– Я понимаю вас, лейтенант – ваш подчиненный, и все же вопрос был адресован ему. Он – офицер, аттестованный сотрудник, способный, судя по всему, работать самостоятельно, принимать решения и нести за них ответственность. Нет? Я не ошибаюсь? – Все верно, товарищ полковник, – нехотя согласился майор. – Просто… – Просто ваш сотрудник почему-то не может двух слов связать и сформулировать элементарные выводы. Итак, кто звонил в дежурную часть и сообщил о краже? – Это надо спросить у дежурного, – пожал плечами лейтенант. – Я могу узнать, кто именно в тот день был оперативным дежурным. Гурову не хотелось жалеть этого мальчика в звании лейтенанта полиции. Он понимал, что виноват не только Синицын, виноваты и те, кто не научил, не привил, не требовал, а может, в чем-то и поощрял такое отношение к своей работе. Как часто Гуров стал сталкиваться вот с такой ситуацией, когда в подразделении делали все, чтобы уменьшить объем работы искусственно. До боли обидно порой было видеть вот таких молодых сотрудников, для которых преступление – это всего лишь галочка. Раскрываемое, значит, стоит заниматься, если сразу видно, что висяк, они сделают все, чтобы не работать по этому делу. А способов спустить расследование на тормозах много, и каждый оперативник их прекрасно знал. Были даже такие, которые из всех оперативных наук первым делом выучили именно науку, как поменьше работать и не отвечать за это. Постепенно картина нарисовалась. Оперативный дежурный позвонил Синицыну вечером и сообщил, что произошла кража. Синицын выехал в Летний театр в парке, его встретил администратор и сразу провел в деревянное строение, где временно располагались гримерные. Синицын тут же вскрыл, как понял Гуров, недостатки в работе администрации театра, не обеспечившей сохранность материальных ценностей. Более того, по его мнению, с чем вежливая администрация театра со вздохом согласилась, это была прямо-таки преступная халатность, граничащая с провокацией. Это же какой человек пройдет мимо кошелька, оброненного другим прохожим! А тут пусть и не кошелек, но лезь кто хочет в окно, бери все, что понравится. Гуров слушал, задавал вопросы, морщился, но терпел. Сейчас важнее было выудить из всего этого словесного хлама рациональное и полезное. Да, оперативник припугнул администрацию театра тем, что суд, если воры найдутся, вынесет частное определение, касающееся именно администрации театра. И когда он убедился, что желание искать воров у руководства театра пропало напрочь, он, как одолжение, стал изображать профессиональную деятельность. То есть описал положение комнаты в здании, доступность открытых и незащищенных окон, слабость дверей и дверных запоров, отсутствие надлежащей системы охраны имущества. Разумеется, он составил и список похищенного, стараясь минимизировать не только количество похищенного, которое и так было предельно мало, но и стоимость его, со слов, конечно, администрации. Похищенное стоило копейки, как удалось установить оперативнику, администрация сама виновата, и в результате на стол легло постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Между прочим, начальник уголовного розыска его визировал и теперь сидел, пряча глаза. – Почему вы не допросили очевидцев? – Гуров потряс перед носом Синицына листом бумаги. – Вам же пытались сказать, что видели преступника, вам его описать даже пытались. Или вы уже там знали, что напишете отказное? Хорошо же вас выучили! Он перевел взгляд на майора, отчего тот еще больше втянул голову в плечи. Получалось, что именно он так учил работать своих подчиненных – работать ради процесса, а не ради результата. И когда, в какой момент здесь, в этом территориальном управлении внутренних дел, произошла вот такая подмена моральных ценностей, подмена долга? – Двенадцать дней по этому делу никто не работал, – констатировал Гуров. – Двенадцать дней вы демонстрировали и преступникам, и гражданам вашего городка, что работать вы не будете. Одни могут спокойно воровать, вторые пусть оставят надежду на то, что вы их защитите, поможете. – Он поднялся из-за стола и пошел к двери. Остановившись на пороге и обернувшись к местным оперативникам, добавил: – Не хочу показаться вам субъективным, не хочу делать выводов только по одному делу. С завтрашнего дня я инициирую проверку вашего отделения и проверку оперативной работы в УВД. На улице его догнал Морозов. Лев взял его за пуговицу на рубашке и заговорил: – Значит, так, Костя! Сегодня ты должен выехать в Рязань и найти там этот театр «Мираж». Прошу как об одолжении, не срами наши органы и сделай вид, что все это время мы геройски занимались их делом, этой дурацкой кражей. Нельзя убивать в людях веру в справедливость, понимаешь? – Я понимаю, Лев Иванович, – улыбнулся капитан. – Постараюсь. – Постарайся! И еще, Костя. Опроси всех, кто мог видеть вора, кто слышал о нем, от кого слышал. Я дам тебе ноутбук с программой «Фоторобот». Это на случай, если свидетели не опознают никого из нашей пятерки претендентов. Тогда ты должен будешь составить по их описаниям портрет. Но это еще не все. Когда будешь опрашивать людей, постарайся выудить из них не только визуальную информацию, а их ощущения. Понимаешь, каким они увидели этого вора, как он себя вел, пусть оценят его таланты или недостатки. Вся эта дополнительная информация крайне важна в этом деле. Мы ведь до сих пор не можем даже косвенных улик набрать на кого-то конкретного. – Я понял, Лев Иванович, – кивнул Морозов. * * * К своему соседу на работу Гуров заскочил в обеденный перерыв. – Здорово, Лев Иванович! – Главный инженер, выходя, закрывал кабинет на ключ, но, увидев Гурова, остановился. – Что за срочность такая, которая до вечера подождать не может? Ну, ко мне зайдем или как? – Давай к тебе, – согласился Гуров, пожимая соседу руку. – Да я ненадолго, не задержу. А дело и правда срочное, до вечера не терпит. – Ух ты! – засмеялся главный инженер и отпер дверь. – Как у вас, у полковников, все серьезно. – У нас-то? У нас очень все серьезно. Они уселись в кресла, и сосед с беспокойством обратил внимание, что лицо Гурова вдруг стало серьезным. Исчезла улыбка, исчезли беспечные морщинки вокруг глаз. И интонации голоса стали глухие и бесцветные. – Александр Петрович, ты извини, что пришел с таким к тебе, но я вынужден попросить пообещать мне, что о нашем разговоре никто не узнает. Вообще! – Не пугай меня, Лев Иванович. Обещаю, конечно. А что случилось? – Сначала ты ответь. В тот день, когда уборщица нашла на полу адресованное мне письмо, ты у подъезда не встретил никого незнакомого, подозрительного, просто чем-то запомнившегося человека? Знаю, было темно, но все же. – Запоминающегося? – пожал плечами сосед. – Хромотой, может быть, запоминающегося? – Хромотой? Ты видел у подъезда хромого? – Ну, не у подъезда, а… – Сосед неопределенно повертел рукой в воздухе. – Это я так, для образности спросил. Если честно, то под вечер я не только на посторонних мужчин внимания не обращаю, мне и не до женщин уже. Устаю очень в последнее время, работы много. – Понятно, идешь домой, уткнувшись взглядом в асфальт? – Практически так и есть. – А про какую хромоту ты сейчас говорил? – Просто ты сказал о том, что человек чем-то должен выделяться, что-то броское можно заметить, вот и вспомнилось. Прихрамывал тот, которого я на улице встретил. – Не у подъезда? – Нет… не знаю. Наверное, у начала дома, у крайнего подъезда, а что? – Он со стороны нашего подъезда шел? – Да, хотя я не уверен, что именно нашего, может, соседнего. – А какого он роста, возраста? – Роста? А хрен его знает. Я больше его ноги видел. И про возраст не скажу. Хотя если учесть, что на нем свободные штаны и растоптанные кроссовки, то думаю, он далеко не мальчик. – Хорошо, ты бы не удивился такому одеянию у человека какого возраста? – Умеешь ты спрашивать, – засмеялся сосед. – Ну, думаю, что мужчина лет сорока уже не вызвал бы у меня недоумения такой одеждой. – Волосы? Какой длины волосы, какого цвета? – Ну, захотел! – Давай опять включим образность твоего мышления, ты же инженер. Боковым зрением ты его наверняка видел всего, от пяток до маковки. Что-то вспомнилось? – Нет, вот про волосы ничего не могу сказать. Может, он вообще в бейсболке был. – Жаль, значит, длинные волосы с сединой на ветру не развевались. – Не знаю. Хотя… – Что? – Не уверен, его это лицо или подсознание что-то подсказывает из другой картинки, но мне почему-то кажется, что у него худое лицо. Хотя не уверен. – Ладно, давай про хромоту подробнее поговорим. На какую ногу он хромал? – Лев, в письме были угрозы? Шантаж? Они не точно знают, где ты живешь, поэтому письмо без номера квартиры? – Петрович, ну что ты в самом деле, – грустно улыбнулся сыщик. – Ты же не маленький, понимаешь, что не все можно выносить из конторы наружу. – Ясно, – серьезно кивнул сосед. – Значит, угрозы. Ладно, больше не расспрашиваю. Про хромоту рассказать? На какую он ногу хромал, я тебе теперь уже не скажу. Времени столько прошло, а выдумывать нельзя. А вот хромота у него была, как бы тебе сказать поточнее, странная или особенная. Знаешь, бывает, когда человек споткнется, ушибет палец и… вот какая-то такая. Только я не видел или не заметил просто, когда он споткнулся. – Ясно. – Погоди, Лев Иванович, – запротестовал сосед. – Значит, выглядела она у него, я тогда еще подумал, или как недавно ушибленная нога, или как протез. Только протез плохой, некачественный. – Протез? – Гуров недоуменно посмотрел соседу в глаза и полез в карман за флешкой. – У тебя ноутбук включен? Ну-ка, глянь вот на эти фотографии. Александр Петрович легко поднялся и, перейдя к своему столу, включил ноутбук. Лев сел рядом и принялся листать перед ним фотографии пятерки подозреваемых. – Ну и рожи, – бормотал сосед, добросовестно вглядываясь в лица. – Знаешь, я иногда просто жалею тебя, Лев Иванович. Ты всю жизнь имеешь дело с такой вот публикой. Мне тоже на работе встречаются уроды, но не до такой степени. – Хоть одно лицо тебе кого-то напоминает? – Нет, не напоминает. Я все-таки всю жизнь с людьми работаю, память на лица хорошая. Нет, этих типов я ни разу в жизни не видел. – Ну, ладно. Извини, что оторвал время от обеденного перерыва. Гуров вышел из здания на улицу, подошел к машине, оглянувшись, убедился, что рядом нет посторонних, достал телефон и набрал Крячко: – Станислав, ты в управлении? – Да, что-то случилось? – Свяжись-ка официально с УВД в Балашихе. Пусть негласно понаблюдают за домом Михно. Мне интересно, выходит он куда-то, может, даже ездит. И как ловко он может пользоваться своим протезом. – Не понял? У тебя снова появились сомнения насчет Михно? Откуда они взялись? – Понимаешь, в тот вечер, точнее ночь, когда мне в подъезд подбросили письмо, домой возвращался мой сосед, который живет этажом выше. Это он подсказал уборщице, в какой ящик опустить конверт. И возле дома он видел одного человека. Ты ведь согласишься, Станислав, что после одиннадцати вечера на улицах как-то становится малолюдно.