Я осторожно сел в кресло напротив, снял шляпу и пристроил ее на правое колено; с этой же стороны в кармане плаща я носил пистолет – была надежда, что его удастся выхватить незаметно. Однако шансы оказались ничтожно малы: огни из дома напротив светили прямо в лицо, я был перед старухой как на ладони. С минуту хозяйка рассматривала меня, наклонив голову, а затем спросила: – Ты ведь пришел по мою душу, верно? Она тебе все рассказала? – Многое… – я не слишком хорошо представлял, что у нее на уме, и решил тянуть время, – Но еще больше осталось непонятным. Как такая благопристойная леди могла связаться с торговлей наркотиками? Миссис Колдуэлл ответила не сразу, заглядевшись на фотографии в рамках, стоявшую перед ней на столике. С моего кресла рассмотреть изображение не представлялось возможным, и оставалось только гадать, кто же там запечатлен. Я сидел прямо и не сводил глаз с пистолета, который хозяйка держала в руках. Дуло было направлено на меня и слегка покачивалось в старческих руках. – Не думала, что ты докопаешься до наших темных делишек, – наконец заговорила она, – С первой встречи показался мне болваном. Я ошиблась. – Внешность бывает обманчива, – осторожно заметил я. – Это верно… Значит, девчонка проболталась? – Ей пришлось признаться: о наркотиках мне поведал один из ее друзей… – Малыш Холтон? – старуха удовлетворенно кивнула, – Я всегда знала, что щенок не уйдет далеко от папаши. Шакалья порода. Мнят себя столпами общества, но думают только о собственной шкуре. В этом я был с нею вполне согласен, однако обсуждать соседей не входило в планы. – Как же все началось? – отважился я напомнить миссис Колдуэлл о сути нашего разговора. Она вновь замолчала, уставившись перед собой. Я вытащил из левого кармана сигареты. – Пепельница в буфете, справа, – машинально сказала хозяйка, но тут же опомнилась, – У меня в доме не курят. – Простите, – я убрал пачку и положил руки на колени, – Вы хотели рассказать, как… – Как все началось. Помню, я еще не окончательно выжила из ума. Просто не знаю, как начать. Наверное, с войны, я говорю о второй войне. – Лет пятнадцать назад? – Или больше. Задолго до победы; раненые возвращались домой, им нужен был уход, забота. Они приходили в больницу один за другим – в нашем-то городишке сотни человек… Попадались твои ровесники, а иные – совсем мальчишки, моложе моего Джонни, – голос миссис Колдуэлл дрогнул, – Я окружала их материнской заботой, старалась помочь чем могла… – Но из этого мало что получалось? – Да. Они были сломлены: войной, всеми ужасами, что видели там и творили сами… Ты воевал? – Служил в военной полиции, – отозвался я. – И как складывается жизнь? – Не очень. – Женат? – Был женат… недолго. – Ну, кто бы сомневался, – с отвращением потрясла головой старуха, – Многие пытались начать новую жизнь, заводили семьи, детей, но из этого ничего не выходило. Господи, столько разводов, как за последние годы я за предыдущие тридцать лет не припомню! На одной нашей улице распалось две семьи. А все знаешь, почему? – Почему, миссис Колдуэлл? – Потому что мужчина сейчас не тот. За пачку таких я не дала бы и мизинца моего Джонни… что уж говорить о Грегори, – назвав эти имена, женщина заметно поникла. – Грегори – ваш покойный муж? – решился спросить я. – Да, он погиб в первую войну, так и не увидел нашего мальчика, ни разу не взял его на руки. Армия даже не вернула мне тело, но в мэрии я получила за него медаль и еще вот это, – она погладила ствол пистолета, – Никогда им не пользовалась и даже не думала, что придется, но содержала в порядке. Чистила, раз в десять лет покупала новые патроны – даже не знаю, зачем. Думала подарить Джонни, когда он вырастет, но он бросил колледж и уехал на фронт… И тоже не вернулся… Она замолчала, опустив голову. Это была хорошая возможность. Я опустил правую руку в карман и нащупал пистолет, но так и не решился выстрелить. Если женщина говорит откровенно, не стоит ее прерывать. Пауза, однако, затянулась даже для такой драматичной сцены. Левой рукой я поправил шляпу на колене, потом кашлянул и спросил: – Значит, вы начали снабжать ветеранов наркотиками? Будто очнувшись ото сна, она заговорила, медленно и задумчиво: – Сначала это было от случая к случаю. Парень жаловался на боль или его мучила бессонница – я увеличивала ему предписанную дозу. Иногда приходится делать работу лечащего врача. Благо возможность у меня уже была. Поначалу я не брала с них денег. Старуха снова замолчала. Выждав минуту, я негромко спросил: – Вы уже занимали должность старшей сестры? Наверняка нелегко было ее получить… – Я едва оправившись от родов пошла работать санитаркой, чтобы просто выжить, – тряхнула она головой, – Ночами мыла полы и выносила утки за больными, пока мой малыш плакал в круглосуточных яслях. Только когда Джонни пошел в школу, выкроила время для сестринских курсов. Одному богу известно, каких усилий мне стоила эта должность. Старшей сестрой я стала в сорок втором и работала как проклятая, чтобы забыть о смерти сына. В те самые дни в больницу пришла она… – Миртл Гувер? – рассказ старухи словно заворожил меня, а знакомое имя немного успокоило и вернуло к реальности. – Она была сестрой милосердия… Сколько ей было тогда – лет восемнадцать, наверное. Сама невинность, хотя с виду не скажешь. Работать умела, и с мужчинами держала себя строго. Ждала мужа, как положено. Она сразу мне понравилась. Мы несколько лет проработали рядом, особо не обращая внимания друг на друга. Война закончилась, вернулся ее супруг – тот еще мужлан. Я видела, что у нее что-то не ладится, работать стала хуже. Когда он смылся из города с племянницей священника, ничуть не удивилась – ты слыхал об этом? – Мисс Гувер рассказывала о разводе. И о том, что привело к роману Гувера с другой – тоже. – Ей тогда досталось, – кивнула старуха, – Работать стала хуже, я даже подумывала уволить ее… Как-то мы обе оказались на ночном дежурстве, разговорились. Миртл рыдала мне в плечо, рассказывала, как ненавидит мужчин, твердила, что жизнь окончена… Я пожалела ее. Сама-то успела почувствовать, каково быть матерью, а ей и того не было дано. Взяла бедняжку под свое крыло, учила всему, что знаю. Вскоре подсказала, что можно облегчить жизнь ребятам, вернувшимся с войны. Кто знал, что эта проныра все примечает… В эту секунду мимо бокового окна кто-то прошел. Я быстро сообразил: если Уилкинс прибыл мне помочь, то наверняка тоже выберет черный ход. Ох, не наделал бы он шуму на кухне! Хватит ли у старика ума подслушать немного наш разговор, а тем паче догадаться, что хозяйка вооружена? Миссис Колдуэлл, однако, ничего не заметила и продолжала рассказ: – Она сама начала брать с ветеранов деньги, и призналась мне только когда пропажа медикаментов едва не вскрылась. Я замяла дело, и после этого была у нее в руках. У меня перехватило дыхание: этого просто не могло быть. Но зачем старухе придумывать такое? Зачем валить все на Миртл, если она явно собирается прикончить меня. Нет, миссис Колдуэлл говорила правду, как на последней исповеди. Мисс Гувер снова сыграла нечестно. Только она не рассчитывала, что бывшая соучастница разоткровенничается с явно не симпатичным ей копом… – Значит, вы не хотели извлекать из этого выгоду? – Выгоду?! Я просто выполняла то, что она мне говорила. Смешно, ведь еще пару лет после того, как все началось, Миртл оставалась моей подчиненной. Это она настояла на том, чтобы занять должность старшей сестры после того, как я уйду на пенсию. Пришлось подделывать документы, уговаривать начальство – выставлять ее перед всеми ангелом небесным… Боже, как это было противно! – Но и после вы продолжали сотрудничать? – Разумеется, она не собиралась меня отпускать просто так. Бывшая медсестра, член благотворительного комитета больницы, которую знает каждая собака в городе – лучшей помощницы не придумаешь, – горько пробормотала миссис Колдуэлл, – Все изменилось, когда она решила, что я слишком стара для этого. – Когда она решила взять на роль распространительницы Мег Шумер, – задумчиво сказал я, – Но разве эта весть не должна была вас обрадовать? Старуха яростно мотнула головой: – Она просто списала меня со счетов. Десять лет помыкала как собачкой, а потом вышвырнула. Миртл надавила на благотворительный комитет, чтобы меня исключили… Решение приняли только вчера, но это предложение рассматривали целую неделю. Моя жизнь была окончена. Так я думала. – Вы пытались поговорить с мисс Гувер? – Это было бесполезно. Я решила, что будет разумнее зайти с другой стороны… – И за этим отправились в дом Шумеров той ночью? – Я не хотела никого убивать. Лишь думала припугнуть девчонку. Казалось, если Миртл лишится такой помощницы, то будет вынуждена вернуть меня. – Но сложилось иначе… – Да, не повезло, – мрачно отозвалась миссис Колдуэлл, – Генри должен был быть на дежурстве, Мег оставалась одна. Я хотела просто поговорить. Зашла через черный ход – я знаю, что дверь на кухню они почти никогда не запирают, – но в доме не было никого, хотя свет в гостиной горел. Я решила, что девчонка снова отирается со своими кавалерами и скоро придет, поэтому уселась в кресло Шумера и принялась ждать. – Напротив входной двери? – Да, вот как ты сейчас, – она мотнула головой на дверь за своей спиной, – Правда, ты действовал потише. Генри ввалился в дом как боров, перепугал меня до полусмерти. Даром, что было светло, я вскинула пистолет и просто чудом не выстрелила в ту же секунду. – Значит, это случилось не сразу? – Нет. Он закрыл дверь и только тут заметил меня. А в следующую секунду – вот это, – ствол пистолета нехорошо качнулся. – Он успел сказать что-нибудь? – Боюсь, он и сообразить ничего не успел. Я слова не сказала, как он полез в свою кобуру. Что мне оставалось? Я выстрелила, – миссис Колдуэлл вновь криво усмехнулась, – Одним болваном стало меньше. – Кажется, мистер Шумер вам не слишком нравился. – Я все о нем знала, все про всех знала: что девчонка гуляет сразу двумя, что Шумер спит с Натали, этой деревенской выскочкой, а ее муж возвращается домой под утро… Не то чтобы их шатания сильно меня интересовали, но что еще остается на пенсии, кроме как смотреть в окно. – Некоторые предпочитают телевизор, – заметил я не без иронии. Миссис Колдуэлл мотнула головой: – Моя старшая сестра в доме престарелых пялилась в этот ящик с утра до ночи. Я считаю, от этого у нее крыша и поехала окончательно. – Мне очень жаль. – Нечего жалеть старых дур. Каждый в конце концов получает то, чего заслуживает.