– Остался конверт почтового центра. С этого можно начинать поиски отправителя. Если мы найдем источник этих писем… то сможем это прекратить. Может быть, наконец-то, навсегда. Мы сможем разорвать в клочья все напоминания о Мэлвине Ройяле. – Я сглатываю. – Я бы этого очень хотела. Это было бы круто. – Так и будет, – соглашается Сэм. – Но начнем мы завтра. А сегодня мы должны детям поездку в кино. Я не хочу подводить их. Я тоже этого не хочу. Поэтому мы дожидаемся, пока они поставят игру на паузу, загружаемся в мой внедорожник и весело проводим пару часов вне дома, выкинув из головы весь груз забот и погрузившись совсем в другой мир. Это лишь временное избавление. Но, видит бог, оно важно. Счастье, каким бы коротким оно ни было, всегда важно. Даже если по возвращении домой все остальное по контрасту кажется еще более неприятным. Вечер холодный, люди до сих пор зажигают камины, и я даже через закрытые окна машины чувствую приятный запах дровяного дыма, когда мы сворачиваем в свой район. Он спокойный, тихий, хорошо освещенный и совершенно обычный. Наш дом расположен в дальнем конце квартала. Мы проезжаем мимо домов с ярко сияющими окнами и аккуратно убранными двориками, потом сворачиваем на нашу подъездную дорожку. К нашей двери что-то приклеено. Я пристально смотрю на этот листок бумаги и ощущаю, как мои руки покрываются мурашками, а волосы на затылке шевелятся. «О господи, нет». Потом беру верх над тревогой и резко затыкаю ее. Может быть, это просто реклама пиццерии. Или записка от соседа. Или… Нет. Я знаю, что это не так. Завожу внедорожник в гараж, отключаю сигнализацию, и мы тесной группой входим в дом. Запереть гаражную дверь на замок уже стало для нас привычной процедурой – так же, как и осмотреть дом, дабы убедиться, что с момента нашего отъезда все осталось, как было. Никто не упоминает о бумажке на входной двери, но когда я окидываю свою семью взглядом, все смотрят в ту сторону. Коннор спрашивает: – Принести ее? Тон у него такой спокойный и взрослый, что это почти пугает меня. Он готов встретить лицом к лицу все, что грядет. Ланни не дожидается, пока кто-то даст разрешение, – просто идет, отпирает дверь, открывает ее, срывает листок и пинком закрывает дверь снова. Рассматривая бумажку, она одновременно запирает дверь и включает сигнализацию. Моя славная девочка… – Угадайте, что это? – спрашивает она. – Это совсем не трудно. – Листовка «разыскивается», – одновременно произносим мы с Коннором. Сэм молчит. – Вы выиграли суперприз – еще больше преследований! – Ланни взмахивает листовкой и сует ее мне. – Так что мы будем делать? – Проверим записи с камер и посмотрим, кто оказался такой умный, – отвечает Сэм. – Сначала камера домофона. Он уже идет по коридору, и мы следуем за ним. Сэм выводит запись на экран и начинает отматывать назад. Это случилось примерно час назад, сразу после того, как стемнело. Камеры на входной двери показывает двух человек в черных толстовках с капюшонами, лица замотаны банданами. По телосложению можно определить, что эти двое – подростки, может быть, немного постарше. Один держит в руках листок бумаги с заранее приклеенной полоской скотча. На руках у обоих перчатки. Прилепив бумажку к двери, оба убегают, делая неприличные жесты в сторону камеры. – Еще одни долбаные придурки решили развлечься, – говорит Ланни, и я сейчас даже не призываю ее следить за речью. Может быть, я больше не буду этого делать. Мне нравится то, с каким презрением и злостью она это произносит. – Куда это они помчались? Они бегут вправо, в сторону гаража. Сэм переключается с камеры на камеру, чтобы отследить их передвижение. Они минуют гараж и обходят наш дом сбоку. К боковой стене дома примыкает изгородь, и я всегда держу калитку запертой изнутри. Но они не доходят до нее, а достают баллончики с аэрозольной краской. С этого угла обзора камеры не видно, что они делают – но явно не создают шедевры граффити на нашей южной стене. – Круто. И очень оригинально, – хмыкает Коннор. – Должно быть, они новички в школе троллей. В его голосе тоже не слышно потрясения или страха. Он говорит… совершенно обычно. На секунду меня охватывает скорбь из-за того, что такие вещи стали для моих детей нормальными, что они сделались знатоками в различных видах вандализма, но, по правде сказать, в следующую секунду я смиряюсь с этим. Они спокойны. Они готовы. Мы все спокойны и готовы. Я жду прилива паники, но на этот раз я действительно в порядке. Рассержена, но, как и мои дети, вполне уравновешенна. – Есть догадки насчет того, кто это мог бы быть? – спрашиваю я и останавливаю запись на самом четком кадре, чтобы рассмотреть одежду незваных гостей и их банданы. – Ну, для начала, они из моей школы, – говорит Ланни и указывает на более высокого парня, стоящего справа. – Видишь его штаны? Этого я не заметила. У нее зрение лучше, но, надев очки, я различаю на спортивных штанах парня логотип – маленькую стилизованную голову викинга, черную на темно-сером. Эмблема старшей школы, где учится Ланни. – Может быть, это просто бренд, – предполагаю я, но она качает головой, берет мой ноутбук и быстро переходит на школьный сайт. Там находит фотографию мужской легкоатлетической команды. Тот же логотип, те же спортивные штаны. Она абсолютно права. Вандалы на записи завершают свою работу и удирают в темноту, пробегают через соседский двор и скрываются из виду. – Ну, что же, – произносит Коннор. – Мы точно знаем, что они не из легкоатлетической команды. – Все мы смотрим на него. Он поднимает брови. – Да ладно, вы же видели, как они бежали. Я вполне мог бы их обогнать, а ведь я не спортсмен, а обычный ботан. Все равно, во всех спортивных командах одна и та же форма для занятий. Но мы можем их найти. Эти идиоты будут хвастаться тем, что сделали, направо и налево. – Найдите их, – прошу я. – Просто узнайте их имена. Остальным займемся мы с Сэмом. Ладно? Коннор и Ланни кивают и вместе выходят из кабинета. Маленькие солдаты на совместной миссии. – Они такие сильные, – шепчу я. – Правда? – Да, – отвечает Сэм и встает, обнимая меня одной рукой. – Я надеялся, что ты начнешь это признавать. Идем. Нам тоже надо заняться делом. Мы выходим из дома, заходим с южной стороны, и Сэм включает фонарик. Кроваво-красная надпись, сделанная кривыми буквами. Судя по разнице их размера и наклона, один юнец писал первое слово, а остальные два – другой. ЗДЕС ЖЕВУТ МАНЯКИ Я могу только предположить, что имелось в виду «здесь живут маньяки», но грамотность у них хромает так же, как почерк. – Что ж, – говорю я, – среди отличников их искать бесполезно. Прежде чем взяться за дело, делаю несколько снимков надписи и беру образец краски – которая, по счастью, уже высохла. Потом мы молча, методично закрашиваем улику. На это требуется четыре слоя густой краски, а потом еще два слоя финиша. Когда мы заканчиваем, стена выглядит почти прилично. Немного подровнять, и все будет, как прежде. Это занимает почти весь вечер, и по окончании работ я чувствую себя так, словно этот день проехался по мне асфальтовым катком. Мы докрашиваем, убираем на место краску и валики и направляемся в спальню, чтобы снять с себя пропотевшую, испачканную краской одежду. Не сговариваясь, идем в душ вдвоем, и я прижимаюсь к груди Сэма, пока он обнимает меня, и жду, пока струи горячей воды унесут из моего тела хотя бы часть ноющей боли. Иногда – довольно часто – эта душевая становится нашим местом для развлечений, но не сегодня. Сегодня это скорее убежище от шторма. Когда вода становится прохладной, мы закручиваем краны, вытираемся, одеваемся и идем искать детей. Они оба сидят на кровати в комнате Коннора, скрестив ноги и положив перед собой ноутбуки. Когда мы входим, никто из них не поднимает взгляд, хотя Коннор сообщает: – Я был прав. – Продолжая печатать одной рукой, он поднимает левую, и Ланни хлопает по ней правой ладонью. Отлаженный механизм. – Я нашел их имена. – А еще мы узнали их адрес и все их аккаунты в соцсетях, – добавляет Ланни. – Они братья, живут в двух кварталах отсюда. Кстати, совершенно безмозглые уроды. Ну, то есть оба играют в бейсбольной команде и получили «С»[8] за курс предотвращения спортивных травм. Ну кто так делает? – А откуда ты знаешь, какие у них оценки? – спрашиваю я ее. – А как ты думаешь, мам? Они писали об этом в соцсетях. Их злит, что за прогулы им поставили «С». Их вообще должны были выгнать пинком под зад, но, по-моему, для спортсменов «С» – это почти то же самое. Я присаживаюсь на край постели. – И ты знаешь, что это значит… – Это значит, что мы теперь станем целью для всех школьных троллей, раз уж такие крутые типы взялись за это? Ну да, мы в курсе, – говорит мой сын. – Эти листовки раскиданы повсюду. Люди фотографируют их и выкладывают в «Инстаграм». Мы сейчас – самый горячий мемасик. Хочешь посмотреть фотки, как кто-то срет на одну такую листовку? – Нет, – отвечает Сэм, – не хотим. И тебе тоже не надо такое смотреть. Тебе от этого никакой пользы. Судя по виду Коннора, тот хочет возразить, но Ланни протягивает руку и закрывает сначала его ноутбук, потом свой. – Что они написали на нашей стене? – Я показываю ей фото, которые сделала. – Ничего себе! Три слова, и все три с ошибками… Это просто в Книгу рекордов Гиннесса по безграмотности. Она смеется. Потом Коннор тоже смотрит на фото и присоединяется к ней, и это нелепо, но мы все почему-то хохочем. Злой, очистительный смех – такой интенсивный, что в итоге мы, тяжело дыша, валимся друг на друга в изнеможении. Мы почти успокаиваемся, когда Сэм вдруг говорит: – Ну так вот, я голосую за перевод на домашнее обучение. И мы держимся друг за друга, и в этот странный и нелепый момент нам кажется, будто все тролли в мире – ничто по сравнению с нашей силой, когда мы вместе. Но наконец наступает отрезвление, когда Коннор говорит: – Не хочу показаться ребенком, но… – Но ты ребенок, братишка, – прерывает Ланни и ерошит ему волосы. Он смахивает ее руку. – Ты серьезно – насчет домашнего обучения? – Серьезно ли я? – Сэм оглядывается на меня, подняв брови. – Зависит от того, что вы оба думаете. – Домашнее обучение – полная хрень, – отвечает Ланни, опершись спиной на изголовье и растекшись по кровати, словно расслабленная домашняя кошка. – Эх, прощай снова, моя общественная жизнь! Не то чтобы она у меня на самом деле была… Но мы не можем прийти туда завтра. Это будет фильм ужасов, пока им не надоест и они не переключатся на кого-нибудь другого. И я предпочту не бить морду какой-нибудь популярной кисе, если она на меня наедет. По сути, Ланни редко проигрывает в драке – и в последнее время редко их затевает. Мои дети сильны, но мне кажется, ни у кого из них нет стайного инстинкта, толкающего к травле. Но и смирно терпеть они не будут. Раньше Коннор всегда предпочитал убегать, а Ланни – драться. Но никто из них – не пассивная жертва. Если завтра утром отправить их в школу, это приведет к катастрофе. «Прощай и моя общественная жизнь», – думаю я. Но для моих детей так будет правильно, пока все это не пронесется над нами, подобно весеннему урагану. Запереться в убежище и надеяться на лучшее. – Вы останетесь дома, – выношу я решение. – Но это не означает, что учебы не будет. Утром я поговорю с директором, и вы получите задания от своих учителей. Считайте это продлением каникул. – Уже скучно, – отзывается Коннор. – Мы можем тебе чем-нибудь помочь? Мы хорошо умеем отыскивать всякое, ты же сама видела. И знаем, как отличать странные вещи. Я не спрашиваю, какие именно странные вещи, потому что не хочу этого знать. Меня передергивает от мысли о вовлечении их в дело, которое расследует Кец – даже в самой слабой степени. Есть тьма, слишком глубокая для детей их возраста, каким бы ни было их прошлое.