Это случилось в пиццерии в районе «Маленькая Италия», где мы сидели за столиком, покрытым скатертью в красно-белую клетку, и слушали оперу, потягивая красное вино, и ели пиццу пеперони, истекавшую оранжевым маслом. А теперь мы шагаем по освещенным кварталам, больше всего похожим на город из «Бегущего по лезвию бритвы». Мимо проезжают на роликах девушки с предсвадебной вечеринки, беззвучно играет на картонных скрипках струнный квартет, молчаливый клоун собирает гонорар в открытый футляр от виолончели. Повсюду рекламные щиты приглашают на мюзиклы «Чикаго», «Книга мормонов» и «Злая», в воздухе витают ароматы еды. Здесь жарко даже ночью, мы будто бы медленно томимся в скороварке. Я пытаюсь представить, как Джо поселился здесь, и решаю, что он наверняка ощутил силу этого огромного города, его скрытую мощь. Нью-Йорк ему вполне подходит. – Какой огромный и безумный город, – говорит Майкл, сверяясь с картой на экране телефона, – и как хорошо спланирован! Стоит привыкнуть к этим номерам проспектов и перпендикулярных улиц, как все становится понятно. Белинда хмыкает, а я расплываюсь в улыбке. Все так просто, что мы уже потеряли счет, сколько раз успели заблудиться. – Ну ладно, Беар Гриллс[21], веди нас, – саркастически предлагает Белинда. Майкл отвечает ей полным негодования взглядом и решительно устремляется вперед. Мы идем следом, пробираемся сквозь толпу, мимо группы брейк-дансеров, огибаем билетные кассы, рядом с которыми топчутся охранники, направляя очереди за металлические барьеры. Мы пересекаем Бродвей, идем по 42-й улице, и Майкл заводит нас в проулок, который можно назвать только темными задворками театрального квартала. Небоскребы и неоновые огни никуда не делись, однако эта улочка прячется в отдалении. До сих пор нам везло – несмотря на репутацию Большого Яблока, встречные доброжелательно помогали нам, наивным туристам, с видом умудренных жизнью взрослых людей, встретивших Дороти и ее друзей на Дороге из желтого кирпича. Этот проулок, однако, навевает неприятные мысли, едва ли не напоминает о возможных угрозах. – Ооох, – выдыхает Майкл, переводя потрясенный взгляд с номера на номер на выходящих в проулок дверях. – Кэрри Брэдшоу явно живет не здесь. Страшноватое местечко. Хорошо, что с нами Белинда. Белинда в ответ хохочет – она явно рада сыграть роль защитника, громко топая по мощенной неровными булыжниками дороге. Я же старательно разглядываю ботинки, камни на мостовой, по которой, кажется, пробежала крыса, – лишь бы отвлечься. Ведь мы идем по улице, где жил Джо и, может быть, живет до сих пор. Он ступал по этим неровным камням, касался пальцами шероховатых кирпичных стен, вдыхал этот влажный воздух с запахом прокисшего пива и мусора. Он видел свое отражение в витринах магазинов, которые сейчас закрыты. А вдруг мы зайдем в паб и увидим его? Он может оказаться за стойкой, обслуживая клиентов, очаровывая их приятным акцентом и улыбкой. Или он сейчас сам где-то пьет пиво, поет под караоке или сидит в уголке с подружкой. Быть может, он совсем рядом и не знает, что я вот-вот войду в дверь, – и если он действительно окажется внутри, то нам предстоит пережить совершенно потрясающие мгновения. Как там говорилось в «Касабланке»? «Из всех баров во всех городах мира…» Впереди мерцает неоновая вывеска, и Майкл, еще раз сверившись с телефоном, сообщает, что нам туда. И мы идем в тишине, ощущая внутреннее напряжение, ведь наши поиски могут вот-вот окончиться! Вывеска, которая то зажигается, то гаснет в темноте, вовсе не название бара, ни «У Манигана», ни «У Ханигана», в сущности, это даже не бар. Это ресторан ливанской кухни. Майкл снова сверяется с записями и картой на экране телефона. Он оглядывает здание, бросает взгляд внутрь небольшого зала, где за столами и у стойки полно посетителей. Потом оглядывает второй этаж над рестораном, где раньше Джо снимал квартиру-студию. И наконец переводит взгляд на стены по соседству, кое-где забитые деревянными щитами, расписанными граффити. Каменные стены, не спрятанные под щитами, покрыты чем-то вроде сажи, окна на втором этаже и выше – мрачные пустые дыры, черные, будто слепые глаза. Посреди запустения, там, где раньше была дверь, виднеются остатки вывески – на которой еще можно разобрать несколько букв: «М» в начале, потом «а» и в самом конце половину другой «а». Остальные не сохранились – краска облупилась, доска почти сгнила. Совсем рядом сияет огнями ливанский ресторан, а здесь царит смерть. Смерть и запустение. Мы втроем застываем на месте, не сводя глаз с черных стен, глубоко задумавшись – каждый пытается осознать последствия этого зрелища. – Похоже, здесь был пожар, – наконец произносит Белинда, озвучивая мои мысли. На кирпичах следы огня, кое-где на месте оконных рам пробивается трава, покачиваясь над обгоревшей древесиной. Случившееся здесь вообразить нетрудно: пламя лизало стены, слышался треск дерева, надувалась пузырями краска, можно даже ощутить жар на лице, почувствовать ужас застигнутых огнем внутри и пытавшихся выбраться на улицу. Колени у меня дрожат, сердце бьется быстрее, и я хватаю Белинду за руку. Мне надо за что-то ухватиться. Убедиться в реальности происходящего. Прийти в себя и не терять головы, не позволить воображению унести меня в прошлое, к другой темной ночи, когда я оказалась зажата в горящей машине и рвалась, выворачивая суставы, к умирающей на заднем сиденье дочери. Сжав мне руку, Белинда что-то успокаивающе бормочет и силой разворачивает меня в сторону от сгоревшего здания, и я смотрю на нее, а не на зияющую рану, где когда-то был паб, в котором работал Джо. – Все в порядке, – говорит она, отводя с моего лица волосы, – это просто старый дом, ничего страшного. Это не Джо. Мы не знаем, что с ним случилось. Я киваю. Пусть Белинда считает, что я тревожусь из-за Джо, отчасти так и есть, но в остальном – я слишком ясно вспомнила ту ночь. Я дышу, считаю про себя и с такой силой сдавливаю ее пальцы, что Белинда морщится от боли. Майкл стучит по стеклу, пытаясь привлечь внимание официанта. Наконец к нам выходит высокий худощавый мужчина с очень темными волосами. Черты лица у него ближневосточные, а выговор нью-йоркский – извинившись, он сообщает, что до завтра все столики заняты. – Нет, нет, мы не за этим, – перебивает его Майкл. – Нам нужно выяснить, что произошло с пабом по соседству? «У Мадигана»? – Ах, это… Да. Конечно. Случился пожар. – Мы догадались. – А больше мне нечего вам сказать. Мы открылись в прошлом году. С того несчастья прошло много времени. Скорее всего, из-за того случая мы и платим гораздо меньше за аренду помещения, чем пришлось бы при других обстоятельствах. Говорят, дело было плохо. Электропроводка замкнула. Кто-то погиб в огне, кажется, бармен. А владелец потом решил, что не сможет вернуться на то же место, забрал страховку и пропал. С тех пор так все и стоит. А вам зачем? – Здесь был один человек, – говорю я. – Он жил в комнате над вашим рестораном. Работал в баре. Вы не знаете, что с ним стало? Он живет на прежнем месте? Белинда мрачно смотрит прямо перед собой, ее лицо отливает серым в свете уличных фонарей. Майкл застыл с открытым ртом. А я отказываюсь замирать от ужаса, не желаю думать о том, что кто-то погиб при пожаре. Пока не выясню все до конца, не позволю себе думать о худшем. Иногда полезно разделять события на части, так легче выжить. – Нет, он здесь больше не живет, – отвечает мужчина. Оглядев нас по очереди, он, кажется, начинает понимать, что происходит нечто важное. – Мы получили во владение все здание… без жильцов. «Без жильцов». Что-то в этой фразе заставляет меня внутренне съежиться. Я представляю себе Джо, как он жил здесь, в маленькой комнате, тяжело работал, копил деньги, жил на гроши. Вижу огонь и Джо, который рискует собой, спасая других. И представляю себе, чем все закончилось – результат описан в двух словах: без жильцов. – Можно взглянуть на его комнату? – умоляюще спрашиваю я. – Зачем? – чуть хмурится он с обычным городским недоверием. – Вы его знали? – Он был моим лучшим другом, – коротко отвечаю я. Конечно, я могла бы сказать гораздо больше. Он был отцом моего ребенка. Моей первой и единственной любовью. Самым важным человеком в моей жизни. Моим спасением. Однако «лучший друг» – каким-то чудом объясняет все. И этого достаточно. – Ну, ладно, – отвечает мужчина, поразмыслив еще несколько секунд. – Заходите. Только предупреждаю: там сейчас склад. Кстати, меня зовут Джордж. – Большое спасибо, Джордж, – отвечаю я, и мы все вместе заходим в ресторан. Кондиционер, к счастью, веет прохладой, в зале ресторана слышится гул голосов, пахнет специями и экзотическими блюдами. Джордж ведет нас мимо барной стойки и вверх по узкой крутой лесенке. Открыв одну из дверей на втором этаже, он жестом приглашает нас войти. Честно говоря, не знаю, чего я ожидала. Быть может, надеялась обнаружить какие-то следы Джо. Хоть что-нибудь, призрака, который подарит мне надежду. Фотографию Грейси на стене, забытую книгу, какой-то знак. Однако передо мной лишь маленькая комната с рядами полок вдоль стен, два закопченных окна, из которых виден проулок. Я вижу огромные пластиковые бутыли с растительным маслом, стопки салфеток, массивные, аккуратно расставленные коробки. Еще здесь заваленный бумагами письменный стол, металлический переносной сейф и календарь на стене. Ничто не напоминает о Джо. От него не осталось и следа. Его больше нет. – Спасибо, – едва слышно выговариваю я и торопливо выхожу из комнатки. Меня внезапно охватывает непреодолимое желание оказаться как можно дальше от этого места. Я сбегаю по лестнице, мчусь через зал ресторана, мимо освещенных свечами столов и посетителей. Мимо людей, чьих жизней не коснулось разрушение. Белинда и Майкл догоняют меня на улице, оба встревоженно хмурятся. Я знаю, как сейчас выгляжу. Бледная, дрожащая, не от мира сего. Похожа на зомби. Когда мир будто бы исчезает, мне все становится безразлично. Я послушно иду туда, куда ведут меня Майкл с Белиндой, вдоль по улице, и молча захожу с ними в ближайший бар. Маленький, сумрачный уголок, где кто-то играет на пианино песни Билли Джоэла, а бармен с густой рыжей бородой похож на викинга. – Как она, в порядке? – спрашивает бармен, кивнув на меня, пока Майкл с Белиндой заказывают напитки. Я скольжу по бармену пустым взглядом, и отвечает ему Белинда: – Все нормально. Звучит не очень убедительно, да и вид у меня не особо нормальный. Друзья уводят меня в отгороженный угол, усаживают на обитую красной кожей скамью и ставят на стол нечто пахнущее бренди. Я молча моргаю, быстро-быстро, так что стакан как будто мерцает, дрожит и то пропадает, то снова появляется – не настоящий, а лишь плод моего воображения. Мы в безопасном уголке, в коконе из дерева и пластика, и Майкл достает телефон. Я вижу, как на экране сменяются одна за другой страницы – он ищет информацию, пытается помочь так, как умеет лучше всего. Белинда сидит совсем рядом со мной, прижимается так тесно, будто старается сжать меня в объятиях и защитить. – Я нашел статью о том событии, – сообщает Майкл, быстро пробегая взглядом строки, закрывая рекламные сообщения. Он хмуро смотрит на экран. Белинда подает мне бокал и настойчиво предлагает сделать глоток. Янтарная жидкость обжигает горло, и я кашляю. Майкл читает про себя, не произнося ни слова, а это плохой знак. Наконец он отрывается от экрана и смотрит на нас с Белиндой поверх деревянной столешницы и одинокой вазочки с арахисом, а потом переводит взгляд на меня. И я вдруг обретаю суперсилу, становлюсь телепатом. Я вижу, что происходит в голове Майкла, сквозь густые волосы и твердые кости черепа, мне открывается лабиринт жужжащих и пузырящихся клеток мозга. Шестеренки вертятся, связи устанавливаются, сообщения отправляются по назначению: он боится, что я и так еле держусь. Теряю голову. И от того, что он готовится сказать, будет только хуже. Он вспоминает тот день – как давно это было! – день похорон моей мамы. Тот самый день, когда я нашла коробку из-под обуви и когда Майкл увидел, как далеко может унестись его дорогая кузина, оставаясь в одной с ним комнате. Ему грустно, он встревожен, и немного боится меня, и стыдится этого страха. Душевное расстройство. Подарок на всю жизнь. – Ничего страшного, – ободряюще киваю я ему. – Скажи как есть. – Ну… Джордж не ошибся. Пожар случился около двух лет назад. Здесь ничего не сказано о замыкании, потому что статья написана на следующий день после несчастья, говорят, причины расследуются. Продолжения об этом нет… Ничего удивительного. Большой город, каждый день много новостей, и куда более важных, чем пожар в баре, стоивший жизни всего одному человеку. – Никаких имен в статье нет, – быстро произносит Майкл, как будто стараясь меня успокоить. – Сказано только, что в пламени погиб один из работников, уроженец Великобритании, приблизительно тридцати с небольшим. Он пытался спасти тех, кто замешкался в здании и не смог выбраться. А еще одному мужчине, его называют прохожим, оказали помощь в больнице – он тоже пытался помочь и получил ожог рук. Больше никто не пострадал, только дыма надышались, им помогли на месте происшествия. Ну вот… и все. Прости, мне надо было найти и прочитать эту статью заранее. Адрес у меня был, но я просто устал и решил не выяснять подробностей. – Ничего, – говорю я. Мой голос доносится будто издалека, однако звучит почти нормально, чему я только рада. – Я бы все равно захотела прийти сюда. Нет идеального способа узнавать плохие новости, зато теперь я не сомневаюсь, что все так и было, ведь я увидела тот дом своими глазами. – И ты поверила? – сдвинув брови, спрашивает Белинда. – Ты веришь, что Джо погиб? – А разве ты не веришь? – Я… не хочу верить… только не теперь. Ведь мы столько всего прошли. Не хочу. Но, может быть, так нужно. Надо поверить и принять. Попытаться разузнать что-то еще, удостовериться, но… да. Я верю. Джо больше нет. Карие глаза Белинды наполняются слезами, руки на столе сжимаются в кулаки, она дрожит от горя. Положив руку ей на плечо, я пытаюсь ее утешить. Ритмично глажу по спине – я знаю, так нужно, так поступил бы нормальный человек. Я так и делаю. Бормочу бессмысленные слова утешения, глажу по руке, дожидаясь, пока первый выброс адреналина не растворится в крови. – Это нечестно, – говорит Майкл тихо и почти раздраженно. – Мы столько всего выяснили. Забрались аж в Нью-Йорк. Зашли так далеко и подошли так близко, и вот теперь…