Но на этот раз – не почерком Мэлвина. Этот почерк мне вообще незнаком. – Когда он дал его тебе? – Мой тон становится резким. Лен отступает на шаг, чувствуя неприятности. Я стараюсь сдержать эмоции. – Мне нужно знать это, Лен. Пожалуйста. – Я видел его сегодня утром, – говорит он. – Очень рано, даже до того, как рассвело. Я остался на ночь вон там, в приюте. Слишком устал, чтобы идти домой. – Он неопределенно указывает куда-то вправо, но та часть города мне незнакома. – Я увидел его снаружи, будто он ждал меня. Он дал мне еще денег за это. Вам они нужны? Он начинает рыться в своем кармане, и я поднимаю руку, останавливая его. – Оставь себе, – говорю. – Спасибо за рассказ. Лен кивает и идет прочь – сначала подволакивая ноги, потом приободряется, и походка его становится более ровной. Сломанная машина вспоминает, как нужно ходить. «МалусНавис выбрал его из-за общего сходства. Потому что это в конечном итоге привело бы меня сюда. Он хотел знать, достаточно ли я умна, чтобы найти эту карточку. И его ни в чем не повинную, сломанную приманку». Открываю конверт и достаю письмо. В глаза мне сразу бросаются отпечатанные на компьютере строки. Я знаю, что ты охотишься за мной. Хорошо. Нам с тобой всегда была суждена встреча. Все, что последует потом, случится из-за тебя. У тебя есть шанс спасти жизни тех, кого ты любишь, но это будет твой выбор, не мой. Я – твой рок, Джина Ройял. Я – то, что ты заслужила. С трудом сглатываю. Это ощущается… иначе. Холодное, методичное, мотивированное письмо. То, которое он посылал по электронной почте, отличалось скорее небрежной жестокостью, но это – иное. Прямой вызов. Я чувствую его кожей, словно частицы тумана в воздухе. Смотрю в ту сторону, куда ушел Лен, но он уже скрылся из поля зрения. Не думаю, что смогу добиться от него чего-то еще, но надеюсь, что он позвонит мне, если тот человек снова появится. Надеюсь, с Леном все будет хорошо; у меня есть зловещее ощущение того, что МалусНавис отлично умеет заметать свои следы. Я направляюсь туда, куда указал Лен, высматривая приют, в котором он ночевал вчера. Приют расположен в четырех кварталах отсюда, в одном из худших районов Ноксвилла, и я в своем маскарадном костюме детектива выделяюсь здесь, словно неоновая вывеска. Район полон бездомных, под мостами и в переулках тесными кучками стоят самодельные палатки. Люди стараются держаться от меня подальше и не смотреть на меня вовсе. Я выгляжу для них как коп. Это защищает меня лучше, чем если б я пришла сюда в своем обычном виде – в джинсах и футболке, – но это не гарантирует, что кто-либо не проявит агрессию. Многие здешние обитатели находятся под воздействием алкоголя или наркотиков либо ищут возможность получить дозу, отчаянно жаждут получить дозу… или же психически больны. И могут счесть, что женщина в одежде копа под прикрытием живет явно лучше, чем они, – а это повод напасть. Я рада, что сейчас светло. Но также вижу, что большинство магазинов в этом районе пустует, если не считать универсама на углу. И мимолетный взгляд на его допотопную систему видеонаблюдения говорит мне, что и пытаться нет смысла. Я сомневаюсь, что камера вообще работает. Дохожу до приюта и спрашиваю про Леонарда Бэя. Усталая молодая женщина за стойкой дежурного проверяет журнал регистрации и качает головой: – Здесь не числится. Но они обычно не пишут свои настоящие имена, а мы не спрашиваем документы. У большинства их нет, а если и есть, то чьи-нибудь чужие. Вы можете описать его? Я описываю, включая травмированную голову. Это запоминающаяся деталь. Она моргает и произносит: – А, этот… Он приходил сюда вчера вечером и остался на ночь. Ушел рано утром. – Каким именем он назвался? Женщина снова просматривает журнал, потом поворачивает ко мне и показывает на одну строку. – Вот, он записывался здесь. Это нечитаемая мешанина из букв. Я ничего не могу разобрать. У многих из тех, кто записался на этой странице, почерк неряшливый, но эта запись выглядит хуже обычного, более… хаотично. – У него была какая-то черепно-мозговая травма, он снял свою кепку и показал мне голову, – говорит женщина. – Очень печально. Но мне не кажется, что он постоянно бродяжничает. Одет слишком аккуратно, и сам слишком чистый. Я спрашиваю о записях с камер наблюдения, но она явно родилась не вчера и спрашивает про ордер. Фальшивая бумажка лежит у меня в кармане, но я понимаю, что не следует показывать ей ни этот «ордер», ни мой фальшивый жетон. Она слишком многое видела в своей жизни. – Спасибо, – говорю я ей. На самом деле, мне больше ничего не нужно. У меня есть домашний адрес Лена. Мне нужно вернуться к Сэму и детям, потому что я чувствую: грядет что-то плохое. 14 КЕЦИЯ Среда начинается с проблем. Проблем с машиной, и это вам не шуточки здесь, в окрестностях Нортона; наша хижина расположена далеко от города, и эвакуатор доберется сюда только через несколько часов. Такси тоже здесь не ездит. По счастью, я выросла в бедной семье, и мой отец знал, как чинить все на свете. Я нахожу перебитый провод и соединяю его при помощи изоленты и молитвы. Кажется, работает. Опоздав в участок на полчаса, обнаруживаю там Престера, который выглядит уже значительно лучше. Мы киваем друг другу, я ухожу за кофе, а когда возвращаюсь, Престер говорит: – Наверное, тебе нужно проверить твои сообщения. Пока тебя не было, звонил телефон. Я на секунду встречаюсь с ним взглядом, потом киваю. Мне почему-то вдруг хочется рассказать ему про ребенка, но я быстро справляюсь с этим желанием. В глубине моего разума прячется странное опасение: мне кажется, что пока Хавьер не со мной, моя беременность нереальна. Пока он не вернется, пусть это будет моим секретом. Ну ладно, моим и Гвен. Это ощущается… правильно. Включаю автоответчик на офисном телефоне. У меня шесть сообщений. Одно – от детектива ТБР, который жалуется мне, что кто-то из моих друзей (скорее всего, Гвен) вмешивается в расследование в Вэлери. Я игнорирую эти жалобы. Следующее – от его командира. Этому сообщению я уделяю чуть больше внимания и мысленно делаю себе пометку перезвонить ему и уладить дело. Мне совершенно не нужно, чтобы командование ТБР влезало в это дело. Я делаю свою работу хорошо, но успех – штука непрочная. Остальные четыре – из разных городов, куда я звонила вчера в поисках потенциальных фальшивых личностей Шерил Лэнсдаун. Тот факт, что из всех четырех мне перезвонили, поражает, но еще сильнее беспокоит меня то, что все они сообщили мне свои имена и номера телефонов со словами «нам нужно с вами поговорить». Не просто «обменяться информацией», а «поговорить». Три из этих контактов находятся в маленьких городках, и это кое-что объясняет, но все равно – это чертовски пристальный интерес к делам, которые давным-давно должны были покрыться пылью. Я начинаю с детектива из Уичито, самого крупного из этих городов. Она говорит мне, что разыскиваемая ими личность подходит под описание Шерил, и когда мне присылают отпечатки пальцев, я подтверждаю это. Потом детектив начинает рассказывать мне о том, чего нет в описании разыскиваемой. – Нам понадобилось около двух недель на поиски родственника умершей старушки, – говорит она. – Он приехал в город примерно неделю спустя после этого, чтобы уладить дела покойной, и обнаружил, что она выписала кучу чеков со своего накопительного счета – в целом примерно на десять тысяч долларов – на имя той самой девицы Мэри Хог, которую мы ищем. К тому времени подруга, живущая в соседнем квартале, заявила о том, что Мэри исчезла. Дома у старой леди хранилось немало наличных денег, и все они пропали, так же как и кое-какие недешевые украшения. – А Мэри? – Улетела, словно летний ветерок. Все свои вещи она бросила, но там почти ничего не было: банковский счет, на котором денег было лишь на то, чтобы прожить месяц, мебель, сдававшаяся в аренду вместе с жильем, и старая машина, которая, как оказалось, не стоила даже того, чтобы ее куда-то отгонять. С первого взгляда Мэри выглядела совершенно нормальной. Но когда мы начали копать, то обнаружили полное отсутствие у нее прошлого. – Ей просто нужно было выглядеть достаточно презентабельно, чтобы найти кого-то, кого можно ограбить, – подытоживаю я. – Боже, а та старая дама… – Да, я как раз подошла к этому. Ее сын потребовал провести вскрытие и добился этого. Старушка была отравлена. Антифризом. Очень плохая смерть. Я никогда не работала с подобными делами, но слышала о том, как это болезненно и смертоносно. Это может растянуться на дни, недели, месяцы. Отравители – одни из самых хладнокровных убийц. – Есть какие-нибудь идеи о том, как она была отравлена? – Напитки – самый простой метод. Чай со льдом, газировка, все в таком духе. Антифриз на вкус сладкий. – Дайте я угадаю. Мэри была очень милой соседкой, которая постоянно приглашала добрую старушку на чашку чая со льдом, пока та не заболела? – Мы так считаем. – Но вы не обвинили ее в убийстве? – Мы не можем, – резко отвечает детектив. – Мы так и не нашли твердых улик того, что Мэри Хог отравила старую леди – только то, что старая леди была отравлена. Черт побери, коронер даже не смог определить, была ли это случайность или самоубийство. Если б мы смогли добраться до Мэри и как следует прижать ее, возможно, нам и удалось бы выстроить дело. Но у нас нет ничего – никаких улик, никаких свидетельств того, куда она отправилась. Полный висяк. Но, поверьте, мы не забыли. Все остальные разговоры, как под копирку, повторяют разговор с детективом из Уичито. Имена Шерил меняются, но обстоятельства всегда похожи. Она приезжает в город, создает себе хорошую репутацию, ведет нормальную, пусть и бедную жизнь… и находит какую-нибудь добрую душу, желающую спасти ее из тяжелых обстоятельств. А потом этот добрый человек остается без единого цента или умирает якобы от естественных причин либо в результате несчастного случая, или просто исчезает бесследно. Но улик никогда не достаточно, чтобы выдвинуть против этой женщины обвинение в убийстве. Никогда. Во всех случаях отпечатки пальцев совпадают с отпечатками Пенни Карлсон/Шерил Лэнсдаун. Наконец я кладу трубку и поворачиваюсь к Престеру. Он терпеливо ждет, положив пальцы на край своей клавиатуры. – Шерил Лэнсдаун может быть одной из самых хладнокровных серийных убийц, о каких кто-либо когда-либо слышал, – сообщаю я. – Полагаю, в прошлом с ней можно связать минимум шесть жертв, и, скорее всего, есть и другие. Это не считая того, скольких людей она обманула и ограбила, но не убила. Похоже, она всегда использует, так сказать, опосредованные методы: яд, падение с лестницы, утопление… Мы оба некоторое время размышляем над этим. Над тем, каким человеком нужно быть, чтобы делать карьеру хладнокровной преступницы и всякий раз бесследно ускользать. Она никогда не была арестована за что-либо достаточно серьезное, чтобы попасть в общегосударственную базу данных, и, переезжая из штата в штат, ухитрялась не попадать в поле зрения полиции. Мы можем так никогда и не узнать, сколько именно людей она убила. Только то, что их, вероятно, было больше, чем мы уже обнаружили. – Лучше всего записать все это и отправить в ТБР, – говорит Престер. – Они, скорее всего, решат вывести это на федеральный уровень, поскольку теперь речь идет о расследовании в нескольких штатах. Это выходит далеко за пределы нашего городка, Кец. Передай это дело наверх. Если она отправилась еще куда-то, ее найдут. Когда я заканчиваю составлять суммарный отчет, приходит электронное письмо из ТБР. Кости, которые мы нашли на холме, принадлежат Томми Джарретту. Он лежал в том лесу с того дня, как пропал. Он не бросал Шерил и своих еще не родившихся детей. И я искренне сомневаюсь, что это был просто несчастный случай. Шерил. Все опять сводится к Шерил. Я не хочу передоверять кому-то еще возможность свершить правосудие за смерть этих девочек, но Престер прав: у меня действительно нет выбора. Для меня это расследование окончено. Но у меня нет ощущения, что это так.