Мой план довольно прост: пройти по следу, оставленному одноразовым телефоном того, кто звонил в 911, – Гвен отметила этот след по вышкам связи. Я знаю, что это, скорее всего, напрасная трата времени, но поскольку дело Шерил Лэнсдаун ушло к тем, кто стоит в «пищевой цепочке» следствия намного выше меня, то это последняя ниточка, за которую я могу потянуть. Звоню Престеру, чтобы сообщить ему, куда я направляюсь; он говорит, что это, вероятно, бесполезный труд. Но мне все равно. Я еду дальше, потому что других срочных дел, требующих моего внимания, сейчас нет. Доезжаю до лесного пруда. Желтая ограждающая лента трепещет и щелкает на ветру, но вокруг никого нет. Тэбээровцы давно уехали, а ФБР еще не прибыло. Полагаю, когда федералы появятся в городе, они захотят поговорить со мной, так что, наверное, лучше пока воспользоваться относительно свободным временем. Я сверяюсь с картой, которую прислала мне Гвен, и направляюсь дальше по дороге. Бут садится, чтобы посмотреть в окно; я опускаю стекло, чтобы он мог высунуть голову – но не настолько, чтобы сумел выпрыгнуть, если решит погнаться за чем-либо. Пес, похоже, доволен. Мы минуем развалины двух брошенных домов, потом особняк, где недавно произошло двойное убийство. Здесь все еще ведутся следственные работы. Я не останавливаюсь. Двое помощников шерифа косятся мне вслед, когда я проезжаю, но я делаю вид, что не заметила их. Они меня не знают, и, судя по мрачному выражению лиц, мое присутствие им вряд ли понравится. Дорога идет под уклон, петляет в сумерках среди деревьев, а потом вдруг вырывается на яркое весеннее солнце. Ухабистая грунтовка переходит в более широкую асфальтовую дорогу, по которой фермеры возят товары на рынок. Я сворачиваю на юг, еду мимо полей и стоящих в отдалении ферм; потом показывается еще парочка зданий. Я сбрасываю скорость и сверяюсь с картой – да, я уже близко от окончания проложенного Гвен маршрута. Почти на месте. Останавливаюсь у первого здания – заправочной станции – и покупаю бутылку минералки. Когда пожилой чернокожий владелец станции выбивает мне чек, мы затеваем дружеский разговор ни о чем. Я показываю ему свой жетон и вежливо спрашиваю, можно ли взглянуть на записи его видеокамер, и вид у него делается унылый. – Мэм, я бы с радостью показал вам записи, если б эти камеры были настоящими. Но это фальшивки. Висят тут только для виду. Я не могу позволить себе настоящую технику. – А что, если вас ограбят? Он пожимает плечами. – Парни толкутся здесь почти все время. В основном они ведут себя вежливо, потому что я знаком с их матерями. Ни один черный парень не станет меня грабить. Только белые приезжие – время от времени. – Хорошо. Вот моя визитка; позвоните мне, если у вас будут неприятности, – говорю я, протягивая карточку. Он кивает и прячет ее в карман. – Вы не помните, никто не проезжал тут рано утром в понедельник? Во сколько вы открываетесь? – В пять, – отвечает он. – Но в понедельник я принимаю товар, часа в три или в четыре утра. Я живу прямо тут, наверху. – Я подозревала это – в здании два этажа. – Обычно так рано тут никто не ездит, однако в тот день я видел одну машину. – Какую? – Какой-то большой черный внедорожник. Извините, больше я ничего не знаю. Водителя я не видел – он сюда не заезжал, потому что свет у меня не горел. Он поехал дальше. – В какую сторону? Хозяин молча указывает в том же направлении, куда ведет остаток следа, начерченного на карте. Я киваю, благодарю его и покупаю еще пару бутылок воды, чипсы, лакомства для собак и мелкую пластиковую миску. Я не собираюсь ездить так уж долго, но, судя по всему, владельцу этого места деньги не помешают. Расплачиваюсь и ухожу, сложив в багажник все покупки, кроме минералки для меня, воды для Бута и собачьей миски. Наполовину наполняю ее водой, ставлю на землю и выпускаю пса из машины. Он направляется прямиком к миске и с хлюпаньем лакает, потом оживленно обнюхивает землю и оставляет несколько меток в ближайших окрестностях. Потом я свистом подзываю его, и он бегом мчится обратно. Я выплескиваю из миски недопитую воду, и мы снова выруливаем на дорогу. Проехав пару миль, я вижу впереди шоссе с довольно спокойным движением. У обочины виднеется маленький универсальный магазин, еще ближе – руины старой автомастерской, закрытой уже довольно давно. У самого перекрестка располагается стоянка для грузовиков. Я проверяю карту и вижу, что след обрывается на этой самой стоянке. Именно здесь тот человек остановился и избавился от своего телефона или, по крайней мере, вытащил сим-карту. Я чувствую, как мой пульс учащается. Если он остановился, возможно, ему нужно было заправиться; у него не имелось других причин выбирать такое оживленное место, кроме вполне очевидной – у него был на исходе бензин. А я по собственному опыту знаю – на сотню миль в обе стороны нет ни одной заправки, так что ему волей-неволей пришлось свернуть сюда. Я тоже заправляюсь и вхожу в здание. Сейчас здесь явно затишье, однако с полдюжины дальнобойщиков и несколько человек в обычной одежде закупают еду и напитки. Еще с десяток водителей сидят у стойки сандвич-кафе в дальней части зала. Я иду прямиком к кассе, расплачиваюсь за бензин и прошу позвать управляющего. Это худощавый азиат лет тридцати пяти, и он, похоже, охотно идет на сотрудничество, когда я показываю ему свой жетон и говорю, что мне нужно лишь по-быстрому взглянуть на записи камер наблюдения. Он явно знает, как ценно быть на хорошем счету у полиции, поэтому просто ведет меня в служебные помещения. Система видеонаблюдения у них весьма разветвленная – не менее семи наружных камер смотрят на бензоколонки и подходы к зданию, плюс внутри зала есть еще несколько. Я сомневаюсь, что нужный мне человек заходил в магазин – риск того не стоил. Поэтому сосредотачиваю внимание на записях камер с заправки примерно за то время, когда был потерян сигнал телефона. И вижу его. Я вижу его. Чувствую, как сердце ускоряет бег, и подаюсь вперед, всматриваясь в черный внедорожник, который подкатывает к самой дальней колонке в конце парковки. Он держится как можно дальше от камер. Я не уверена, что разрешение у объектива достаточно хорошее, чтобы можно было разобрать номер машины; мне кажется, он намеренно запачкал грязью переднюю и, вероятно, заднюю номерную пластину, чтобы скрыть его. Но я вижу его самого: непримечательного белого мужчину, черты лица не различить, на голове бейсболка – насколько я вижу, без всякого логотипа, – одет в джинсы и клетчатую рубашку. Потом я склоняюсь еще ближе к монитору, потому что какое-то шевеление в салоне внедорожника привлекает мое внимание. На пассажирском сиденье кто-то есть. Я вижу довольно смутно… пока этот «кто-то» не открывает дверцу и не вылезает наружу. «Черт побери!» Это Шерил Лэнсдаун. И она отнюдь не в стрессе, она не лежит, связанная, в багажнике, она идет своими ногами и спокойна, как будто ничего не происходит. Я вижу, как она бросает что-то в мусорный бак, стоящий на «островке» возле бензоколонки, и нажимаю паузу. Не знаю, сможет ли ФБР работать с тем, что я нашла здесь, но это возможно. Вполне возможно. Я поворачиваюсь к управляющему и спрашиваю: – Как часто вы вывозите мусор из баков на заправке? – Каждые два-три дня. – Есть шанс, что вон тот бак еще не опустошали? – Я указываю на экран. Управляющий подается вперед, чтобы взглянуть, и пожимает плечами. – Может быть. Зависит от того, насколько он полон. – Тогда нужно немедленно достать этот мешок, завязать его, поставить где-нибудь в стороне и не позволять никому трогать его. Я попрошу кого-нибудь из ТБР или ФБР приехать за ним. Они захотят обшарить все. Сохраните эту запись. Сделайте на ней пометку и покажите детективам – федералам или из полиции штата. – Я снова поворачиваюсь к экрану и продолжаю просмотр. Шерил заканчивает свою маленькую прогулку и возвращается в машину. Мужчина расплачивается прямо у колонки кредитной карточкой, и я говорю управляющему, что нужно считать эти данные и сохранить их для следствия. Смотрю на экран. Внедорожник отъезжает прочь, делает широкий круг и выезжает со стоянки. Расстояние уже большое, но, кажется, я вижу, как он сворачивает на дорогу, ведущую от ферм к рынку, и направляется в сторону шоссе. Откручиваю запись назад, к тому месту, где он появляется в поле зрения. – Скажите следователям, что смотреть нужно отсюда, – говорю я управляющему. – Спасибо вам, вы поступили совершенно правильно, сэр. Охраняйте эти данные любой ценой. Они чрезвычайно важны. Мужчина кивает. Вид у него бледный и неуверенный, но вполне собранный. На обратном пути к своей машине я звоню в ТБР и сообщаю им о том, что нашла. Агент, принявший мой звонок, отвечает сначала нетерпеливо, потом заинтригованно, потом с растущим энтузиазмом. Я удостоверяюсь, что управляющий забрал из бака мешок с мусором, потом решаю направиться в сторону шоссе. Бут уснул на заднем сиденье, но просыпается, едва я открываю дверцу. – Привет, дружище, – говорю я ему, и он лижет меня в лицо. – Прекрати. Все в порядке. Все хорошо. Я переключаю передачу, когда вижу его. Великолепный черный внедорожник. Грязные номерные пластины. Он стоит с включенным мотором на краю парковки. – Это невозможно, – говорю я. – Этого не может быть. Пару секунд я всерьез сомневаюсь в собственном рассудке, потому что он мне, похоже, мерещится. Или это может быть совершенно другой автомобиль. Внедорожников тут – как мух в жаркий сезон. Девяносто девять шансов из ста, что это какое-то семейство, живущее в пригороде, собралось выехать на пикник, а не… не то, что я думаю. Я медленно направляю свой седан в сторону внедорожника. Он сдает задом и уезжает прочь, прибавляя скорость. Черт! Я жму на газ и нашариваю свой телефон, огибаю поворот и прибавляю скорость. Он уже выворачивает на развязку, ведущую к шоссе. Мотор у его машины адски мощный, а мой седан рядового детектива не приспособлен к скоростным погоням. Я снова звоню в ТБР и сообщаю, что преследую черный внедорожник, который, как я подозреваю, может быть замешан в деле Лэнсдаун. Пытаюсь заснять хотя бы часть номера, но не могу даже различить его; похоже, он поставил поверх пластины какой-то фильтр для размытия. Это незаконно, но кто разберет под таким слоем грязи? Движение на дороге более оживленное, чем на проселке, и мне приходится сосредоточить внимание на управлении машиной; на всякий случай я мигаю «аварийкой» и включаю сирену, и большинство машин уступает мне путь. Какой-то грузовик на несколько критически важных секунд загораживает от меня внедорожник, и когда я проношусь мимо него, то вижу черный автомобиль уже на съезде с эстакады. Я никак не могу затормозить и свернуть следом. Выкрикиваю в телефон номер съезда и давлю на педаль газа, торопясь к следующей развязке, находящейся в миле отсюда. Затем делаю разворот и лечу обратно со всей скоростью, на которую способна моя машина. «Он выбрал не тот съезд», – думаю я. Яростный охотничий инстинкт заставляет мое сердце колотиться все чаще. Я знаю этот район; здесь нет ничего, кроме полей и лесов, и на мили вокруг нет никаких боковых ответвлений, кроме тупиковых проселков. От шоссе дорога ведет в две стороны – на север и на юг. Я сворачиваю на север, потому что вижу в этом направлении свежие черные отметины от шин – он пробуксовал по асфальту, пытаясь резко ускориться. Дорога быстро заводит в лес, и я сообщаю агенту ТБР, по какой дороге еду, когда пролетаю мимо указателя, едва различимого на такой скорости. Я не вижу внедорожник, дорога пуста, но прямо впереди крутой поворот. Я не могу позволить тому человеку ускользнуть от меня. Я уже вхожу в этот крутой поворот, когда все летит кувырком – в буквальном смысле. Я не вижу на дороге шипастую полоску, но ощущаю, когда наезжаю на нее: машина начинает рыскать, руль рвется у меня из рук с такой силой, что едва не оставляет ожоги, мир вращается, хрустят стекло и металл. Бут взвизгивает. Я ухитряюсь удержать машину и не дать ей опрокинуться, но мой бедный седан по инерции съезжает с дороги и с силой ударяется о дерево задней левой панелью. Срабатывают подушки безопасности, я втягиваю носом кровь и ощущаю резкий запах порошка. Пытаюсь сморгнуть звезды, мерцающие в глазах, и собраться с силами. Бут лает – хриплый, непрерывный, тревожный лай, – и я слышу, как он рвет когтями обшивку кресла, пытаясь добраться до меня. Я делаю невероятно болезненный вдох – что-то острое колет глубоко внутри, вероятно, ребро – и ухитряюсь выговорить: – Эй, эй, мальчик, все в порядке, все хорошо. В следующую секунду я ощущаю панику. «Ребенок. Нет-нет-нет, только не так, нет…» Меня трясет, я хватаю ртом воздух. Мне до смерти страшно – не за себя, но за ребенка, к которому я только-только начала привыкать. «Боже, боже, нет!» Бут пытается просунуть голову между сиденьями – зазор узкий, рама погнулась – и отчаянно лижет мою руку, единственную часть моего тела, до которой может дотянуться. Я опускаю взгляд и вижу, как на нее капает кровь, сверкая, словно рубины. Теперь я чувствую свой разбитый нос – он болит, словно от солнечного ожога. Мне прилетело в лицо одной из подушек безопасности, но они помешали мне – нам – удариться слишком сильно. Может быть, я в порядке. Может быть, с ребенком все хорошо. Но, кажется, все не настолько в порядке. Мне нужна помощь. Лобовое стекло представляет собой почти непрозрачную мешанину трещин. Я ничего сквозь него не вижу. Каким-то образом машина осталась стоять на всех четырех колесах, но она сильно кренится вправо. Я шарю в поисках своего телефона, потом вспоминаю, что поставила его в держатель на приборной панели. Держатель, конечно же, сорвало. Пытаюсь перегнуться и нащупать его, потом вижу, что телефон заклинило под пассажирским сиденьем; наклонившись, снова чувствую острую боль – такую, что вынуждена замереть и перевести дыхание. Меня снова охватывает ужас. «Останься со мной, малыш. Останься со мной». Мои пальцы скользят по пластику, я ухитряюсь подцепить телефон и вытащить на сиденье. Экран потрескался, но когда я нажимаю на него, он загорается. «Слава богу!» Я набираю 911. Голова у меня болит, и когда я поднимаю руку и касаюсь левой стороны, то чувствую на пальцах кровь. Это отчасти объясняет тот туман, который плавает у меня в мозгу. Я хватаю телефон и толкаю дверцу со своей стороны – она погнулась, но ее не заклинило, – и свежий, прохладный воздух, хлынувший в салон, помогает мне сосредоточиться. Пробую встать, держась одной рукой за дверную раму. И мне это удается, пусть даже с болью. Я смотрю сквозь стекло задней дверцы. Бут, похоже, цел и невредим – он лает, скулит и царапает дверь. – Погоди минутку, – шепчу я ему. – Держись. – Не знаю, обращаюсь ли я к нему, к себе или к ребенку. Может быть, ко всем сразу. И тут я вижу черный внедорожник. Он стоит у следующего поворота, примерно в четверти мили отсюда. Ничего не делает, просто стоит со включенным двигателем. Я пытаюсь сфотографировать его, но когда щелкаю камерой, он уже начинает двигаться. Не знаю, удалось ли мне заснять что-то полезное. «Черт бы тебя побрал!» Неожиданно меня начинает трясти от ярости, и на полсекунды меня охватывает желание продолжить погоню пешком, но потом я прихожу в чувство. И это чувство – страх. Мой ребенок совершенно беспомощен и полностью зависит от меня, я не имею права делать глупости. Цепляюсь за дверцу и пытаюсь стоять прямо. Я устала. Ужасно устала. Я уже забыла о том, что набирала номер на телефоне, так что для меня становится сюрпризом скрипучий голос, раздающийся откуда-то из моей правой ладони. Я поднимаю руку, в замешательстве смотрю на активный звонок, потом подношу телефон к уху. – Алло! – Это оператор «девять-один-один». В чем причина вашего вызова? – Прохладный, спокойный голос действует на меня так же отрезвляюще, как свежий воздух. Я ухитряюсь собраться с мыслями. – Это детектив Кеция Клермонт, – говорю я. По крайней мене, я помню свое имя. – Я попала в серьезную аварию. – Мне кажется, что голос мой звучит совершенно нормально. До тех пор, пока мои ноги вдруг не подкашиваются без всякого предупреждения, и слава богу, что я держусь за дверцу: так хотя бы не падаю мешком наземь, а просто опускаюсь на колени. Это больно. Все болит. – Мне нужна помощь. Я беременна. Пожалуйста, вышлите кого-нибудь на помощь. Я оставлю телефон включенным. Это все, что мне удается сказать. Я роняю руки на водительское сиденье, опускаю на них голову и ускользаю в темноту, сопровождаемая испуганным скулежом Бута; голос оператора 911 становится далеким, словно звезды… звезды кружатся и уносят меня прочь. 15