– Нет! То есть да, там много всякого невероятного, и я купил себе шляпу, как у сыщика, но… я не о том хочу рассказать! – Понятно, – киваю я и собираю разложенные на кровати фотографии и письма. – А о чем ты хочешь мне рассказать? – Звонила Белинда. Тебе. Но ты не взяла трубку. Она пошла по адресу, который дал Лиам, и теперь говорит, что нам тоже надо туда приехать. Дело важное. – Не надо, Майкл, – качаю я головой. – Я уже все решила. – Она предупредила, что ты так ответишь. И велела сказать тебе, чтобы ты прекратила хныкать и подняла задницу с кровати. Она говорит, что все не так, как мы подумали, и есть над чем поработать. В глазах у Майкла пляшут знакомые искорки. – Тебя так и тянет сказать: «Игра продолжается». Так ведь? – Ну да, конечно! Но я уже цитировал Шерлока и об игре говорил, хоть сейчас для этих слов самое время! Ну, пойдем, пожалуйста! Я знаю, что ты очень правильно решила поехать домой, но сейчас отказываться нельзя. Белинда плохого не посоветует. Она такая правильная! Ну, давай! Хватит ныть! Вокруг фигуры Майкла в дверном проеме будто бы поднимается вихрь, с каждым словом его голос звучит все громче. И этот вихрь подхватывает меня, застывшую на развилке меж двух судеб. Кивнув, я спускаюсь с Майклом по лестнице и выхожу из дома. Он чуть ли не бросается под колеса черному такси, и спустя несколько минут мы уже петляем по улочкам, следуя на север, огибаем зеленые поляны Риджентс-парка, пробираемся мимо Юстонского вокзала и уворачиваемся от суеты вокруг Кэмденского рынка. Такси останавливается перед большим домом в викторианском стиле – огромном, но явно знававшем лучшие времена. По некоторым признакам легко заключить, что теперь в этом доме несколько квартир – во дворе мусорные баки, на стене у двери таблички с именами жильцов и кнопки звонков, на узкой подъездной дорожке теснятся припаркованные автомобили. Нас занесло в не самый обычный район города – здесь и бывшие особняки, переделанные в многоквартирные дома, и небольшие домики на одну семью, а на углу гордо возвышается старомодный паб «Клубничка». Майкл стремится вперед, к ему лишь известной цели, тянет меня за руку по стертым каменным ступеням к двери бывшего особняка. Похоже, он боится, что я передумаю. Как только он нажимает на одну из кнопок, нас тут же впускают. В вестибюле горит свет, вдоль белых стен выстроились почтовые ящики, парочка велосипедов и большой мешок для мусора, наполненный потрепанными мягкими игрушками. Печально повисшие кроличьи уши наводят тоску. Майкл ведет меня вверх по лестнице, и на площадке первого этажа мы встречаем Белинду. Улыбнувшись и подмигнув в знак приветствия, она открывает перед нами дверь в квартиру. Гостиная невелика, однако потолок высокий, а из окон открывается вид на тихую улочку и ряд домиков. Комната роскошно отделана в нежных оттенках фуксии и лилового, на окнах алые бархатные портьеры, дополняет обстановку экстравагантная кушетка с черно-белой обивкой, напоминающей шкуру зебры. Стены увешаны фотографиями в позолоченных рамках – на всех изображена миниатюрная темноволосая женщина в самых необычных местах. На одной из них, сделанной, наверное, в тридцатые годы прошлого века, она, в летных очках и кожаной куртке, стоит возле небольшого самолета, рядом с пропеллером, похожая на Амелию Эрхарт. На другой – сидит на верблюде посреди пустыни. А вот она в горах, катается на лыжах. И стоит в бальном платье с бокалом шампанского у подножия Эйфелевой башни. На черно-белой кушетке восседает тщедушная женщина. На вид ей не меньше ста лет, кожа высушена, как у тех, кто много времени проводит под открытым небом. Волосы – чистое серебро, подстрижены коротко, как у Одри Хепберн, одета она в зеленый спортивный костюм «Адидас» и ярко-розовые кроссовки. Женщина улыбается мне так живо, таким задором сияют ее карие глаза, что сомнений не остается – на фотографиях именно она. Не знаю, радоваться ли за нее, за столь бурно прожитую жизнь, или сочувствовать – ведь заканчивается эта жизнь в одиночестве, в убогой квартире, оставшейся от некогда роскошного особняка. – Познакомьтесь, – предлагает Белинда, почтительно указывая на убеленную сединами женщину, – это мисс Ада Уилбрахэм. В прошлом археолог, путешественница и любительница приключений. А еще она знакома с Джо. Мисс Уилбрахэм, это Джесс. Взгляд у пожилой дамы столь проницательный, что ни малейших сомнений в остроте ее ума быть не может – она жестом приглашает меня сесть рядом с ней на кушетку. – Рада с тобой познакомиться, – хорошо поставленным голосом произносит она. – Я много о тебе слышала. Она протягивает мне крошечную морщинистую руку с выцветшей на тонких пальцах пергаментной кожей, и я не знаю, что делать – пожать ее или поцеловать огромное кольцо с бриллиантом. Я протягиваю в ответ руку, и она крепко сжимает мои пальцы, приговаривая: – Бедная девочка. Жизнь тебя не пощадила. И почему-то от этих простых, но таких полных сочувствия слов у меня перехватывает дыхание. Встряхнув головой, я чувствую, как дрожат губы. Рядом с мисс Уилбрахэм можно не скрывать охвативших меня чувств, она наверняка повидала в жизни побольше моего, и ее ничем не удивить. – Как вы познакомились с Джо? – спрашиваю я, не отнимая руки. – Мы встретились из-за громкой музыки и жалоб. – Джо слишком громко включал музыку? – нахмурившись, уточняю я. Не припоминаю, чтобы Джо вел себя так бестактно. – Нет, дорогая, музыку слушала я, а Джо выразил недовольство. Очень вежливо, конечно же. Хочешь узнать, как все было? Найдется у тебя время, чтобы выслушать воспоминания пожилой дамы? Я молча киваю, и она продолжает: – Вот и хорошо. Белинда сказала, что вы все вместе разыскиваете Джо. Я желаю вам удачи в поисках и попрошу об одной услуге: если вы его найдете, передайте от меня самый горячий привет и скажите, что я по нему скучаю. Представляю, как он удивится, узнав, что я до сих пор жива! Она смеется над последней фразой и добавляет: – Честно сказать, иногда я и сама удивляюсь, что до сих пор жива… Ну, не важно. Давайте я вам обо всем расскажу. История эта началась тридцать первого декабря, в самом конце 2008 года… Глава 32 Больше всего на свете Ада любила находиться в центре событий. Она всегда была такой, даже ребенком – устраивала чаепития и пикники, приглашала друзей к себе домой в Девоне на летние балы для кукол и плюшевых мишек. Когда она окончила школу и колледж, разразилась Вторая мировая война, и Ада прошла ее в том же веселом ритме – перемежая потрясающе интересную, но и тяжелую работу под бомбежками в Лондоне водителем санитарного автомобиля и великолепные вечеринки, на которых бывали красавцы пилоты из США, а подавали консервированную ветчину и дешевое вино. По Африке и Индии она тоже путешествовала весело – много работала, много развлекалась, наслаждалась экзотической едой, специями, фруктами и напитками, не упуская и еще более экзотических мужчин. Упоительная жизнь – и Ада к ней пристрастилась. Пристрастилась к теплым лучам солнца, согревающим кожу, к невыносимо синему небу, к звуку барабанов и струнных инструментов, выводящих иноземные мелодии, к благословенному джин-тонику со льдом в темных барах в дальних закоулках планеты. А потом она состарилась. Но и в преклонном возрасте с той же страстью тянулась к жизни, к празднику, преображала мир вокруг себя. Кентиш-Таун, конечно, не так восхитителен, как базары в Марокко или соляные озера Намибии, однако теперь она живет здесь. А значит, здесь и будет праздник. Она всегда рада видеть, как в ее маленькую квартиру набиваются гости. Рада, что, даже прожив почти девяносто лет, может привлечь столько народу. Громко звучит музыка – если под одной крышей собирается несколько поколений, смело включай the Rolling Stones, не прогадаешь, – гости танцуют посреди комнаты под песню «Jumping Jack Flash». Некоторые расположились с бокалами в руках прямо на полу или на диванах, весело переговариваются. Знакомятся. «Быть может, к началу 2009 года завяжется даже несколько романов», – думает Ада, наблюдая за библиотекарем, который взволнованно беседует с пышногрудой дамой из цветочного магазина. На кухне толпа, закуски, алкоголь – как на любой удачной вечеринке, главные события разворачиваются на кухне. Сейчас здесь Клара и Дженнифер. Обе юные, прелестные, влюбленные, но и безутешно печальные. Конечно, они не помнят войны, не знают времени, когда влюбленных разлучала жизнь, уводя на битву, на смерть или отдавая врагу, как произошло с родственниками ее отца в Германии – они оказались под солдатским сапогом, под прицелом ружей и перед рычащими псами. И все же они безутешны – потому что молоды. И влюблены друг в друга. Их разлучают обстоятельства, им кажется, что жизнь кончена. Все это невыразимо грустно, однако Ада полагает, что отчаиваться рано. В ее годы хорошо понимаешь, что сегодняшняя трагедия завтра превратится в милый анекдот, который будут рассказывать на званых обедах. Музыка меняется – Джек Флэш больше не скачет, на его место заступает Игги Поп с его грандиозной «Lust for Life». Ада надеется, что эту песню сыграют на ее похоронах, если, конечно, план А – бессмертие – претворить в жизнь не удастся. В короткую паузу между двумя треками вклинивается дребезжание дверного звонка, хотя она специально оставила дверь приоткрытой. Ада с улыбкой идет в коридор мимо обнимающейся парочки поэтов и знакомого рефлексолога, который раскладывает на кофейном столике карты таро. Ада знает, кого увидит у двери, и с радостью предвкушает встречу. – Сегодня обойдемся без жалоб, Джо? – широко улыбаясь, спрашивает она. – Я на всякий случай пригласила весь дом. Он качает головой и подает ей бутылку вина, которую принес на праздник, улыбаясь так, что Аде кажется, будто ей снова девятнадцать лет и она кружится в объятиях капитана военно-воздушных сил под звуки духового оркестра. – Нет, Ада, ни слова жалобы. И должен сказать, что ты сегодня выглядишь великолепно. Она смеется и кружится, раскинув руки в изысканном платье в восточном стиле, хлопает широкими рукавами, будто бабочка крыльями. – Знаешь, Джо, когда живешь так долго, как я, давно забытые платья в конце концов снова входят в моду! Приподнявшись на цыпочки, она заправляет выбившийся почти черный локон ему за ухо. – А ты, дорогой мой, как всегда, прекрасно выглядишь, так бы и съела тебя! Будь я лет на шестьдесят моложе… – Будь ты на шестьдесят лет моложе, на меня бы и не взглянула, наверняка выскочила бы замуж за принца или за Джорджа Клуни, – отвечает он, следуя за ней в гостиную. – Мне повезло, что я встретил тебя на закате жизни. Джо всегда находит верные слова. Есть у него такое устаревшее и недооцененное качество – шарм. Он въехал в дом несколько месяцев назад, поселился в крошечной подвальной квартире, которую называют «студией», но на самом деле это чуть подремонтированный чулан. Джо договорился с хозяином и присматривал за зданием, что-то чинил, убирал, а взамен платил за квартиру гораздо меньше, чем предыдущий жилец. Впервые Джо с Адой встретились, когда она слишком громко включила Вагнера. Очевидно, не всем по нраву великолепный «Полет валькирий», грохочущий в два часа ночи. Потревоженным соседям не хватило храбрости постучать к Аде самим, и когда она открыла дверь, то увидела Джо. Стоит признать, что она к тому времени уговорила почти половину бутылки шерри и не уследила за громкостью музыкальной композиции, однако Ада была не из тех, кто живет по чужой указке. Ей пытались приказывать родители. Учителя. Коллеги-мужчины. А недавно и доктора. И все они потерпели неудачу. Дух противоречия вел ее по жизни, она и дальше собиралась следовать за ним. Однако присутствие Джо мгновенно разрядило обстановку. Он представился и заговорил со своим необычным и таким приятным акцентом, и выглядел так… в общем, как обычно, темные глаза, сильные плечи. Она, конечно, состарилась, но не умерла же – а Джо был настоящим лакомым кусочком. Безмолвно возблагодарив Вагнера, а заодно и тех, кто не выносит его великолепной музыки, она пригласила Джо на чашку чая. Они просидели почти до утра, болтая и смеясь, и с тех пор подружились. Друзья Джо могли похвастаться дополнительными привилегиями. С ним было весело, и он великолепно флиртовал. Но в то же время умел слушать, был добрым и терпеливым, помогал, если случалась в том нужда. Она не просила о помощи ни разу, однако с Джо такой необходимости и не возникало. Он всегда знал, что нужно сделать. Мелкие поломки быстро устранялись, незначительные недостатки безмолвно исправлялись. Кое-что он делал по долгу службы – починил кран на кухне, который тек последние пятнадцать лет, отрегулировал систему отопления, когда пришли холода. Однако кое-что он сделал по собственному почину: заметил, как трудно ей открывать кухонные шкафчики, и, ни о чем не спрашивая, установил на дверцы и ящики другие ручки, более удобные для ее искореженных артритом пальцев. А в другой раз, выслушав ее рассказы об экзотических блюдах, которые она пробовала в далеких краях, купил ей приоконные ящики для комнатных растений и семена, чтобы она выращивала себе приправы. Или он всегда будто бы случайно оказывался свободен в те дни, когда ей требовалось пойти к врачу, и точно так же случайно шел в ту же сторону. Если бы кто-то еще попробовал так вести себя с ней, она бы оскорбилась посягательством на ее независимость, однако с Джо всегда выходило наоборот – казалось, это она оказывает ему любезность. Так уж он умел ее очаровать.