— Все зависит от того, с кем разговариваешь, — буркнул Бекстрём. «Насколько глупы бывают люди», — подумал он. — Я тоже это понимаю, — сказала Утка Карлссон. — Поэтому поведала ему, что мы получили часть старого черепа с пулевым отверстием в виске. Что, предположительно, он принадлежал женщине, и ему вполне могло быть сто пятьдесят лет, и, судя по всему, речь шла о самоубийстве. «По крайней мере, что-то, — решил Бекстрём и кивнул. — Хотя не так глупо». — Он хотел навязать нам прокурора в качестве руководителя расследования. Болтал о каком-то новом правиле, согласно которому надо сразу же подключать их, когда дело касается тяжкого преступления. Что бывший социальный работник может понимать в юриспруденции? — Да, он, похоже, что-то не так понял, — предположил Бекстрём. — Можешь передать ему привет от меня. И что там относительно другого? Ты вроде хотела вернуть долг? — Точно, — подтвердила Утка и улыбнулась. — У меня есть предложение, которое, по-моему, тебе понравится. Не возражаешь, кстати, если я возьму себе пива? «А разве у меня есть выбор?» — подумал Бекстрём и мотнул головой в направлении кухни. — А ты ничего не хочешь? — спросила Утка Карлссон. — Я могу смешать тебе водку с тоником. — У меня уже есть, как видишь. — Бекстрём поднял свой стакан. «Она, наверное, считает меня глупее ее, — подумал он. — Собственный рецепт Утки — половина водки, половина рогипнола и капля тоника сверху, забудь об этом». Вернувшись через пару минут из кухни, Утка принесла с собой поднос с пивом, разной ерундой на закуску, бутылкой его лучшей водки и чем-то подозрительно напоминавшим водку с тоником, лимоном и льдом. — На случай, если ты передумаешь, — объяснила она и показала на стакан с коктейлем. — Потом я обнаружила, что немного голодна. Взяла немного оливок и хамона. Вполне нормально для меня. Я рада, что ты не купил массу сырных палочек. Это же чистый яд. «Хотя очень вкусно», — подумал Бекстрём, у которого целая коробка палочек лежала в кладовке, и у него даже мысли не возникало поставить ее в холодильник. — Не против, если я плесну себе немного водки? — спросила Утка, налив приличную порцию в рюмку. — У нас же впереди выходные. — Конечно, конечно, — ответил Бекстрём и внезапно почувствовал себя усталым. — У тебя есть какое-то предложение, о котором ты собиралась рассказать… — Я как раз перехожу к этому. За нас, Бекстрём. — Утка подняла свою рюмку и опустошила ее за один раз, запрокинув голову, а потом сделала большой глоток пива, вдохнула глубоко от удовольствия и в довершение всего стерла остатки пены с губ тыльной стороной ладони. «Женщина всегда остается женщиной», — подумал Бекстрём и сделал пару больших глотков из своего стакана. — Твое предложение, — повторил он. По расчетам Утки, она оставалась должна Бекстрёму не больше миллиона. Кое-какие проценты и часть суммы уже ведь все равно заплатила, хотя, пожалуй, не делала это ежемесячно, как обещала. По ее мнению, все слишком затянулось, и она придумала способ, как ускорить процесс. — И каким образом? — поинтересовался Бекстрём. «Наконец дело сдвинется с места», — подумал он. — Натурой, — ответила Утка и широко улыбнулась. — Поскольку и знаю тебя, и фактически единственная, кому ты нравишься. Слишком много ненависти и любви между нами, как ты наверняка заметил, поэтому я решила, что ты должен получить скидку. Тысяча крон за раз, Бекстрём. Плюс, а это маленький бонус, который я могу предложить, все ролевые игры, ну, ты знаешь… Вся программа, начиная от непослушной школьницы в белой блузке, клетчатой юбке и гольфах и с собранными в два маленьких конских хвостика волосами. Также у тебя будет медсестра или строгая хозяйка — кожа, латекс, цепи, плетки, весь набор. Ты сможешь даже получить массаж от простатита, если захочешь. Тысячу раз. А когда мы закончим с этим делом, и поскольку, по моему глубокому убеждению, тебе уже некуда будет деваться, ничто не помешает нам пойти дальше, заключив соглашение более личного свойства. «Эта дамочка не поддается никакому описанию, — подумал Бекстрём. — Там, где у обычных, нормальных и приличных людей находится совесть, там, где они хранят свою мораль, у нее лишь бездонная черная дыра, с духовным содержимым, которое до смерти напугало бы даже чокнутого французского дворянина, очевидно придумавшего всю эту грязь и пошлость». — Тысяча крон, — повторил он. «И что я должен ответить?» — мелькнуло у него в голове. Коктейль он уже выпил, поэтому с той стороны не мог надеяться на помощь. — Вполне дружеская цена, — сказала Утка и сверкнула глазами. — Видел бы ты, какие предложения я получила, стоило мне выложить мои тренировочные фотографии в сети. «Тысяча дней и ночей с Уткой Карлссон, — подумал Бекстрём. — Что, собственно, плохого в тысяче суток в обычной соленой шахте, в ножных кандалах и с кайлом в руках». — Почему нельзя трахаться как все люди? — буркнул он. — Ради бога. Немного традиционного секса. Ничего не имею против. Тебе решать. Она поднялась с дивана, стащила с себя через голову футболку и уже через несколько секунд сидела совершенно голая на нем на его дорогом антикварном стуле, который Бекстрём получил от своего хорошего друга Гегурры в подарок на последний день рождения. Его суперсалями первой предала хозяина. Поднялась по стойке «смирно» между ног в то время, как у него самого помутнело в голове, и он был не в состоянии оценить происходящее или сопротивляться ему. Утка Карлссон запрокинула голову и закричала, когда всего минуту спустя оказалась на вершине блаженства. Но тогда он сам уже безвозвратно проиграл. — Ты можешь ведь подумать над этим предложением, Бекстрём, — сказала Утка Карлссон, покидая его пару часов спустя. — Я, пожалуй, готова немного снизить цену, — продолжила она, многозначительно кивнув в направлении распахнутых пол его халата. — Не хочешь получить легкий поцелуй, кстати? — Это хорошо в любом случае, — кивнул Бекстрём. «Она, пожалуй, чокнутая сверх всякой меры», — подумал он. 25 Вечером Бекстрём ужинал со своим старым знакомым Гегуррой. В последний раз они встречались давно, и, кроме того, у них накопилось много тем для обсуждения. Гегурру, собственно, звали Густавом Хеннингом, и он был очень успешным торговцем произведениями искусства. Их знакомство с Бекстрёмом продолжалось почти тридцать лет с выгодой для обоих. Никаких странных дел, только небольшие услуги, между друзьями, но в связи с расследованием одного преступления примерно год назад Бекстрём помог Гегурре достать бесценное художественное изделие всемирно-исторического значения. Музыкальную шкатулку в виде головы итальянского сказочного персонажа Пиноккио, чей нос начинал расти, стоило ему солгать. Ее на заре двадцатого века изготовила в Санкт-Петербурге известная ювелирная фирма Фаберже по заказу последнего русского царя Николая II, подарившего сие творение в качестве пасхального подарка своему единственному сыну и наследнику престола Алексею, больному гемофилией. После этого шкатулка потерялась на долгие годы, пока Бекстрём сто лет спустя не нашел ее, расследуя одно убийство. А потом Гегурра позаботился о том, чтобы шкатулка вернулась в новую Россию, где Советский Союз считался теперь лишь эпизодом истории. Бекстрём тоже не остался внакладе в результате данной авантюры. В мгновение ока его состояние увеличилось на сумму более чем вдвое превышавшую то, что он смог бы получить за всю жизнь, работая в качестве полицейского, причем так, что налоговый департамент оказался не у дел. Хотя все другие остались довольны и больше всех явно пока еще секретный русский покупатель, который в связи с празднованием двадцатипятилетия новой России в конце года намеревался обнародовать историческую сделку. Что стало также поводом ужина Бекстрёма с Гегуррой, поскольку им внезапно понадобилось много о чем поговорить. * * * По причине, в которую он не собирался вдаваться, Бекстрём опоздал, и ему пришлось позвонить Гегурре, прежде чем выйти из дому. Не велика проблема, и Гегурра сидел в вестибюле и ждал, когда Бекстрём вошел в ресторан. Увидев его, Гегурра сразу же отодвинул в сторону свой бокал шампанского, встал и развел руки в стороны в характерном для горячих южан жесте. — Бекстрём, — сказал он. — Ты блестяще выглядишь. Рассказывай, что-то случилось? — У тебя, похоже, жизнь тоже идет без проблем, — парировал Бекстрём и дружелюбно кивнул в ответ. «Это не то, о чем ты захотел бы слушать, старый педик», — подумал он. — Бодр, как всегда, — сказал Гегурра и отступил на полметра с целью лучше рассмотреть своего гостя. — Меня снедает зависть, когда я вижу тебя, Бекстрём. «А ты сам ни капли не похож на заурядного цыганского барона, — подумал Бекстрём, пока суетливый метрдотель вел их к обычному столику. — Скорее на итальянского аристократа из другого времени. Идеален в малейших деталях, начиная от густых седых волос, белоснежной льняной рубашки и сшитого на заказ черного шелкового костюма и кончая итальянскими туфлями ручной работы, в которых отражался тусклый свет настенных ламп, мимо которых мы проходили». При мысли о предмете ожидавшего их в этот вечер разговора Гегурра, обычно игравший роль хозяина при таких встречах с Бекстрёмом, решил придерживаться русской тематики. И прежде всего, это коснулось приветственного напитка — он отказался от своего обычного сухого мартини с оливками сбоку на тарелочке и заменил его маленькой рюмкой водки и стаканом минеральной воды. Бекстрём остался верен себе, заказав более реальную порцию водки и пиво, чтобы ее запить. В качестве закуски они ели оладьи с топленым маслом, сметаной, мелко нарезанным луком, а также с черной икрой. Настоящую русскую водку, «Империя» наилучшего качества, Гегурра доставал с помощью своих русских знакомых. И в честь встречи он также выпил немного водки, прежде чем они пошли дальше согласно русскому обычаю. К пирогам с мясом и луком, котлете по-киевски, козьему сыру и тушеной груше Гегурра предпочел грузинское вино и даже осмелился тайком поменять заказанный Бекстрёмом в качестве последнего аккорда коньяк на армянский аналог и, только когда тот крайне лестно отозвался о нем, раскрыл его происхождение. — Да, в еде и напитках, они, похоже, знают толк, — констатировал Бекстрём, не вдаваясь во все иное, вроде таинственных подводных лодок в шведских шхерах и бомбардировщиков, по большому счету еженедельно пролетавших над островом Готланд. — Не только в этом, дорогой брат, — сказал Гегурра и слегка похлопал его по руке. — До них также явно дошло, сколь важную услугу ты оказал им. Трудно даже перечислить все награды, которых они собираются тебя удостоить. — Рассказывай, — попросил Бекстрём и подался вперед. «Самое время кому-то оценить меня по достоинству, — подумал он. — В отличие от всех завистливых дьяволов, омрачающих мне жизнь». Гегурра наклонился через стол и, на всякий случай, считал по пальцам, перечисляя, что ожидало Бекстрёма в связи с празднествами в новой России. Во-первых, из собственных рук русского президента ему предстояло получить медаль Александра Пушкина, самую высокую награду, которую русское государство могло вручить иностранному гражданину. Бекстрём должен был стать первым в этом ряду. «Кто же еще», — подумал он и кивнул ободряюще. Во-вторых, продолжил Гегурра, согнув указательный палец правой руки, планировалось снять телевизионный документальный фильм, а также, возможно, художественный фильм об этом событии. А также издать две книги. Во-первых, о самой музыкальной шкатулке, а во-вторых, рассказ о том, как она в конце концов смогла вернуться в Россию, где комиссару Бекстрёму отводилась роль героя произведения. Множество историков искусства, писателей и телепродюсеров уже работали над данными проектами. «Самое время», — подумал Бекстрём и хмыкнул довольно. — В-третьих, — сказал Гегурра и еще больше наклонился вперед, — я сохранил напоследок лучшее. — И что же это? — с явным интересом спросил Бекстрём. В связи со всеми празднествами русский президент намеревался сделать личный подарок Бекстрёму, вручить ему бутылку своей собственной водки. О чем Гегурре доверительно сообщил его русский знакомый. — Наверное, она какая-нибудь особая, — предположил Бекстрём. У него дома хватало картонных коробок, и содержимое всех их было неплохое. Так что его, пожалуй, больше устроила бы какая-нибудь золотая медаль. — Литровую емкость, — продолжил Гегурра. — И знаешь, сколько люди готовы заплатить за бутылку собственной водки президента? — Нет, — ответил Бекстрём и покачал головой. — Мне лишь известно, что та, которая мне особо по вкусу, в магазине стоит пять сотен.