— Далеко ли собрался? — спросил Сергей Дорогин, затягивая до самого верха «молнию» оранжевого рабочего комбинезона, чтобы защититься от пронизывающего сырого ветра. — Отвали, — сказал Михаил Шахов. Он был бледен и хмур; чувствовалось, что он немного разочарован тем, что не удалось пустить в ход кулаки, а может быть, и огнестрельное оружие, которое заметно оттягивало книзу карман его пальто. — Дай пройти, у меня дела. Оживленное шоссе шумело, как бьющееся о скалы штормовое море. Этот шум приходилось перекрикивать, что делало разговор похожим на перебранку. — Знаю я твои дела, — сказал Дорогин, — потому и приехал, пока ты дров не наломал. Думаю, тебе потребуется помощь. — Спасибо, ты уже и так помог. Дальше я как-нибудь сам. Дорогин проглотил упрек, не дрогнув ни единым мускулом. Он отлично видел, что Михаил не в себе и собирается наделать глупостей — не нарочно, а просто потому, что тревога заживо съедала его изнутри, побуждая к активным действиям. Противостоять этому побуждению он не мог, не хотел и не имел права, а что делать, попросту не знал. Потому-то, получив доклад от оператора, который прослушивал врученный Шахову Лесневским мобильный телефон, Сергей поспешил на перехват. Он догадывался, куда может направиться Михаил, и испытал огромное облегчение, убедившись, что догадка верна. Если бы перехватить Шахова не удалось, это неизбежно привело бы к самым серьезным осложнениям. — Я привык, взявшись за дело, доводить его до конца, — сказал он. Шахов поморщился, как от кислого. — До какого конца? Очнись! Амбиции — это хорошо, но надо же трезво смотреть на вещи! Я не могу рисковать своей семьей только для того, чтобы ты имел возможность доказать, какой ты крутой. — Амбиции? — Дорогин резко подался вперед и схватил Шахова за лацканы пальто, но тут же отпустил, оттолкнув почти с отвращением. — По-твоему, я работаю ради гонорара и удовлетворения амбиций? Если кому-то здесь и следует очнуться, так это тебе, приятель! Скажи, что ты намерен делать? — То, что надо было сделать с самого начала: доложить обо всем командованию, — угрюмо ответил Михаил. — Отлично! Валяй! Я так понимаю, что способность думать ты снова обретешь только после того, как подашь рапорт. Так вот, когда сделаешь это, поразмысли кое о чем на досуге. Правда, тогда будет уже поздно, но все-таки подумай: как маячок, с помощью которого тебя пасли, мог попасть в твой мобильный телефон? Кто его туда засунул — Ольга? Или, может быть, Анюта? Или Карлсон с пропеллером залетел к тебе в форточку, пока ты спал? Да черт с ним, с маячком! Ты подумай, как эти сволочи раскололи твою дезинформацию? Как они проверили данные, которые заведомо не могли проверить? Ну?! И к кому ты собрался бежать с докладом? И долго ли проживут твои жена и дочь после этого доклада? — Твою мать, — пробормотал Михаил тоном человека, который разбил купленную на последние деньги бутылку водки на пороге собственной квартиры и не может поверить, что мог оказаться таким болваном. — Амбиции, — с горечью повторил Дорогин. — Я потерял двоих человек, у которых остались семьи — жены, дети, родители. Их смерть на моей совести. И знаешь, что еще? Плевал я на персону, которую ты охраняешь. Если бы речь шла только о нем, я бы и пальцем не шевельнул — пускай бы его берегли те, кому за это деньги платят. Но подонки, которые берут в заложники детей, не имеют права дышать. Поэтому, независимо от твоих дальнейших действий, я намерен наглухо перекрыть им кислород. — Кому — им? — с тоской спросил Михаил. Дорогин усмехнулся. — Ну, где в данный момент держат твою дочь, я не в курсе. Но есть у меня на примете человечек, который может это знать. Даже почти наверняка знает. Сегодня вечером я планировал к нему наведаться. Компанию не составишь? — Почему не сейчас? — напряженно спросил Шахов. — Нет, ты все-таки болван. И как тебе, такому, майора дали? Потому что сейчас светло, голова твоя еловая! Или ты думаешь, что мы к нему на чашку чая едем? Кстати, оружие у тебя есть? — «Ярыгин», — коротко ответил Михаил. — Табельный? — Ах ты, черт, действительно… «Кольт» сойдет? Дорогин пожал плечами. — Главное, чтобы тебе сошел, а мне-то что? А уж тому, кого ты из этой штуковины оприходуешь, и подавно будет все равно. Далеко он у тебя? — В гараже. — Хорош тайничок! Эх, ты, федеральная служба охраны… Впрочем, это неплохо. Заодно поставишь туда свою машину. Поедем на этом. Дорогин похлопал рукой по грязному борту микроавтобуса. — Где ты его украл? — спросил Шахов. Дорогин усмехнулся, отметив про себя, что к Михаилу вернулась способность говорить на отвлеченные темы, а значит, и душевное равновесие. — Почему сразу «украл»? — сказал он. — Эта тележка зарегистрирована на мое агентство. А на надписи не обращай внимания, это просто маскировка. Есть у меня знакомый рекламщик. При нынешнем уровне развития оформительских технологий тут на час работы: раз-два, и готово. Ладно, погнали к тебе в гараж. Проезжай вперед, покажешь дорогу… Получасом позже «десятка» Шахова уже стояла в надежно запертом гараже, а ее хозяин сидел на переднем сиденье фордовского микроавтобуса, оправляя на себе оранжевый с белым комбинезон с надписью «МОСГОРСВЕТ» поперек лопаток. Незарегистрированный «кольт», снятый когда-то с тела убитого арабского наемника, лежал в глубоком набедренном кармане; в другом кармане лежали запасная обойма и купленный по случаю глушитель заводского производства. Белый микроавтобус выехал на МКАД, перестроился во второй ряд и увеличил скорость. Дорогин, сидя за рулем, дымил сигаретой. С потемневшего неба навстречу машине летел, налипая на ветровое стекло, косой мокрый снег, бесконечная лента асфальта поблескивала в свете фар, как мокрая акулья шкура. По радио передавали прогноз погоды; с середины недели ожидалось резкое похолодание до двадцати градусов мороза и переменная облачность с прояснениями. — Я одного не понимаю, — задумчиво сказал Михаил, вытряхивая из пачки сигарету. — На кой ляд им понадобилось выкачивать из меня информацию, которая у них уже есть? — Чудак. — Оторвав правую руку от руля, Дорогин выключил радио, и в наступившей тишине стали слышны ровный гул мотора и шорох шин по мокрому асфальту. — Информация им не нужна — она, как ты справедливо заметил, у них есть. Им нужен ты, понимаешь? — То есть? — То есть представь себе Завидовскую резиденцию, президентский кортеж, Кремлевский дворец, Бочаров Ручей или любое другое место, где бывает президент. Ты лучше меня знаешь, как организована его охрана, и должен понимать, что у человека со стороны очень мало шансов сделать удачный выстрел или подложить взрывное устройство. О том, чтобы уйти с места покушения, я даже не говорю — по-моему, это просто невозможно. Зато тренированный, хорошо обученный стрелок, стоящий за спиной у жертвы и не вызывающий ни у кого подозрений, при удачном стечении обстоятельств может-таки влепить пулю в затылок. Правда, он заведомо обречен, но кого это волнует? Не работает, — сказал он, увидев, что Михаил терзает кнопку прикуривателя, и протянул ему зажигалку. Шахов высек огонь, закурил и, откинув голову на подголовник, выпустил дым через нос. Ситуация начинала проясняться, но легче от этого не становилось. Несокрушимый монолит кремлевской охраны, на который он в глубине души рассчитывал, как на последнее прибежище и защиту, дал трещину, и теперь Михаил не мог обратиться к товарищам по оружию за помощью, не рискуя нарваться на скрытого врага. Этот подонок наверняка был один, но он представлял собой именно ту ложку дегтя, которая делала несъедобной бочку меда. — А где взять такого стрелка? — продолжал Дорогин, плавно покачивая баранку. — На то, чтобы внедрить своего человека в личную охрану главы государства, уйдут годы. Президент сменится, вместе с ним поменяется политика страны, и многолетняя кропотливая работа может потерять смысл. Да и неизвестно, даст ли эта работа результат, ведь на каждой ее стадии возможен прокол, из-за которого все пойдет насмарку. Куда проще выбрать из уже проверенных всеми мыслимыми способами, зачисленных в штат и пользующихся полным доверием людей одного, найти у него уязвимое место и начать в это место методично бить. Запугать его, запутать, сломать об колено и принудить к сотрудничеству. Послав правдивое донесение, ты дал бы им не информацию, а новый повод для шантажа. Так, шаг за шагом, ты своими собственными руками собирал бы компромат на себя самого. А потом, убедившись, что все пути к отступлению отрезаны, тебе предложили бы выбирать: либо жена и дочь, либо тот, кого ты охраняешь. И нетрудно догадаться, что бы ты выбрал. — Не факт, — глядя прямо перед собой на дорогу, возразил Михаил. — Да ну?! — изумился Дорогин. — Ты хотя бы самому себе не ври. Тебе в обоих случаях карачун, это ясно. Зато, убив президента, ты спасаешь своих близких. Президента-то нового выберут, свято место пусто не бывает, да и тебя за государственную измену два раза не расстреляют. Он погасил в пепельнице окурок, вернулся в крайний правый ряд и притормозил перед съездом с Кольцевой. — Красиво излагаешь, — проворчал Михаил. — Гладко, как по писаному. На клиентах насобачился? — А то, — вписываясь в длинный крутой вираж развязки, хмыкнул Муму. — Иногда бывает труднее втолковать какому-нибудь умнику, что с ним произошло и за что он заплатил тебе деньги, чем раскрыть дело. И не надо хмуриться. Думал, ты из другого теста? Да ничего подобного! Это тебе не американское или, скажем, гонконгское кино, где человека со всей дури лупят пяткой в нос, а он улыбается и спрашивает: что, мол, это все, на что ты способен? В реальной жизни, получив такой удар, человек временно глохнет, слепнет, теряет ориентацию в пространстве, а заодно и способность соображать. Тебя крепко приложили, но ты, по-моему, уже оклемался и готов дать сдачи. Вот этим мы сейчас и займемся… — Ладно, — буркнул Михаил. — Будем считать, что сеанс психотерапии прошел успешно. А ты, господин частный сыщик, как я погляжу, любишь прогуляться по самому краешку. Одно слово, каскадер. — Только не надо думать, будто это доставляет мне удовольствие, — беря из пачки новую сигарету, сказал Дорогин. — Я же не виноват, что у нас, куда ни ступи, всюду самый что ни на есть краешек — одно неверное движение, и будешь падать до конца жизни. Михаил промолчал. Ему, кадровому офицеру спецслужб, эта философия казалась спорной, особенно в устах обывателя, каким, фактически, являлся Дорогин. Однако в данный момент возразить было нечего, да и обывательский статус Сергея Дорогина отражал всего лишь его общественное положение, а никак не внутреннюю суть. Михаилу уже не впервые захотелось спросить, как он жил все эти годы, но чувствовалось, что правдивого ответа на этот вопрос не последует. Разве что накачать Дорогина «сывороткой правды», да и то неизвестно, поможет ли… Уже совсем стемнело, когда белый микроавтобус «форд» с надписью «МОСГОРСВЕТ» на покатом капоте остановился на обочине неширокой проселочной дороги. Дорога была ровная, ухоженная, без трещин и колдобин; было видно, что по ней не так давно прошелся грейдер, счистив с проезжей части снег, который теперь громоздился по обеим ее сторонам неровными грязно-белыми гребнями. Вокруг темной стеной стоял хвойный лес, а вправо и влево от дороги, пересекая ее под прямым углом, тянулась просека со столбами какой-то второстепенной линии электропередач. Протянутые над дорогой провода негромко гудели и потрескивали в темноте. Мимо в сторону города на большой скорости с шумом промчался «мерседес». Когда он на мгновение попал в лучи света от фар стоящего на обочине микроавтобуса, на его номере стал виден трехцветный государственный флаг. — Господин депутат поехал заботиться о народе, — прокомментировал это явление Дорогин, выключая фары. — Или помощник господина депутата поехал за коньяком и бабами для господина депутата, — предположил Шахов. — Бабы — тоже народ, — сообщил Муму. — Причем лучшая его часть. Ну, по крайней мере, до определенного возраста. Обернувшись, он достал из темноты салона испачканную мазутом брезентовую сумку, внутри которой что-то тяжело громыхало и лязгало. Из сумки торчали покрытые толстым слоем резиновой изоляции длинные ручки какого-то инструмента, похожего на щипцы. — Что ты задумал? — спросил Михаил. — Въезд в поселок охраняется, — сказал Дорогин. — Сам видишь, какие пташки оттуда вылетают. Чтобы туда попасть, нужен серьезный повод. И сейчас я его создам. Не волнуйся, я быстро. А ты пока можешь постоять на стреме. Скульптуру «Писающий мальчик» видел? Вот встань к заднему борту, чтобы было видно с дороги, и изобрази. Он распахнул дверцу, выпрыгнул из машины и с усилием взвалил на плечо свою лязгающую железом сумку. Михаил закурил и последовал совету: тоже вышел из машины, подошел к заднему борту и стал там, приняв классическую и весьма красноречивую позу, освещенный рубиновыми отсветами габаритных огней. Дорогин перевалил через снеговой гребень на обочине, пересек, по колено увязая в снегу, неглубокий кювет и скрылся в темноте. Отсутствовал он минут семь или восемь. Один раз Михаилу послышался приглушенный лязг железа и какой-то скрежет, словно огромная кошка точила стальные когти о кирпичную стену. Потом в той стороне, где скрылся Сергей, послышался негромкий, но отчетливый щелчок, и провода над головой перестали гудеть. Через некоторое время Дорогин снова появился из темноты и подошел к машине, сильно топая ногами, чтобы сбить налипший на ботинки и штанины мокрый снег. Сумка по-прежнему висела у него на плече, а с ней соседствовали железные монтерские когти, предназначенные для лазанья по столбам. — Чуть не свалился, — сообщил он, забрасывая свою амуницию в багажный отсек. — Давно не практиковался, отвык. Пропади она пропадом, эта кабинетная работа! Чуть зазевался, и спортивной формы как не бывало. Они уселись в машину, и Дорогин завел двигатель. — Ну, ты даешь, — с опасливым уважением произнес Михаил. — А если бы долбануло? — Кого, меня? Я ж профессиональный электрик! Дорогин постучал указательным пальцем по табличке у себя на груди, включил передачу и вырулил на асфальт. Через несколько минут они остановились перед перегородившим дорогу шлагбаумом, рядом с которым виднелась кирпичная будка охраны. Над печной трубой вился дымок, в неосвещенных окнах плясали оранжевые отблески пламени. С полосатого шлагбаума, прямо как на контрольно-пропускном пункте, свисали запрещающие знаки — круглый «кирпич» и шестиугольный «STOP». Для полноты картины недоставало только знака, которым обозначают пункты таможенного досмотра, да еще, может быть, светофора. Установленный на крыше будки прожектор не горел. Дорога за пределами освещенного фарами участка тоже тонула во мраке, который по контрасту с двумя конусами яркого света казался абсолютно непроглядным, плотным, как густо замазанный черной тушью картон. Кое-где в темноте поблескивали бликами отраженного света оконные стекла притаившихся за высокими заборами домов. Элитный поселок был погружен в первобытную тьму ненастной зимней ночи, и лишь немногие окна светились тусклыми оранжевыми прямоугольниками: там предусмотрительные хозяева жгли припасенные как раз на такой случай свечи. Их действительно было немного: люди, живущие в таких местах, как это, не привыкли к отключениям электроэнергии. К микроавтобусу, светя себе под ноги мощным ручным фонарем, подошел охранник в армейском камуфляже. — Оперативно подъехали, мужики, — похвалил он, когда Дорогин опустил стекло слева от себя. — Это вам повезло, что мы поблизости оказались, — сказал Сергей, прикрываясь ладонью от слепящего глаза света фонаря. — Вызов по рации приняли и сразу сюда. Что тут у вас стряслось-то? — А я знаю? — пожал широкими покатыми плечами охранник. — Это вы доктора, вам и карты в руки. Свет по всему поселку гавкнул, что я тебе еще скажу? — Разберемся, — пообещал Дорогин. — Только вы пошустрей, мужики, а то по ящику второй тайм скоро начнется. — Это уж как получится, — уклончиво ответил Сергей и включил передачу. Крепыш в камуфляже поднял шлагбаум, и белый микроавтобус с надписью «МОСГОРСВЕТ» на капоте въехал на территорию охраняемого объекта.