Мне отвратительно то, что в минуты упадка – как сейчас – я по-прежнему слышу шепот Мэлвина. Вспоминаю, как пропускала его письмо через шредер, – и чувствую, что спокойствие окутывает меня легким, прохладным туманом. Я обнаруживаю, что зеваю, и продолжаю представлять себе, как шредер жует бумагу, жует электронные письма и эти проклятые листовки «разыскивается». Представляю, как сую в щель шредера все фотографии Мэлвина Ройяла, когда-либо сделанные – от младенческих снимков до фото того, как он кричит в зале суда, – и вижу, как они разлетаются на кусочки, словно мрачное конфетти. Напоследок воображаю, как снимаю со стены фотографию его могилы. Вижу, как этот снимок тоже исчезает – словно Мэлвина никогда не было. Закрыв глаза, я крепко засыпаю. Просыпаюсь от того, что дочь трясет меня за плечо. Я мигаю, глядя на ее встревоженное лицо, и резко сажусь. Сэм делает то же самое. Он первым обретает дар речи, но говорит тихо: – Что случилось, солнышко? – Копы, – шепчет Ланни. – Они снаружи. – Что? Я спрыгиваю с кровати и подбираюсь к окну, потом отгибаю планку жалюзи лишь настолько, чтобы выглянуть на улицу. Ланни права: перед нашим домом припаркованы две полицейские машины. Маячки ни на одной из них не мигают. «Может быть, это просто совпадение», – думаю я, но потом замечаю движение. Один из офицеров обходит наш дом сбоку. Другой останавливается около входной двери. – Сэм, нам лучше одеться. Ланни, иди в свою комнату, но не запирай дверь и не оказывай сопротивления, если что-то случится, поняла? Делай то, что они тебе скажут. – А что, если это не настоящие копы? – спрашивает она. Я замираю, не успев натянуть футболку через голову, потом одергиваю и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на дочь. – Как тогда, в Стиллхауз-Лейк? Что, если они фальшивые? Ее голос звучит очень испуганно. И я должна признать, что на это есть причины, потому что нам и прежде приходилось сталкиваться с подобным. Но в этот раз… все выглядит по-другому. – Солнышко, мы в густонаселенном городе, посреди жилого квартала. Эти полицейские не фальшивые. Понимаешь? Дочь втягивает воздух и кивает. – Понимаю. Они приехали за тобой или… – Не знаю. – Это вполне возможно, поскольку я без всякого на то права изображала полицейского детектива. Может быть, Лен все-таки обратился в полицию и подал жалобу на нападение. Может быть, кто-то все же позвонил в 911 и меня выследили, несмотря на все мои предосторожности. Не знаю. Я знаю только, что мы должны вести себя правильно и осторожно. – Скажи своему брату, чтобы действовал так же, как я велела тебе. Иди. Сейчас же. К этому времени я уже натягиваю джинсы и обуваюсь. Сэм тоже полностью одет. Ланни вылетает из комнаты и направляется к брату. Мы с Сэмом переглядываемся, и он говорит: – Сохраняй спокойствие. Давай, я буду вести разговор, ладно? Он просит меня довериться ему, и я знаю, что он прав. Если они приехали за мной, лучше он начнет разговор и узнает, в чем дело. Я сопротивляюсь побуждению отпереть оружейный сейф и взять в руки пистолет. Сейчас не время. Следую за Сэмом по коридору в гостиную – как раз в тот момент, когда раздается первый уверенный стук в дверь. Сэм оглядывается на меня, чтобы убедиться, что я спокойна и готова, и я лишь киваю. Он быстро отключает сигнализацию и открывает дверь. На пороге стоит офицер, держа наготове пистолет. Окинув Сэма цепким взглядом, произносит: – Ноксвиллское управление полиции. Назовите свое имя, пожалуйста. – Сэм Кейд. Я живу здесь. Коп кивает и смотрит мимо него – на меня. «Вот оно». Я собираюсь, готовясь к неизбежному, и говорю: – Гвен Проктор. Я тоже живу здесь. Офицер интересуется: – Кто еще находится в доме? – Ланни и Коннор, наши дети, – отвечает Сэм. – Это все. – Хорошо, сэр. Пожалуйста, покажите мне свои документы. Сэм медленно лезет в свой задний карман, достает бумажник, раскрывает его и предъявляет водительское удостоверение. Полицейский кивает. – Я прошу вас выйти из дома. Сядьте на бордюр возле полицейского автомобиля, там ждет офицер. – Он нажимает кнопку на рации и сообщает что-то, чего я не могу разобрать, потому что в ушах у меня громко стучит пульс. Я знаю, что будет дальше. Я готова. Поднимаю руки вверх. Но он лишь странно смотрит на меня и говорит: – Мэм, опустите руки. Мне нужно увидеть и ваши документы тоже. – Они в моей сумке, – отвечаю я. – Вот там, рядом с вами. Могу я взять ее? – Да, только медленно. Я беру сумочку с полки и открываю ее, кладу бумажник на боковой столик и достаю свое удостоверение. Он изучает его. – Мэм, пожалуйста, сядьте рядом с джентльменом на бордюр и подождите. Я подойду к вам. – Погодите, что? – Я моргаю. – Что… почему вы здесь? По крайней мере, мне хватает ума не выпалить: «Разве вы здесь не затем, чтобы арестовать меня?» – но лишь едва-едва. – У нас есть убедительные доказательства того, что против обитателей вашего дома были высказаны серьезные угрозы, – отвечает он. – Прежде, чем вы покинете жилище, скажите мне, пожалуйста, есть ли в доме огнестрельное оружие? – Да. В оружейных сейфах. – И кто имеет к нему доступ? – Только я и Сэм. – Хорошо. Сейчас я прошу вас покинуть дом на некоторое время. Я приведу ваших детей. Я с трудом сглатываю и решаюсь испытать свою удачу. – Офицер, будет лучше, если я приведу их сама. Вы позволите мне это сделать? В течение нескольких долгих секунд он колеблется, затем кивает. – Идите вперед. Я пойду за вами. Сначала я стучусь в дверь Ланни и говорю: – Солнышко, ты здесь? Выходи. Все в порядке. – Она выходит, часто дыша, полностью одетая. – Выйди из дома и сядь рядом с Сэмом, хорошо? Она смотрит на меня, пытаясь догадаться, действительно ли все в порядке, или я просто так говорю, но тем не менее повинуется. Я стучусь в дверь Коннора и ничуть не удивляюсь, увидев, что он спокоен, собран и тоже полностью готов. – Я слышал, – говорит он. – Все в порядке, мама. Но это не так. Полицейский спрашивает: – Коннор Проктор? – Да, сэр. – Пожалуйста, повернитесь и положите руки на стену. Расставьте ноги. Мне нужно обыскать вас на предмет наличия оружия. У вас в карманах есть что-нибудь, что может порезать или уколоть меня? – Н-нет, сэр. На меня с запозданием – и всей тяжестью – обрушивается осознание того, что офицер не обыскал ни меня, ни Сэма, ни Ланни. Только моего сына. Мой голос звучит резко, когда я спрашиваю: – Что происходит, черт побери? Офицер игнорирует меня. Он со спокойной деловитостью обыскивает Коннора, отходит назад и включает рацию. – Сейчас я его приведу. – Потом наконец-то обращает внимание на меня – и одновременно кладет руку на плечо Коннора, удерживая его на месте. – Мэм, о подробностях вы можете спросить детективов, но в Интернете появился пост, в котором некто, идентифицированный как ваш сын, угрожал убить вас, мистера Кейда и вашу дочь. Нам нужно допросить вас всех. Я был бы благодарен, если б вы оказали нам полное сотрудничество. Я едва слышу что-либо после слов «ваш сын угрожал убить вас». В ушах у меня раздается высокий тонкий гул, и мне приходится схватиться за стену, чтобы не упасть. Фотография, на которой мы изображены вчетвером, качается на крюке, и я хватаю ее, чтобы остановить. Когда нахожу в себе силы заговорить, мой голос звучит странно тускло: – Это ошибка. Коннор этого не делал. Отпустите его. Я не смотрю на сына – не смею посмотреть, и даже не знаю, почему. Может быть, я боюсь, что он подумает, будто я сомневаюсь в нем… Офицер, конечно же, не отпускает его, только бросает на меня холодный оценивающий взгляд, который свидетельствует: если я решу броситься на него, он к этому готов. Я беру эмоции под контроль, хотя мои мышцы напряжены и подергиваются от отчаянного желания схватить сына и спрятать его в своих объятиях. Офицер, должно быть, видит это, поскольку говорит: – Мэм, пожалуйста, выйдите из дома к полицейскому автомобилю и сядьте на бордюр. Мы разберемся со всем этим, когда прибудут детективы. Это звучит не очень-то дружелюбно, но, по крайней мере, не агрессивно, и я делаю вдох, потом смотрю на сына.