— Вчера вечером, когда вы ложились спать, кто-нибудь сюда заходил? — Нет. — Вы что-нибудь пили? — Скотч. Это фантазия Вавы. Пила она мало, но перед сном — обязательно. — Из этой бутылки? — я указываю на столик у кровати. — Да. Я поднимаю бутылку и нюхаю. Затем выливаю капельку на ладонь и осторожно ее слизываю. — Ну, как? — нервничает Берю. — Жалко, что нет Матье. Но все равно, какой-то посторонний привкус есть. Спрячь бутылку, анализ произведем потом. Маленький лысячок больше не улыбается. Он в отчаянии хватается за голову. — Что скажет ее муж, когда узнает обо всем этом?! — вздыхает он. Он думает уже о будущем. — Ага! Ты разве не знаешь, что он умер? — спрашиваю я без обиняков, стараясь прочитать реакцию на его лице. Его брови ползут вверх, глаза округляются. — Умер? Он как будто не понимает, не может осознать мое сообщение. — Умер. — Что делать, такова жизнь! — подтверждает философ Берюрье. Часть третья Ты еще увидишь… Камионетка [3], видимо сошла с экрана фильма, снятого по мотивам произведений Стейнбека, ее водитель — тоже. И машина, и ее хозяин, вероятно, не моложе шестидесяти — оба помяты и производят невероятный шум во время езды. Дорогой служит простая колея, проложенная по пустынной долине. Напрашивается вопрос: почему старик ведет машину по глубокой колее, из-за чего нас бросает в разные стороны, как лодку во время бури, если проще, проехав лишних пять километров, выбраться пусть не на прекрасный, зато вполне терпимый грейдер? — Чертовщина! Мы отобьем себе задницы… — скулит Берю. — Спроси его, скоро ли приедем? Я задаю вопрос водителю. Он что-то бормочет себе под нос, смысла я не улавливаю. Переспрашивать бесполезно — такие типы не повторяют сказанного. — Ну что? — с надеждой глядит на меня Берю. — Уже недалеко, — говорю я, чтобы его подбодрить. — Большое удовольствие — трястись на этом катафалке, черт возьми! И что ты рассчитываешь там узнать? — Может быть, и ничего, а может быть, и все. — И ради таких забав ты мучаешь себя и меня? — он снова начинает стонать и жаловаться. Наш конечный пункт — ферма «Ред Окс». — Вот увидишь, там все закрыто: и ставни, и двери, и окна! И потом, зачем нам это нужно? Объяснил бы поподробнее. Его ворчание похоже на жужжание огромного потревоженного шмеля и отзывается в моей душе неприятным осадком. Я отвечаю ему с единственной целью — чтобы отстал от меня и не мешал думать. Кроме того, версия, высказанная вслух, выглядит выпуклее и нагляднее. — Первый этап — Кристиан Бордо, его окружение и проблемы, связанные с ним. Второй — Валерия и ее личная жизнь. Третий — Флипы, прибывшие из Небраски только для того, чтобы их убил Бордо. Зачем? Почему? Задача очень сложная, потому что все умерли: муж, жена, псевдоубийцы. Тысяча чертей, как разобраться в этой каше? С чем сравнить все это? На кого валить эти убийства? Вот это надо понять, чтобы распутать такой кровавый клубок. «Его Величество» громко откашливается и сплевывает на дорогу с такой силой, что сопля летит не в сторону, а по ходу движения машины, и цепляется к фетровому борту шляпы шофера, придавая ей вид бравой бретонской шапки. — Прежде, чем ответить, мек, позволю себе заметить, что есть и четвертый этап. — Даже так? — Ты забыл установщиков телефона, которые, возможно, не входили в банду, а действовали самостоятельно. — Нет, я их не забываю. — Значит, ты сбрасываешь их со счетов? Так как я обдумываю ответ, мистер Берю продолжает: — Если бы они были заодно с американцами, тогда почему совали бомбу в тюфяк и пиан — в лекарство? Внезапно он замолкает, будто ему сунули в рот хорошую простыню вместо кляпа. Через некоторое время он вновь начинает говорить, но уже неуверенно: — Если эти американцы в самом деле — фермеры, то что им понадобилось во Франции? Я тороплюсь воспользоваться его растерянностью, чтобы быстро вставить: — Вот поэтому мне и нужно посмотреть все самому на месте, не доверяя никаким докладам и запискам. Недовольный Берю дуется, съеживается и забирается в угол. Себе он, вероятно, становится незаметным, но перед моими глазами — гора мяса и жира. Старик, который везет нас, неожиданно затягивает куплет из какого-то вестерна и тем усиливает мое впечатление, что сам является персонажем какого-то фильма. Мы катим вдоль необозримых пастбищ, которые в Америке составляют большую часть территории. Всюду бродят стада животных — десятки, сотни тысяч голов. Тут и там попадаются ковбои — на джипах, в бархатных драных штанах. Вместо широкополых шляп — каскетки с большими козырьками, вероятно, позаимствованными у французских кепи. Навстречу нам проезжает грузовик, в кузове которого жалобно мычат быки. — Подъезжаем, — заявляет старик. Плевок Берю так и висит на полях его шляпы. — Ферма «Ред Окс». Она больше походит на военный лагерь, или даже — на декорацию, прикрывающую атомный завод. Кое-где видны сельскохозяйственные машины, напоминающие красных и желтых динозавров. Наш шофер решает прибытие сделать шикарным. Он описывает вираж, едва не перевернув нас, и резко тормозит перед закрытыми воротами. — Вот тут, — говорит он. Берю глубоко вздыхает. — Не слишком-то быстро, черт! Если это ферма, то пускай будет фермой, а не маскируется под концентрационный лагерь. Нет ли тут газовых камер? Сдается мне — а нюх меня еще никогда не обманывал — что есть. — Меня зовут Бен Мой. Он менее строг, чем судья в старину, высокий, морщинистый, и, вероятно, улыбался в последний раз еще до войны с бурами, когда генерал Грант приказал набить свою трубку молодой рабыне, которую первой отпустил на волю. — Вы — интендант этого королевства? — спрашиваю я, машинально протягивая ему руку, которую он якобы не видит. — Я — управляющий «Ред Окс Ферм», — исправляет меня субъект, указательным пальцем разглаживая одну из своих морщинок. — Мой друг и я — французы. Кроме того, мы из парижской полиции. Он делает едва заметный жест, сопроводив его гримасой, будто напуган приземлением на его огороде самолета «Конкорд». — Мы приехали из-за Стива и Маризы Флип. Вы в курсе того, что с ними случилось? — Да, шериф округа сообщил, что они убиты. Говоря это, он не проявляет никаких чувств. Если бы у меня в комнате перегорела лампочка, он воспринял бы это известие точно так же: «Ах, вот как? Хозяин извещен». — И все. Через окно я различаю предгорья Кордильер, которые на горизонте резко вздымаются к самому небу. Чудовищные скалы — не чета нашим Альпам, мирным и домашним.