– Где она? – спрашивает Сэм, видя, что я молчу. – В Нортонской больнице? – Когда это случилось, она была ближе к Ноксвиллу, – отвечает Престер. – Ее доставили в медцентр Теннессийского университета. Хавьер отпросился с морпеховских сборов, чтобы приехать сюда, но я не знаю, как долго он будет добираться. – Кто-нибудь сказал ее отцу? – Я как раз сейчас забираю его, чтобы отвезти в больницу. – Престер откашливается. – Я считаю, что это моя вина. И твоя. – Моя? Почему? – Я говорю это резко и неприязненно и сразу же жалею о своих словах. Признаю́: я боюсь ответа. – Мы с тобой позволили ей продолжать расследовать это проклятое дело, – объясняет он. – Маленькие девочки в пруду, Шерил Лэнсдаун… Кец следовало остановиться и позволить ТБР заняться этим. Нам всем следовало остановиться. Мое сердце колотится так, что причиняет боль. – Она нашла что-нибудь? – Полагаю, нашла. Но что бы она ни нашла, все это уходит в ТБР, и мы уходим в завязку. Немедленно. Если ты продолжишь тыкать палкой в это болото, тебе в задницу вцепятся злые аллигаторы. Понятно? У него усталый голос. Старый и встревоженный. Неожиданно я чувствую себя так же. Все это для меня слишком тяжело. Я просто хочу развернуть машину, отвезти своих детей домой и больше никогда не высовывать нос за порог. Но я говорю: – Мы сейчас едем в больницу. И останемся там хотя бы до тех пор, пока вы не привезете ее отца. При медицинском центре Теннессийского университета есть отличное отделение травматологии, и когда мы прибываем, я с трудом дышу, боясь спросить о местонахождении Кеции – а вдруг она в реанимации… но нет. Пожилая дежурная за стойкой сверяется с данными в компьютере и сообщает: – Вашу подругу уже перевели из отделения экстренной помощи; сейчас ее осматривают, но ее состояние определено как стабильное. Если вы присядете и подождете, я скажу вам, когда ее доставят в палату. Стабильное. Это огромное облегчение. Потом я вздрагиваю, вспомнив, и говорю, понизив голос: – Она беременна. Они об этом знают? – Я не в курсе этого, мэм, но обязательно сообщу медсестре прямо сейчас. Я и так-то боялась за Кец, но сейчас меня тошнит от страха. Если она потеряет ребенка из-за случившегося… не знаю, как она с этим справится. И как это на нее повлияет. «Прошу тебя, Боже, – мысленно молюсь я. – Прошу тебя, сохрани их. Их обоих». Мы уже направляемся к креслам, когда дежурная зовет меня: – Да, я сейчас увидела в ее карточке примечание… окружной шериф сообщает, что в машине был пес, и им нужно знать, кто может его забрать. Похоже, пес крупный. – Бут, – говорю я. – Его зовут Бут. Он не ранен? – Его отвезли к ветеринару, но осмотр показал, что с ним все в порядке, если верить примечанию. Просто испуган. Нужно, чтобы кто-то забрал его из ветеринарной клиники. Она дает мне адрес, и я передаю его на сотовый телефон Престера. Ему это будет по пути, и, насколько я знаю отца Кеции, он все равно захочет взять этого пса к себе. Его это хоть немного утешит в такое тяжелое время. Кеция для своего отца дороже всего на свете, пусть даже он редко показывает это. Я знаю, что такое страх за своих детей, я понимаю эту боль, это отчаяние, это удушающее одиночество. Потом мы ждем. Мы с Сэмом держимся за руки, дети тихо перешептываются и проверяют свои телефоны так, словно от этого зависит их жизнь. Я продолжаю вертеть в голове всякие «а что, если», но не позволяю себе зайти дальше этих раздумий. Не могу. Мне тяжело поверить кому-то, полюбить кого-то. Я не могу позволить себе потерять такую подругу, как Кец. – Мэм? – Я вскидываю голову и вижу, что дежурная за стойкой машет мне рукой. – Ее перевели в палату. Можете пройти. – Она протягивает мне листок бумаги с написанным на нем номером. – Лифт налево по коридору. К этому случаю отнеслись серьезно. У палаты Кец стоит на страже офицер ноксвиллской полиции, одетый в форму; прежде чем впустить нас, он тщательно проверяет наши документы. – Не утомляйте ее, – говорит он нам, и я киваю. – Ей следует отдыхать. Кеция, как и можно было предсказать, не отдыхает. О да, она лежит в постели, голова ее перебинтована, на тех участках кожи, которые остались открытыми, видны синяки и ссадины. Но в руках у нее планшет, и она печатает, моргая, чтобы сосредоточить взгляд. – Привет, друзья, – говорит Кец и с теплой улыбкой откладывает в сторону планшет. Но улыбка у нее слабая, я это вижу. Кец сейчас сама на себя не похожа. При виде того, как молодая и обычно энергичная женщина лежит под капельницей, подключенная к мониторам отслеживания состояния, я чувствую, как мое сердце сжимается от тревоги. – Прежде всего, я в порядке. Просто как следует приложилась головой, плюс еще несколько порезов и синяков. – И сломанное ребро, – напоминаю я. – Так нам сказали. – Больно, только если смеяться. Или кашлять. Врачи его зафиксировали. Эта женщина явно не собирается сдаваться. Она по-прежнему держится зубами и когтями. Я не хочу спрашивать, но должна. – Кец… а ребенок?.. – С ребенком все хорошо, – отвечает она и моргает. Ее взгляд немного проясняется. Левая рука, в которой не торчит игла капельницы, смещается, прикрывая живот. – Слава богу, эта мелочь живучая. У нас все в порядке. «Пока что», – думаю я с глубоким беспокойством. Когда Кец видит выражение моего лица, ее взгляд становится острым, словно ничего и не произошло. – Я преследовала его, Гвен. Я почти поймала его. Клянусь богом. Я подобралась так близко, что почти чуяла запах этой скотины. – Слишком близко, – говорю я и беру ее за руку. Рука теплая – слава богу, жа́ра нет. Кеция сжимает мои пальцы. Два или три ногтя у нее сломаны, и я вздрагиваю, когда вижу их зазубренные края. – Как ты это сделала? – Я ехала по следу и по пути выискивала видео. Наверное, он надеялся добраться до него первым, и когда понял, чем я занимаюсь, то решил остановить меня. – Она делает резкий вдох и вздрагивает. – С Бутом все хорошо? Мне сказали, что да, но… – С ним все отлично, – заверяю я. – Не волнуйся. Кец кивает, но продолжает хмуриться. Взгляд у нее отстраненный, затуманенный воздействием лекарств. – Гвен, он подловил меня. Я врезалась в дерево. Он мог убить меня, но не сделал этого. Почему? – Не знаю. Я просто рада, что с тобой все в порядке. Кец, хватит, хорошо? Больше никаких погонь. Никакого вынюхивания. Достаточно. Пусть этим занимаются ФБР и ТБР. Они его найдут, никуда он не денется. – Он никуда не делся, а ведь мог. Должен был. – Ты должна пообещать мне, что откажешься от этого расследования. По-настоящему. – Почему? – Она в течение пары секунд изучает меня. – А ты? – У меня свои проблемы, – говорю. – Я собираюсь отступиться. И прошу тебя сделать то же самое. Пожалуйста. – Со мной все будет хорошо. Это моя работа, Гвен. – Нет. Твоя работа закончилась, когда дело ушло наверх, и ты это знаешь. А тебе нужно поберечься. Послушай, даже ноксвиллская полиция восприняла это всерьез. Они выставили охрану у твоей двери. – Вот как? – Кец, похоже, удивлена. – Я об этом не просила. Должно быть, Престер позвонил кому-нибудь и потребовал защиты для нее. Я знаю это, и Кеция, видимо, тоже понимает, судя по тому, как меняется выражение ее лица. Теперь это скорее маска копа, под которой она прячет свои подлинные чувства. Но действие обезболивающего слегка снижает эффективность этой маски. – Старина Престер считает, будто меня выбрали целью, – говорит Кец. – Но я так не думаю. Я считаю, что этот тип просто хотел этим предупредить меня. Если б он хотел, то прикончил бы меня там, на дороге. – Может быть, – говорит Сэм и становится рядом со мной. – Но готова ли ты поставить на это жизнь своего ребенка? Я не рассказывала ему – это была тайна Кеции, не моя, – но он явно не пропустил мимо ушей то, что было сказано между нами. Я не уверена в том, хотела ли она, чтобы он об этом знал, – но теперь он знает. И я этому рада. Кец медленно моргает, и я вижу, что она осознает: Сэм прав. И я очень рада тому, что у палаты Кец стоит охрана. – Хорошо, – говорит она. – Может быть, вы оба правы. Может быть, я слишком круто подошла ко всему этому. – Я вижу, как на глаза ей наворачиваются слезы и катятся по щекам, оставляя блестящие дорожки. Она быстро стирает их. – Черт, это все из-за лекарств. Из-за лекарств и стресса. Мы отходим назад и предоставляем детям немного поболтать с Кец, пока мы с Сэмом стоим у двери. Мне не нравится то, к чему все это пришло. Кец ранена и отстранена от дела, по крайней мере, на какое-то время. Я нервничаю, потому что не могу увидеть, где скрываются мои враги, в то время как они свободно видят – и даже фотографируют – всех нас. Мы остаемся примерно на час, и Кец успевает заснуть к тому времени, как приезжают Престер и ее отец. Я предостерегаю их, прижав палец к губам, и с трудом сглатываю при виде слез на глазах Изи. – С ней все в порядке, – шепчу я ему. – Сейчас она просто отдыхает. Обнимаю его и чувствую, как старика бьет дрожь. Сэм придвигает кресло, чтобы Изи мог сесть, и тот опускается на сиденье и, морщась, вытягивает больную ногу. Он выглядит на много лет старше, чем несколько недель назад, когда мы в прошлый раз навещали его. Честно говоря, вид у Престера немногим лучше. Его темная кожа приняла сероватый оттенок, он словно исхудал за последние дни. И мне кажется, что двигается Престер медленнее, чем обычно. Он указывает мне на противоположную сторону палаты, и я отхожу туда вместе с ним. – Она рассказала тебе что-нибудь о том, что случилось? Я пересказываю ему все, что запомнила, и он кивает и записывает с моих слов. Закончив, убирает блокнот в карман и бросает на меня лишенный выражения взгляд. – Она считает, что на самом деле Шерил Лэнсдаун – убийца, – резюмирует он. – Возможно, эта женщина убила и собственных дочерей. Но я не знаю, почему. Судя по тому, что сообщило мне только что ТБР, Шерил по собственной воле уехала в том черном внедорожнике рано утром в понедельник; они добыли видеозапись того, как она выходила из него на стоянке для грузовиков. Кец нашла это видео прямо перед тем, как кинуться в эту дурацкую погоню. – Неужели он ждал, что она это найдет? – соображаю я. – Боже… – Не знаю, так ли это было, или же он искал способ как-нибудь стереть эту запись, и они с Кец пересеклись просто случайно. Если да, то это изрядное невезение. В любом случае, она клюнула на приманку, и он подсек ее на удочку. Она выходит из этого расследования, Гвен. Хватит с нее. И с тебя тоже. – Мы выходим, – говорю я ему. Но не говорю того, что мне кажется, будто на данном этапе это уже не имеет значения. Я думаю, что человек на черном внедорожнике, призрак, за которым гналась Кец, – это тот же самый человек, который заплатил Лену за отправку мне писем. Он проворачивает кучу дел разом, но я подозреваю, что Лен не единственный помощник, которого он нанял. Листовки мог расклеивать кто угодно: как только он запустил это в оборот, ему больше ничего не нужно было делать. У меня нет доказательств того, что МалусНавис и есть водитель того черного внедорожника… за исключением одной вещи. Я достаю из кармана конфискованную у Лена кредитную карточку, упакованную в пластиковый пакетик. – Я обнаружила вот это сегодня, – говорю я Престеру. – Она была у человека, которого наняли, чтобы преследовать меня. – Это достаточно близко к истине и в то же время не приведет его на опасную территорию. – Взгляните на фамилию.