Сирена смолкает, и машина останавливается перед домом. О, боже! Еще не хватало вляпаться здесь! Кто-то все предусмотрел. Убийца, сделав дело, сам же вызвал и полицию. Внезапно я понимаю, для чего было все это сделано. — Где она прячется, моя красотка? Мне надо побыстрее ее накачать. — Вероятно, в своей комнате. — А ты не останешься? — спрашивает он, видя, что я тороплюсь к выходу. — Вдвоем мы сделаем ей «Туннель под Монбланом». — Нет, не могу, у меня свидание с другой, ее зовут Либерте Шер. Желаю всяческих успехов. По счастью, кабина лифта все еще на этом этаже. Я вхожу в нее и спускаюсь в подвал, где находятся гаражи квартиросъемщиков. Несомненно, убийца улизнул этим путем. Военный лагерь в томительном ожидании Я прибываю в агентство сияющий, как свежевыкрашенный автомобиль — в легком кремовом костюме с бежевой отделкой, рубашке светло-яичного цвета и каштановом галстуке. Мои секретарши — Мариза и Клодетта — едва не падают перед таким элегантным мужчиной. Я вижу, как округляются их глаза, и они начинают неровно дышать — их грудки так и ходят под форменными жакетами со значками агентства «ПДА.» Я одариваю их одинаковыми улыбками, дабы не возбудить ревность. — Этот толстый кабан на месте? — спрашиваю я, вдыхая самые разные запахи, разлитые по конторе. — А что, им пахнет? — ворчит Мариза. — Он притащил походную плитку и занялся стряпней. Я нахожу «Его Величество» в халате, занятым приготовлением лягушачьих ножек. Его письменный стол (зачем он ему, ведь никогда не пишет?) походит на кухонную плиту. На нем полно всякой утвари: кастрюлек, соусников и т.д. По сукну рассыпана мука, на кожаном бюваре медленно тает кусок нормандского масла. Я собираюсь его отругать, но он начинает пороть всякую ерунду, не давая мне раскрыть рот. Такова рабочая атмосфера. Плюс информация: он говорит о президенте Республики, который навестил старую парализованную женщину, участницу войны. Плюс урок морали: лучше быть здоровым президентом, чем больным инвалидом. Но не это заостряет мое внимание. Убийство! Женщину убили статуэткой. Арестован молодой бизнесмен Ролан Оллафон, находившийся на месте преступления. Убийца был пьян, раздет, с руками по локоть в крови. Бедный Ролан. Что делать? Меня гложет совесть. Я должен помешать тому, чтобы обвинили человека, непричастного к убийству — его непричастность мне известна хорошо. Но начать его выручать — это самому запутаться в деле, в то время, когда я уже должен начать охрану жизни Кристиана Бордо. Отложить свое вмешательство на послезавтра? А если со мной что-либо случится? Ролан не сумеет оправдаться сам и перейдет в камеру смертников. — Что с тобой? — спрашивает Берюрье, добавляя крепкий эпитет по поводу моего внешнего вида. Меткость его диагнозов, хоть и несколько грубоватых, всегда поражает своей точностью. — Хочешь поклевать лягушатинки? Пойманы вчера в Домб — проехали столько километров незамороженными. Я мотаю головой. Его голос едва пробивается сквозь толщу моей совести. Я чувствую, как злобные тучи сгущаются вокруг меня, и если, в конце концов, разразятся, то поглотят меня со всеми моими планами и надеждами. — Почему у тебя такой вид? — сочувственно пристает толстяк. — У тебя неприятности? Он — человек невежественный, но умный, и советы его бывают иногда весьма ценными, поэтому я уже собираюсь все рассказать, но в это время вбегает перепуганная Клодетта. — Там двое из полиции, — объявляет она. — Хотят срочно вас видеть. Ну вот! Туча разразилась, — горестно думаю я. Один из полицейских — Бомашэ — шелудивый пес, состарившийся на работе. Он никогда не прощает прелюбодеяний. С тех пор, как поступил в полицию, все время толкует об отставке. Правда, теперь, когда долгожданная отставка приближается, он начинает бояться ее. Его спутник — молодой блондинчик с усиками, как у моржа. Вид у него — серьезный и важный, обычный для новичка, попавшего в полицию. Я набрасываюсь на своего бывшего коллегу Бомашэ с таким энтузиазмом, что надо быть слепым и глухим или безнадежным кретином, чтобы поверить в мою искренность. — Каким добрым ветром, старик? — Не думаю, чтобы ветер был добрым. Он скверно подмигивает, и это мне очень не нравится. Я приглашаю их в свой кабинет. — Ты неплохо устроился, — скрипит Бомашэ. — Наверное, это стоит кучу денег? Меня словно что-то подстегивает. — Целое состояние, — подтверждаю я. — У тебя были деньги? — Я их нашел. — Вероятно, у тебя — неплохие связи? — Как видишь. Наступает молчание, во время которого несколько остывает его ненависть, и успокаиваются мои нервы. Они садятся. Я отодвигаю картину, за которой находится бар, где поблескивают хрустальные рюмки и дорогие бутылки. — Я помню, Жорж, что ты не любишь виски. — У меня язва желудка. — Тогда, легкое порто? Он любит казаться эрудированным человеком, поэтому жеманно отвечает: — С наперсток. Я наливаю ему и обращаюсь к замороженному агенту. — А тебе, сынок? Но «сынок» отворачивается и сухо произносит: — Ничего. Туча сгущается все больше и больше. — Так что же привело вас сюда, Жорж? — Анонимный сигнал. — Да ну? Насчет меня? — Да. — А в чем меня обвиняют? В нарушении гражданских прав? В изнасиловании? — В убийстве! Я даже не улыбаюсь. Я держусь великолепно — сижу с каменным лицом, внутри — сжатый комок. — Вы приехали сюда на такси? — спрашиваю я. Бомашэ удивленно раскрывает глаза. — Да, а в чем дело? — И сколько стоит проезд? — Э-э-э… — Ну так сколько? — Четырнадцать франков. А в чем дело? — И еще четырнадцать — на обратный путь, значит, двадцать восемь. Ты истратил двадцать восемь франков за счет Дворца, чтобы сказать мне, что какой-то шутник обвинил меня в убийстве! Меня, бывшего комиссара, карьера которого… Он поднимает свой стакан с порто.