— За твое здоровье, Сан-Антонио! Он говорит это без улыбки. Скверно, очень скверно. Мерзавец! Власть! Поразительная вещь! С тех пор, как я официально больше не принадлежу к органам, я просто не переношу их всех. Для них я скатился в ряды подонков, швали — они думают, что я боюсь их машины. — Дело касается убийства одной потаскушки нынешней ночью. Некто Инес Падон, дочь банкира. Ты знаком с ней? В обстоятельствах, когда надо решать мгновенно, не задумываясь, я руководствуюсь только инстинктом. — Да, я пользовался ее благосклонностью. — Поздравляю. Она была недурна. Я видел ее уже изуродованной, однако, этого не скроешь. Звонивший по телефону сообщил, что вопреки всем уликам, убил ее не тот пьяный тип, что ошивался там, а ты. Мое лицо остается непроницаемым. Бомашэ ждет, но так как я молчу, он спрашивает: — Что ты скажешь? — А что я могу сказать? Мне жаль бедняжку. Но не могу же я согласиться с тем, что убил девушку, с которой неплохо проводил время. — Анонимный доносчик предложил поискать отпечатки твоих пальцев в квартире жертвы. Разумеется, мы их обнаружили. — А как могло быть иначе, если я бывал там неоднократно? Его отпечатки нашли? — Извиняюсь, чьи? — Твоего анонима. Ты не подумал, кто это такой, и как он смог узнать истинного убийцу? Ведь не был же это всевидящий архангел Михаил? Чтобы знать об этом, надо быть либо убийцей, либо Господом Богом. — Либо свидетелем, — дополняет Бомашэ. — То есть? — Парень заявил, что он находился в комнате и занимался с красоткой. Вдруг вошел ты, в тот самый момент, когда наступило самое интересное. Ты обезумел от ревности, схватил статуэтку и бросил в них. Она попала в голову Инес. — Неплохо придумано. А что же сделал этот тип? Звонил-то кто? — Он воспользовался твоей растерянностью и убежал. — Свалился с Инес? Ты же сказал, что, когда я вошел, он был с ней. — Да, видимо, все было именно так. — Воспользовавшись моей растерянностью? Для человека моей репутации это звучит оскорблением. Не долго ли я раздумывал, а? И кто — он, этот шустряк? — Он не назвал себя. — А ты не задавал себе вопроса, на сколько это соответствует действительности? Ты видел положение ее тела и платья? Соответствует ли это версии анонима? — Я рассчитываю, что ты ответишь на эти вопросы. Делаю вид, что думаю. — Ты когда уходишь в отставку, Жорж? — Через два месяца. — На твоем месте я бы ускорил ее. По-моему, у тебя начинается разжижение мозгов. Не хочу тебя обидеть, но в отставку надо уходить победителем, а не побежденным. Ты наводишь на меня мысли о бывших чемпионах по боксу, которые теряют имя, позволяя бить себя. Он бледнеет, потом желтеет, синеет и, наконец, зеленеет. — Ты меня оскорбляешь! — кричит он. — Неправда, Жорж, я даю дружеский совет. На столе загорается маленький будильник. На нем появляется надпись: «Постарайся выставить этого дурака. Все остальное сделаю я». Славный Старик. Все-таки его хитроумный «стаж» на что-то годен. Я встаю с видом проголодавшегося тигра. — Послушай, Жорж. Я не отдал бы лучшие годы своей жизни работе в полиции для того, чтобы потом меня обвиняли в убийстве. А если бы это произошло, то я вряд ли поступил бы так глупо, как обрисовал этот аноним. Во всяком случае, я не заслуживаю того, чтобы меня обвинял мой бывший коллега. Итак, либо арестовывай меня, либо выметайся отсюда. Бомашэ встает. — Я отправляюсь на Кэ за официальным постановлением на твой арест. — Сомневаюсь, что кто-то даст тебе его при таких сомнительных обстоятельствах. Оба копа устремляются к двери и сталкиваются в ней. Едва они уходят, как звонит внутренний телефон, и сладкий голос Старика спрашивает меня: — А в сущности, в чем дело, Сан-Антонио? — Только в том, чтобы помешать мне защищать с 00 часов сегодняшней ночи шкуру Кристиана Бордо, месье. Кто-то решил, во что бы то ни стало, не допускать меня до артиста. Ладно, начинаем… В одиннадцать часов вечера две тени, похожие на цифру 10, появляются у мраморного подъезда дома Кри-Кри. На единицу похож я, на ноль смахивает Берю, что, впрочем, не мешает нам быть одним целым. Та же субретка — блондиночка с прелестной волнующей фигуркой открывает нам дверь, улыбается мне и бросает недоуменный взгляд на грязную фигуру за моей спиной. Она провожает нас в ливинг-рум. На этот раз, здесь четыре личности, вместо трех: те же, что и раньше и… мышка, которую, чтобы не заработать инфаркт, надо описывать постепенно, показывая ее фотографии сначала в детском возрасте, затем в юношеском, и только потом можно взглянуть на нее пристально. Боже мой! Как очаровательна эта женщина! Трудно даже представить, что она была рождена простой смертной. Скорее, это — искусство Севра и Гобелена, настолько безукоризненны были и есть ее формы, черты лица, краски. Словом, непонятно, на что смотреть в первую очередь. Ноги — идеальные! Лицо — сказочное! Не хватает слов, чтобы все описать. Девушка кажется нереальной — настолько она совершенна. У нее нет недостатков: зелено-голубые глаза… бархатистая кожа… руки, носик, ротик, живот, бедра, попка, груди… Кажется, все, не забыл ничего. Ах, нет! Еще лучезарная улыбка, взгляд, нежный голос и… и… все остальное. Светлая шатенка с рыжеватым отливом. Необыкновенно идущая ей прическа. Ротик свеж, как бутон цветка. Совершенная грация! Мне бы хотелось смотреть на ее попку вечно — такая она божественная, и когда она стоит, и когда она лежит. Ах, как она хороша! Неестественно хороша! Я влюбился в нее сразу, как мальчишка. Кроме шуток. Потому что она — фантазия, она — богиня! И как я мог жить, не зная о ее существовании? Почему у нее есть друзья, знакомые и, может быть, любовники? Мы идем вперед, как гладиаторы. Подобно Христофору Колумбу, впервые вступившему на американскую землю. Как первые христиане на арене Колизея. Мы подходим к ней, ощущая тепло ее тела, торопимся придать себе бравый вид, выпячивая грудь и маршируя, как воины Александра Завоевателя. Да, мы приближаемся к ней, как паломники к Мекке. Я невнятно бормочу: — Госпожа Бордо? Вмешивается Кристиан: — Ваше предположение неверно. Это — моя приятельница, знакомая. Приятельница! Да я бы сделал из нее королеву, императрицу, даже женился бы на ней. Такое совершенство человеческого тела, такое достижение эволюции со времен сотворения мира! Джоконда, Мадонна Рафаэля! Ах, меня убил этот артист, настолько она благородна, изящна, грациозна. После нее все женщины кажутся коровами. — Ее зовут Элеонора, — добавляет артист. Я кланяюсь. Как мне хочется стать ее знакомым. Фигура Элеоноры гипнотизирует. Она одета в домашнее шелковое платье цвета само, с темно-синим греческим рисунком. Ее рука тянется ко мне для поцелуя. Как обычно. Я касаюсь своими недостойными губами ее нежной ручки, передавая в поцелуе все свое восхищение и вожделение. О, как бы я хотел овладеть ее телом! И случается чудо! Легкое содрогание ее пальчиков в моей ладони сообщает мне что от нее не укрылось мое желание. Роберт Поташ кланяется мне очень низко. Его физиономия выражает мольбу не говорить о его визите в агентство. Я успокаиваю его открытой и дружеской улыбкой.