– Жизнь несправедлива, – выдавив притворную улыбку, напоминаю я. – Будь все по-справедливости, ничего бы этого не было. Я жила бы в пригороде Манчестера с Грейси и Джо. Мои родители были бы живы. Все было бы по-другому. И мы зашли очень далеко, но без машины времени идти больше некуда. Все кончено. Я встаю и одним глотком допиваю остаток бренди. Белинда не шевелится, и я перебираюсь через ее колени, чтобы выйти из нашего уголка. – Куда мы идем? – спрашивает Майкл. Он вскакивает так быстро, что неловко опрокидывает вазочку с арахисом, и соленые орешки катятся по столу. – Мы – никуда. Я просто… Мне нужно побыть одной. Не беспокойся. Никаких глупостей я не наделаю. С Бруклинского моста не спрыгну. Мне просто нужно побыть одной. Встретимся в гостинице. Глава 37 Конечно, я сказала Майклу, что не наделаю глупостей, однако вовсе не уверена, что намерена предпринять нечто очень умное. Я иду в ночь, не представляя, куда направляюсь, отталкиваясь от встречных, как бильярдный шар. На улице все по-прежнему: яркий свет, шум, гам. Только теперь все кажется другим. Или, если точнее, я стала другой. Отдалившись от людей и их чувств, я будто бы больше не человек, а неизвестная инопланетная форма жизни, впервые прилетевшая на Землю и пристально изучающая способы общения и брачные ритуалы. Все кажется призрачным, ненастоящим, даже когда я врезаюсь в парковочный столб и роняю рюкзачок с Дорой-путешественницей, то все равно остаюсь в своем мире. Торопливо подняв рюкзачок, я прижимаю его к груди и гневно оглядываюсь на тех, кто, пусть случайно, посмел его коснуться. Здесь так много людей. Совсем нет свободного места. Я иду по Бродвею, пробираясь сквозь сутолоку, не час и не два. Наконец людей становится меньше, толпа не так давит, есть чем дышать. Я прохожу мимо кафе, магазинов, закусочных на колесах, баров, велосипедистов, автомобилей, празднующих что-то весельчаков, одиночек и групп, встречаю мужчину с семью собаками на одном поводке. В конце концов оказываюсь в Сохо, где меня встречают супермодные магазины, отделанные чугунным литьем дома и булыжные мостовые; здесь на каждом углу кафе, рестораны, галереи – и повсюду люди. И снова я удивляюсь тому, как легко ощутить дежавю – эти улицы я видела в фильмах и телесериалах и будто бы бывала здесь прежде. Остановившись, я покупаю бутылку воды и демонстративно выпиваю ее не сходя с места. В воображении я возвожу вокруг себя силовое поле, пузырь, который защищает меня от человечества. Люди обходят меня по широкой дуге, но наверняка не из-за силового поля, говорю я своему слегка потерянному «я». Нью-йоркцы привыкли к таким «съехавшим с катушек» и знают, что неуравновешенного прохожего лучше оставить в покое. Похоже, я забрела слишком далеко, и пора бы возвращаться в Мидтаун. Или можно… не возвращаться. Просто идти вперед. По стопам Фореста Гампа. Исчезнуть, отправиться в долгий путь. Пройти по дорогам, мостам, потом сесть на паром. Можно пересечь Нью-Джерси, дойти до Филадельфии и Вашингтона или, может быть, до самого Техаса. А там перейти границу и оказаться в Мексике, поселиться в грязной хижине и пасти мулов. Или можно развернуться и пойти обратно, на север. Мысли блуждают, и я впиваюсь ногтями в ладони, пытаясь прийти в себя. Допив воду, я иду дальше – ноги, хоть и в кроссовках, болят, волосы намокли от испарины. Возле Флэтайрон-билдинг я захожу в круглосуточное кафе и провожу там в туалете больше времени, чем за чашкой кофе. Сбрызнув лицо водой, я привожу в порядок прическу, воспользовавшись маленькой щеткой Грейси. Побрызгавшись туалетной водой, оставленной для посетителей, я нахожу в себе силы взглянуть в зеркало. Вожу руками из стороны в сторону, корчу рожи, чтобы убедиться: отражение добросовестно меня копирует. Надо удостовериться, что я по-прежнему из плоти и крови, не распалась на куски. Вышедшая из туалетной кабинки седая женщина сочувственно смотрит на меня, намыливая руки. – Ты как? Все в порядке? – спрашивает она. – Может, помочь чем? – Ничего, справлюсь, – подумав пару секунд, отвечаю я. – Совсем недавно выяснилось, что человек, которого я любила, скорее всего, умер, и теперь я пытаюсь это осознать. – Ясно. Дело непростое, милая. Может, никогда и не получится до конца осознать – а если и выйдет, то в голове у тебя кое-что изменится. Ну, удачи! Я киваю в ответ на напутствие, и женщина уходит. Мне же остается хмуро размышлять о том, как менялось содержимое моей головы, какие формы принимал мой мозг – пожалуй, самые разные, от двенадцатигранника до пирамиды и клубков абстрактного вида. Выйдя из туалетной комнаты, я сажусь за другой столик и пью кофе. Столик не мой, чашка чужая, кофе холодный, но мне хотя бы есть чем занять руки. Умывшись, я чувствую себя гораздо лучше, спокойнее, и все вокруг немного замедлилось. Болят ноги, мышцы под коленями стянуло спазмом, суставы протестуют против такой долгой и стремительной прогулки душной ночью. Но это ничего, все нормально. Если я чувствую, что тело болит, значит, со мной все хорошо. Подходит официантка и предлагает еще кофе. На ней розовая униформа, а на бейджике имя: Хильда. Светлые кудри и огромные голубые глаза – девушка похожа на ангела. Я соглашаюсь долить кофе в чужую чашку, которая стоит передо мной, и открываю рюкзачок. Достав пачку фотографий Джо, я раскладываю их на столе и бесцельно перевожу взгляд от одной к другой. Сколько всего я узнала о его жизни после того, как мы расстались, когда не стало Грейси. Он остался таким же добрым, отважным, помогал людям. Изменял чужие судьбы. Иногда выпивал в баре и пел под караоке. Тяжело работал, порой приходил в ярость и изо всех сил старался быть счастливым. Он не забыл ни меня, ни нашей дочери. Так и не начал новую жизнь, несмотря на все переезды и новых друзей, – его жизнь, как и моя, несла на себе печать несчастья, которое с нами случилось. Возможно, вернувшись домой, я раскопаю до конца мамин чердак и заберу у Белинды коробки с нашими с Джо вещами, найду и другие фотографии. Отыщу и детские снимки, и сделанные на школьных вечеринках поляроидом. Достану фотографии и совсем маленькой Грейси, те, на которых она чуть старше, и последние, после которых она почти и не выросла. В наш последний день вместе, когда мы заехали к Санте по дороге домой, Джо сделал несколько снимков. Кажется, я их так и не увидела, но на память рассчитывать нельзя – возможно, я их видела и забыла. Или видела, но в то же время и не видела, возвращаясь к жизни после смерти Грейси. Поглаживая лицо Джо на глянцевой бумаге, я размышляю, не осталось ли у Дженнифер других его фотографий. Вполне вероятно. Надо будет ее спросить, когда у меня найдутся силы снова заговорить. Заранее знаю, что сложнее всего будет снова заговорить со всеми, кого мы встретили, разыскивая Джо. С теми, кто просил передать ему привет. Рассказать обо всем его матери, друзьям, бывшей жене – сообщить о его смерти. Совсем не так я хотела завершить наши поиски, а получилось еще больше боли, горя и потерь. Пожалуй, не буду никому ничего говорить, пока не выясню, где же он сейчас. Где он похоронен. Пока не скажу «Прощай!», раз уж не получилось сказать «Привет!». Да, я злюсь. Не той злостью, от которой хочется кричать, ругаться и бить тарелки, но иначе, тихо и задумчиво. Мы прошли такой путь! Приложили столько усилий! Столько узнали – только чтобы оказаться в начале нового пути?! И теперь искать могилу, свидетельство о кремации, официальные записи в бесстрастных документах о человеческой жизни, где ведется учет рождениям, свадьбам и смертям и так мало говорится об истинной жизни тех, от кого остаются лишь имена в бухгалтерских книгах и в компьютерных базах данных. Собирая фотографии, я точно знаю, что не уеду из Нью-Йорка, не выяснив всего до конца. Не узнав, что с ним произошло. На этот раз я попрощаюсь с ним по всем правилам – я скажу, что люблю его и что всегда его любила. Никогда не переставала любить. А потом… кто знает? Может быть, вернусь к привычной жизни в маленьком городке, к школе, буду бродить по большому дому, влача существование, которое мне, в сущности, и не нужно. А может быть, ничего этого я не сделаю. Найду в себе силы стать лучше. Буду доброй, отважной и стану помогать людям, как Джо. Возможно, я наконец приму эту жизнь и начну жить по-настоящему. Не знаю, на что я надеялась, затевая это путешествие – одиссею, благодаря которой я пересекла океан, прожила целую жизнь и чуть было не встретила Джо, едва его не коснулась. Я чуть было не погладила его шелковистые волосы, не ощутила себя в его объятиях, не услышала его смех и не узнала, что все еще любима. По-настоящему. И теперь я позволю себе прийти в ярость. Опечалиться. Отчаяться. Но не позволю этим чувствам захватить мою дальнейшую жизнь – потому что, разыскивая Джо, я кое-что поняла: всем нужна надежда. И у меня, пусть ненадолго, надежда появилась. Она меня изменила, и я должна во что бы то ни стало удержать ее, даже если сейчас это кажется невозможным. У меня остался еще один конверт от Джо, и сейчас пришла пора его распечатать. Я открываю белый конверт с пророческими словами: «Открой меня, когда покажется, что все пропало». «Джесс, нам с тобой пришлось пройти через адское пекло. И мы оставили там по частичке своих душ. Я точно оставил. Иногда так трудно жить дальше, особенно если вдруг нахлынут воспоминания, угрожая даже по прошествии стольких лет меня сломить. Порой я будто снова вижу тебя с Грейси в парке, вы бегаете друг за дружкой среди деревьев, солнце освещает ваши лица, падая сквозь листву, а вы счастливо смеетесь, прячетесь за стволами, убегаете. Вспомнив такие чудесные моменты, мне не хочется с ними расставаться. Иногда тот мир – мир прошлого и прекрасных воспоминаний – кажется более реальным, чем все, что меня окружает. От этих мыслей болит душа, я понимаю, что потерял всех, кого любил, но сразу же напоминаю себе, что это не так. Вы по-прежнему со мной, в моем сердце. И мы никогда не расстанемся. Я никогда не буду одинок, потому что у меня есть вы. И оттого я самый счастливый человек на свете». Под этими словами – его имя, крестики поцелуев, признание в любви. И снова он разбивает мне сердце. Я допиваю кофе. Выхожу на улицу. Окунаюсь в теплую ночь в чужом городе, в далекой неизведанной земле, и снова иду вперед. Глава 38 Теперь я прогуливаюсь, не бегу, как раньше, впитывая звуки и облик незнакомых мест. Прохожу мимо небольшого парка на улице, сплошь застроенной великолепными городскими особняками на несколько квартир. В таких домах парадную дверь запирают на ключ, чтобы входили только жильцы, однако, когда я прохожу мимо, дверь открывается и выходит мужчина с крошечной пушистой собакой. – Последняя прогулка перед сном? – спрашиваю я. – Хорошо бы! Ей уже четыре месяца, а забот как с младенцем! Я сочувственно вздыхаю, и мужчина, как я и надеялась, придерживает для меня входную дверь, за которой открывается внутренний дворик – прелестный и необычный: совсем небольшой, однако усаженный кустами, деревьями и цветами, среди которых вьются бетонные дорожки. Уже почти полночь, и в этом парке кажется, будто бы город, который никогда не спит, здесь ненадолго вздремнул. Я опускаюсь на чугунную скамью перед статуей кому-то мне неизвестному. Фигура высокая, она нависает надо мной, но в густых сумерках не отбрасывает тени. Вынув телефон, я обнаруживаю несколько пропущенных звонков от Белинды и Майкла – впрочем, этого следовало ожидать. Я перезваниваю Белинде, свет от экрана выхватывает из темноты ноги статуи, обутые в железные сапоги с пряжками спереди. Вокруг тишина, если не считать таинственного шуршания ночных животных в кустах да изредка доносящихся издалека гудков автомобилей. Белинда берет трубку на втором же гудке, и в ее голосе слышится облегчение. – С тобой все в порядке? – спрашивает она. – Где ты? Возвращаешься в гостиницу? Мы в баре, ждем тебя. – Не нужно, пожалуйста, – прошу я. – Может быть, я задержусь. Мне надо прийти в себя, а это… так быстро не получится. – Мы сидим в баре, потому что не спится и хочется выпить. – Ну, ладно. Удачи. – Майкл тут кое-что разузнал. Вроде бы отыскал людей, с которыми нам стоит пообщаться – выяснить, что… произошло. То есть что стало с Джо после пожара… – Ты хочешь сказать, что стало с его телом? – Да, просто не хочу произносить это вслух. Не хочу, чтобы это стало правдой. Послушай, с тобой действительно все в порядке? Мне плохо, а ведь Джо был… мне другом. Мы с ним много пережили. Но не так, как ты с ним. Мне очень и очень жаль, Джесс. Неожиданно даже для себя я улыбаюсь в полуночной темноте моего тайного сада и отвечаю: – Я понимаю. И спасибо вам. За то, что поехали со мной, за помощь. Мне сейчас не очень хорошо, но, может быть, однажды станет легче. Надо верить, что все было не зря. – Нет, не зря, – тут же отзывается Белинда. – Это было важно. Джо заслужил, чтобы о нем помнили, правда? Мы должны были пройти по его следам, узнать, как он жил, – и оплакать его. – Все так. И мы должны были узнать правду. А с правдой часто так бывает – только ее узнаешь, и не хочется верить. Неважно. Нам есть о чем поразмыслить. И что сделать. Но сегодня я просто пройдусь, подумаю и прочувствую случившееся, договорились? Из меня сейчас не очень подходящая компания. Статуя вроде бы не против, а насчет людей – не уверена. Белинда не отвечает, и я вдруг понимаю, что мои слова показались ей бессвязным бредом. – Я в маленьком парке. Возле статуи. Никаких галлюцинаций. – А, понятно. Будь осторожнее. Все-таки ночь в большом городе, а ты всего лишь Б… – Я не Бейби Спайс, Белинда. Я не неизвестно кто. Я взрослая женщина с огромным жизненным опытом, и, пожалуйста, перестань так меня называть. Ясно? Я уже стала храбрее.