домой я возвращаюсь со странным ощущением – знаю, надо принимать решения, нельзя бросать жизнь на самотек. Пора позаботиться о практической стороне жизни – например, ответить себе на вопрос: продать мамин дом или оставить? Вернуться на работу в школу? В деньгах я не нуждаюсь, а вот как жить – не представляю даже отдаленно. И это одновременно страшно и восхитительно. Я могу делать что хочу. Я довольно молода, здорова и проживу не один десяток лет. Быть может, и я кого-нибудь встречу. Выйду замуж, у меня будут дети. Кто знает? Все это я говорю себе, раскладывая на одеяле фотографии Джо, касаясь каждой из них, наслаждаясь блеском его глаз, восхищаясь растрепанной шевелюрой и улыбкой, которая в самые темные времена осветит самую темную комнату. «Нет, – говорю я себе. – Такого у меня больше не будет». Окидывая взглядом импровизированный коллаж, фотографии, с которых на меня смотрит Джо, я понимаю, что он навсегда останется в моей душе вместе с Грейси. Ничего подобного со мной больше не случится. Но так тоже можно жить – счастье не всегда приходит с любовью. Есть и другие способы стать счастливой. Хлопает входная дверь, и Майкл хрипло выкрикивает мое имя. Пробежавшись по комнатам первого этажа, он топает вверх по лестнице. – Джесс! – кричит он, врываясь в спальню – весь красный, потный и запыхавшийся. – Что случилось? – интересуюсь я. – Тебя так потряс музей Шерлока Холмса?