— Как можно больше, парень! Все! Кто ты, чтобы начать с азов, потом о твоей связи с бедняжкой Вавой, и все остальное. Особенно остальное, понял? — Клянусь, это сделал не я! Вава. Какой ужас! Закройте ее, месье, я не могу этого видеть. Да, да, я скажу все, но закройте ее, или я сойду с ума. У меня было к ней большое влечение. Мы знакомы уже больше года. Ну, разумеется, и все остальное. Мы бросались друг к другу, как тигры. Она была необыкновенной женщиной — у нее были такие гигантские потребности, ей всегда было мало. Меня зовут Песон [2], Роберт Песон, 25 лет. Я мебельщик-обойщик в Пуасси, я никогда не делал ничего плохого, можете справиться. Живу в Булони, авеню Жорж Марше, 118, около почтового отделения, вместе с матерью. Она нянчит нескольких ребятишек, чтобы заработать на жизнь. Она слабенькая, моя старушка, но очень мужественная. Я позволяю ему выговориться о своем доме и своей мамаше. Сейчас это ему очень нужно. — Она воспитывала меня одна. Отец убежал с соседкой, когда я был еще в пеленках. Я никогда ее не огорчу. Верьте мне, месье. — Я тебе верю. Он поднимает ко мне свое лицо большого мальчика — упрямого, но не злого. Машинально я бормочу. — Ты рано облысел. С чего бы это? — Три года назад у меня был тиф, после чего выпали волосы, будто иголки с артишоков, да так и не выросли. — Как ты познакомился с мадам Бордо? — Случайно. На улице. Я возвращался вечером на мотоцикле через Марли. У нее случилась авария возле Сены. Ну, мы и познакомились. «Сена, мамаша, Париж». Что-то роднит меня с этим парнем, развязным, неуживчивым бродягой и шалуном. Я мог стать таким же, если бы родился в более скромной обстановке, чем моя. — Вы не разрешите мне помыть руки? Я больше не могу… — Иди. Он направляется к цинковому умывальнику. Его лицо свела судорога переживания. — Как это могло случиться с моими руками? Вместо ответа я пожимаю плечами. Берюрье не увлекла вся эта история, и он уснул в полотняном кресле, сложив руки на объемистом животе. Он храпит со свистом через нос, с рокотом через рот, и это напоминает разгрузку машины с щебенкой. — Значит, ты помог Валерии в аварии? — Не совсем, потому что я не силен в этом. Я просто сходил к ближайшему гаражу и прислал оттуда буксир, а Валерии предложил свой мотоцикл. Она согласилась. Ей даже было забавно. — И вот тогда. Он пожимает плечами. — Я привез ее домой. Там никого не было: муж ее снимался где-то в провинции, а у прислуги был выходной день. Я даже не предполагал тогда, кто она такая! Уже когда вошел в дом и увидел фото Кристиана Бордо, она назвала мне свое имя. Она угостила меня виски, потом еще. Я не привык к спиртному, и голова у меня закружилась Я начал с ней заигрывать, и она оказалась не против, даже наоборот. — Вы были любовниками? Он как будто немного краснеет — это слово для него является табу. — Вы часто встречались? — Почти каждый день. — Где? — В маленьких гостиницах. — Платила она? — Разумеется. Я же не богач, да и она настаивала на этом. — Ты водил ее на танцы? — Бывало, — он на мгновение задумывается. — Видите ли, она скучала, дела у нее с мужем не ладились. Ей хотелось развлечься. Она любила, что попроще. Мы ходили на ярмарку в Трон или в Лож, иногда — в лес Сен-Жермен. Если она приглашала в ресторан, то это было бистро, где подают селедку, картошку с постным маслом, лапшу и другие «деликатесы». Слушая его, я начинаю лучше представлять Валерию — заброшенную мужем женщину, которая ненавидела свою золотую клетку. Забавлять, возить ее по забегаловкам, услаждать в постели — вот, что ей нужно было для счастья. — Так вы и жили целый год? — Даже дольше. — Значит, это была настоящая любовь? — Сам не знаю. Этот ответ меня расстраивает. Он принадлежал к среде, где мало говорят о любви и страсти. Просто — «влечение». У него было большое влечение к мадам Бордо, а она его обожала, в этом нет сомнения. — Она рассказывала тебе о своем муже? — Редко. — А если это случалось, то что она говорила? Он качает головой. — Ну, что он был немного педе… что он давно ее не любит. Они не были супругами уже несколько лет. Храп Берюрье становится откровенно нахальным. Я набираю стакан воды и плещу ему в физиономию. Толстяк вздрагивает, просыпается и испуганно озирается по сторонам. — Шлюпки! Все по шлюпкам! — кричит он, но тут к нему возвращается сознание. — Мне приснилось, будто наше судно тонет, — его взгляд натыкается на Роберта Песона, и он спрашивает. — Этот мек сказал что-нибудь толковое? — Послушай сам. — Я могу курить? — спрашивает Песон. Глазами указываю ему на пачку сигарет на комоде. — А в последнее время отношения между вами не изменились? — спрашиваю его. — Нет, а почему бы? — Она не была чем-нибудь недовольна? — Нет, ее заботило путешествие. Ей очень не хотелось со мной разлучаться, но поездка была предусмотрена давно. — Ну и как же? — Она уехала восемь дней тому назад. Попрощалась и уехала. Я был вне себя. Вы уже знаете, что мы каждый день встречались. И вдруг на следующее утро, выходя из дома, я натыкаюсь на Валерию, которая ждала меня за рулем машины! Мы бросились в объятия друг к другу — видит Бог, как мы были счастливы! Я даже на работу не пошел. Оказывается, она вышла из самолета при первой же возможности и прилетела обратно. Она придумала переодеть меня девицей и забрать с собой. Я не соглашался, но она так просила и настаивала, что я, скрепя сердце, согласился. Мне особенно понравилось путешествовать на самолете, до этого я никогда не летал. — А бумаги? — Я взял документы своей замужней сестры. Она пользуется ими только для голосования. — А те дни, что вы были в Париже, где она жила? — Валерия? В гостинице. — В какой? — «Людовик IX» на улице Сен-Луи. — Вы уехали позавчера? — Да. Это было непросто, особенно, в туфлях на каблуках. Впрочем, ведь вы тоже… — Будь вежлив и благоразумен, с нами не равняйся, — предупредил его Берю. — Почему? Вы педики? Пятерня Берю, опустившаяся на физиономию Песона, прерывает его жалкие потуги на остроумие. Щека парня на глазах вспухает, словно парус на ветру. — Я же тебе говорил, неряха! Будь вежлив и благоразумен! — строго заявляет Берю. — По характеру работы нам приходится переодеваться, чтобы нас никто не заподозрил. Песон не возражает. Со слезами на глазах он растирает щеку. Я продолжаю: