— Недурно, — повторил генерал. — Жаль, конечно. Парень был, похоже, хороший. Из тех, на ком земля держится. Но он свое дело сделал, а мертвые сраму не имут. Да и напортачил он… ч-ч-черт! Все карты нам спутал, шустрый щенок! Значит, так все и оформим. Шах продался Мустафе за тридцать серебреников и под его руководством готовился к покушению. Завидово, говоришь? Вот как раз там, во время визита Кастро, он и должен был все сделать. Ну, а как там мы его вычислили, и почему все фигуранты протянули ноги, уже не так важно. Что напишем, то и сойдет. Семенов молча кивнул, соглашаясь с начальством. — А как же настоящий крот? — все-таки спросил он. Генерал откровенно поморщился. — Ну, что — крот? — переспросил он с явным неудовольствием человека, которому бестактно напомнили об его должностных обязанностях. — Дело крота — рыть землю и поедать корешки и червей… Крот — чепуха. После того как эта история получит огласку, у него останется всего два пути: либо забиться в угол и сидеть тихо, либо искать нового партнера взамен того, которого шлепнул Шах. В первом случае мы с тобой получаемся такие молодцы, что дальше некуда — как-никак, воспрепятствовали воплощению в жизнь преступного замысла, предотвратили покушение на главу государства и, согласись, пресекли-таки деятельность оборотня, который продавал противнику государственные секреты. А во втором этот твой крот долго не протянет — если не образумится, непременно нарвется на неприятности. Тем более что мы знаем о его существовании и, конечно, не упустим тот момент, когда ему снова вздумается зашевелиться. На здоровье! Снять с одного крота две шкурки — чем плохо? Сам подумай, Петр Фомич! Я уже старик, мне давно пора на пенсию. Я уйду с почетом, а ты, как герой дня, займешь мое место. А потом поднимешь наши сегодняшние наработки, придумаешь еще какой-нибудь фокус и с божьей помощью возьмешь нашего крота. Представляешь, что тогда начнется?! Ведь вместе с Шахом это получится уже целых два крота. А два крота для такой структуры, как наша, это уже чересчур. Даже одного слишком много, а два — это же полный фотофиниш! Полетят головы, начнутся кадровые перестановки. Под подозрением окажутся все. Все, кроме тебя. Ты подумай только, на какую высоту ты тогда взлетишь! Как ракета! — Даже представить страшно, — с легким оттенком подобострастия поддакнул полковник. — А ты не бойся. Самое время пришло тебе крылышки расправить. Тесновато, небось, стало под моим-то крылом? А? То-то! Послушай совета старшего товарища. Ни один здравомыслящий рыбак не станет вылавливать из пруда всю рыбу до последнего малька, обязательно оставит что-нибудь на развод. — Понял вас, товарищ генерал-лейтенант. — Ясное дело, что понял, в дураках-то ты сроду не числился… — А что делать с информационной линией? — А что с информационной линией? Я думал, она закрылась сама собой, когда этот твой журналист в пьяном виде разбился на машине и сгорел. — Тут не все так просто, Андрей Андреевич, — почтительно возразил Семенов. — У меня есть все основания предполагать, что в его автомобиле была намеренно повреждена тормозная система. — Ну и что? Все равно твоя информационная линия никуда не привела. И уже, наверное, не приведет. Подбрасывать эту информацию еще кому-то — значит превращать трагедию в фарс. Да и последствия, согласись, непредсказуемы. А ну, как нарвешься на какого-нибудь принципиального борца за свободу слова, а тот возьмет да и вывалит все это в прямой эфир? — Такая опасность существует, — неожиданно огорошил Андрея Андреевича Семенов, который, видимо, всерьез задался целью довести генерала до сердечного приступа. — Что?! Что значит — существует? Откуда она взялась? Семенов вздохнул и развел руками, на которых красовались толстые горнолыжные перчатки, выглядевшие не совсем уместно посреди затяжной январской оттепели. — Установлено, что последним человеком, с которым Алехин встречался перед смертью, была его коллега Варвара Белкина… — Белкина? — перебил Кирюшин. — А, как же, знаю. Видная такая баба. — Он нарисовал обеими руками в воздухе перед собой два обширных полукружья, наводивших на мысль о парочке крупных тыкв. — Так, может, они… того? По ней ведь не скажешь, что она ведет монашеский образ жизни. — Сомневаюсь, товарищ генерал, — возразил Семенов. — Во-первых, отношения между ними всегда были натянутые, это установленный факт. Во-вторых, у Белкиной он пробыл не больше пяти минут. А в-третьих, даже если они и состояли в любовной связи, что это меняет? — Действительно, ничего, — подумав, согласился Кирюшин. — Скорее, наоборот, увеличивает вероятность того, что он отдал ей на хранение копию записи. Хотя для того, чтобы прятать такие вещи в доме любовницы, надо, по-моему, быть полным идиотом. — Каковым он и являлся, — закончил Семенов. — Впрочем, любовниками они не были. Вполне возможно, что, помимо всего прочего, Алехин допускал, что из-за этого диска у Белкиной случатся какие-нибудь неприятности. И можно предположить, что его такая перспектива вполне устраивала. — Коллеги-соперники? — А где вы видели коллектив, который не представлял бы собой тайный или явный гадючник? При этом за Белкиной даже ее злейшие враги признавали и признают принципиальность и почти эталонную чистоплотность в вопросах журналистской этики. Ей можно доверить любой материал, не опасаясь, что она его присвоит. И Алехин об этом, конечно же, знал. — То есть, ты считаешь, что он передал ей копию записи. — Ему просто незачем больше было туда заезжать. — И это было вчера, во второй половине дня, — констатировал генерал. — Ну, и кто позволил тебе так рисковать? Белкина уже наверняка знает о смерти Алехина. Ты понимаешь, с чем играешь, полковник? — Ни с чем особенным, товарищ генерал. Во-первых, материал липовый, во-вторых, ни один вменяемый редактор не пустит его в эфир, а в-третьих, за Белкиной установлено круглосуточное наблюдение. Перед встречей с вами мне доложили, что она еще спит. Следовательно, о смерти Алехина ей пока неизвестно. Узнает она об этом, скорее всего, на работе. Диск с записью в это время будет лежать у нее дома — ну, зачем, согласитесь, ей его с собой таскать? То есть, даже если она захочет вернуться за ним сразу же, как только узнает о смерти Алехина, на это уйдет несколько часов. За это время на нее могут выйти… — А если нет? — А если нет, на нее выйдет Старый и либо просто заберет диск, либо… Ну, словом, по обстоятельствам. — Лучше бы вы ее сразу подушкой придушили, пока спит, — проворчал генерал. — Впрочем, как знаешь. А с чего ты взял, что на нее кто-нибудь выйдет? В лице полковника Семенова не дрогнул ни один мускул. — Интуиция, — сказал он. — И потом, Акаев, получив информацию о встрече Алехина и Белкиной, мог передать ее дальше по цепочке — ну, хотя бы затем, чтобы получить дальнейшие инструкции. Он поддерживал практически постоянную связь с «Черной Смертью» аль-Фаллахом, а тот, как вы помните, в сентябре лично встречался с Мтбевари. С чего, собственно, все и началось. — То есть ты по-прежнему настаиваешь на своей версии? Будто бы грузины пытаются свести с нами счеты за пятидневную войну руками «Аль-Каиды» и чеченцев? — Я уверен в ней на сто процентов, — сказал полковник Семенов. — Если бы сомневался, ни за что не пожертвовал бы одним из лучших своих людей. Шах был настоящий солдат. И погиб, как солдат, на боевом посту. Генерал Кирюшин нетерпеливо переступил озябшими ногами. — Давай-ка без лирики, — сказал он. — Оставь эту муть для стенгазеты. Лучше займись делом. И будь осторожен, Петр Фомич. Не нравится мне наша с тобой самодеятельность. Если что, нас с тобой за нее по головке не погладят. — Такое уж это дело, — развел руками Семенов. — Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. — Это-то мне и не нравится, — проворчал генерал. — Не было печали — на старости лет голову свою по кустам разыскивать! — Не думаю, что до этого дойдет, — вежливо усомнился полковник. — Твоими бы устами да мед пить, — вздохнул Андрей Андреевич. — Ну, хватит лясы точить, я уже замерз. Побежали! Он развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал, взяв привычный размеренный темп. Какое-то время они бежали рядом, но уже не разговаривали. Потом Семенов, не прощаясь, отделился от Андрея Андреевича, свернул направо и скрылся в аллее, из которой появился четверть часа назад. Кирюшин не обернулся, чтобы посмотреть ему вслед. Он бежал, уже без прежнего удовольствия вдыхая сырой холодный воздух, а за ним, отставая метров на пятьдесят, медленно и почти неслышно катился большой черный «мерседес» с двумя охранниками внутри. * * * Варвара засиделась за сценарием допоздна. Когда кофе уже перестал бодрить, в дело пошел коньяк, и на работу она, как это обыкновенно и происходило в подобных случаях, безбожно проспала. По этой причине совершение ею утреннего туалета больше напоминало то, как одевается поднятый по тревоге солдат; утренний кофе был выпит залпом, как наркомовские сто граммов перед штыковой атакой, а дорога до телецентра превратилась в подобие победоносного штурма, когда войска, взломав линию обороны противника, стремительно продвигаются в глубь вражеской территории, безжалостно подавляя встречающиеся на пути очаги сопротивления. Какая-то толстая баба, вознамерившаяся забраться в маршрутку впереди Варвары, была уничтожена на месте беглым огнем из всех видов оружия и осталась на остановке зализывать раны; в вагон метро Варвара не вошла, а ворвалась с боем, как в неприятельский штаб, с сумочкой наперевес и с такой мрачной решимостью на лице, что даже двери вагона, которые уже были готовы захлопнуться у нее перед носом, дрогнули и разошлись в стороны, капитулировав перед ее бешеным напором. Охранник на входе в телецентр, попытавшийся с ней флиртовать, в ответ на свои заигрывания получил комплимент, безупречный по форме, но настолько ядовитый по тону, что едва не повредился рассудком, пытаясь понять, польстили ему или нанесли тяжкое оскорбление. Пока он восстанавливал душевное равновесие, Белкина уже взяла штурмом кабинет шефа и вершила расправу, размахивая злополучным сценарием и произнося слова, которых никогда не употребляла перед телекамерой, поскольку работала не на канале «MTV». Шеф, который еще две минуты назад намеревался устроить Варваре разнос за очередное опоздание и даже поставить вопрос ребром: либо трудовая дисциплина, либо увольнение, — был в два счета деморализован, обезоружен, допрошен с пристрастием, поставлен к стенке и помилован, поскольку Варвара, как всякий уважающий себя полководец и мудрый политик, была снисходительна к побежденным. Тем более что до эфира оставался всего час, сценарий ждали в студии, и заниматься дальнейшей зачисткой информационного пространства ей было недосуг. Из-за всей этой спешки и кутерьмы первую за день сигарету Варвара Белкина нашла время выкурить лишь после того, как все проблемы со сценарием были улажены и программа пошла в эфир. Когда она вошла в курилку, там находилась всего два человека: знакомый оператор, с которым Варваре как-то довелось работать в паре, и незнакомая молоденькая девица — судя по глуповатому смазливенькому личику, развязным манерам и повышенной нервозности, сквозившей в каждом ее движении и каждом произнесенном ею слове, помощник режиссера или что-то в этом роде. Оператор дружески кивнул Варваре и дал ей огня, а девица пискнула: «Здравствуйте» и немедленно приняла независимый вид, давая понять, что нисколько не робеет в присутствии такой матерой акулы информационного океана, как Варвара Белкина. Мигом оценив ситуацию, Варвара отошла в сторонку и присела на диван, дымя сигаретой и бездумно глазея в окно, за которым в серой оттепельной мгле смутно чернела щетина голых деревьев Останкинского парка. Она вовсе не горела желанием принять участие в разговоре, но уши заткнуть не могла и поневоле слышала каждое произнесенное беседующими слово. — Такой кошмар, — явно возвращаясь к прерванному появлением Варвары разговору, нервозно тараторила девица. — Обгорел прямо до костей, представляете? Говорят, в салоне нашли фляжку, а в крови столько алкоголя, что вообще непонятно, как он в машину забрался… Варвара насторожилась. Призабывшиеся за утренней суетой события вчерашнего дня вдруг ожили в памяти, и Белкиной стало не по себе. Пожалуй, она знала одного типа, который вчера уселся за руль в пьяном виде и при этом утверждал, что спиртное не оказывает на него обычного воздействия — «не берет», как он выразился. — Неужели правда? — усомнился видавший виды оператор. — А зачем мне врать? — нервно посасывая испачканный губной помадой фильтр сигареты, оскорбилась девица. — Наш главный с утра на опознание ездил, вернулся чуть живой, вообще без лица. Представляю, чего он там насмотрелся, бедняга! И бумага из ГИБДД у него в приемной на столе лежит, я сама читала… — Черт, — огорченно произнес оператор. — Доигрался, болван! Варвара, наконец, не утерпела. — Слушайте, народ, — сказала он, — о ком это вы, если не секрет? — Ой, а вы разве не в курсе? — не дав оператору раскрыть рта, бойко затараторила обрадованная появлением нового слушателя девица. — Об этом же с самого утра весь телецентр гудит! Такой кошмар, такой кошмар, что даже представить жутко! — Какой кошмар? — терпеливо спросила Варвара, не без труда преодолев желание подойти к этой сучке и хорошенько тряхнуть за шиворот, чтобы перестала без толку стрекотать и начала говорить по делу. — Да Алехин накрылся, — сказал оператор, хорошо знавший Варвару Белкину и без труда угадавший ее желание. — Сел пьяный за руль, не справился с управлением и сверзился на этом своем пикапе с путепровода. Прямо под грузовик, представляешь? Машина сразу загорелось, вытащить его не успели, так что… Ну, словом, непонятно, как эксперты по тому, что осталось, сумели определить степень опьянения… Варвара! Эй, что с тобой? Ты в порядке? — А что со мной? — почти не слыша собственного голоса, спросила Варвара. — Я в порядке. По сравнению с Алехиным, во всяком случае. — Ты так побледнела, — сказал оператор. — Позеленела прямо. С чего бы вдруг? Нервы у тебя такие, что любой хирург позавидует, да и с покойником ты, насколько мне известно, была в контрах… — Не до такой же степени, — неожиданно пришла на выручку Белкиной безымянная девица. — От таких новостей кто угодно позеленеет! Сама она зеленеть явно не собиралась, а в ее голосе теперь сквозило откровенное превосходство: желудок у хваленой Варвары Белкиной на поверку оказался слабее, чем у нее — не иначе, старость подкрадывается, а с нею и время уйти в тираж, уступив дорогу молодым, у которых еще все впереди. Помертвевшей рукой раздавив в пепельнице только что закуренную сигарету, Варвара нетвердой походкой вышла из курилки. Перед глазами у нее стоял Алехин — не самоуверенный и прилизанный, как обычно, а такой, каким явился вчера к ней домой: всклокоченный, пахнущий спиртным, с бесцельно бегающими глазами и с надетым на палец ключом от машины. В ушах отдавались отголоски его странных речей, которые теперь, после его смерти, сделались куда более понятными, а главное, достойными внимания. Будто наяву, Варвара увидела, как небрежно отброшенный ее рукой компакт-диск в прозрачной пластиковой коробочке скользит по разбросанным бумагам у нее на столе и останавливается, ударившись о подставку монитора, наполовину прикрытый смятым, исчерканным красным карандашом листком первоначального варианта сценария. Она так и не удосужилась взглянуть, что там, на этом диске, и теперь эта небрежность представлялась ей одной из тех нелепых, дурацких ошибок, что способны в одночасье сломать человеку судьбу — и хорошо, если судьбу, а не шею, как это произошло с Алехиным! Смерть Алехина выглядела стопроцентным несчастным случаем. Возможно, так оно и было на самом деле. Независимо от того, считал себя Алехин пьяным или не считал, он был изрядно под градусом и рвался выпить еще. Возможно, его пресловутая сенсация на деле являлась всего-навсего фрагментом пьяного бреда, а визит к Варваре он предпринял в приступе алкогольного психоза. Но все могло быть и по-другому. Тесное общение с Сергеем Дорогиным многому научило Варвару. Да и сама она выросла не в оранжерее, могла кое-что порассказать об этой жизни и прекрасно понимала, что обставить убийство под несчастный случай — дело хотя и непростое, но для специалиста вполне осуществимое. Ей вдруг подумалось, что за Алехиным могли следить и его приезд к ней не остался незамеченным. В конце концов, до нее он добрался без приключений, а значит, на тот момент с его машиной все было в порядке. И, если в ней действительно кто-то что-то слегка подправил, превратив новехонькую иномарку в смертоносный неуправляемый снаряд, сделать это могли прямо на стоянке перед домом, пока они с Алехиным общались в прихожей. А установить, кто из коллег Алехина проживает по известному адресу, для умелого человека — раз плюнуть… Вот тут Варвара испугалась по-настоящему. Когда человек отдает кому-то важные, как ему кажется, материалы и просит опубликовать их в случае его безвременной кончины, это, как правило, означает одно: он пытается подстраховаться и сберечь себе жизнь, сделав свою смерть бесполезной для тех, кто ему угрожает. То есть, говоря попросту, в подобных случаях потенциальная жертва заблаговременно уведомляет охотников о том, что уличающие их материалы хранятся в надежном месте и будут обнародованы, если с ней, жертвой, что-нибудь случится. И, если охотников это не остановило, нетрудно догадаться, кто будет следующим… Варвара с некоторым удивлением обнаружила, что уже одета и, более того, находится в вестибюле телецентра, в нескольких метрах от выхода, к которому направляется решительной походкой деловой, загруженной выше головы дамы. Она остановилась в нерешительности, но тут же тряхнула головой и двинулась дальше. Все правильно. Если гадать на кофейной гуще, раздираясь между двумя одинаково вероятными возможностями, к вечеру она просто сойдет с ума или схлопочет обширный инфаркт — то, что ее дед, помнится, называл «Кондратий обнял». А между тем выяснить правду проще простого: надо всего-навсего поехать домой, включить компьютер и просмотреть оставленный Алехиным диск. И, если на диске не окажется ничего интересного, с повинной головой отправляться обратно на работу, где ее будет с нетерпением поджидать Дорогой Товарищ Шеф с бейсбольной битой в одной руке и с трудовой книжкой — в другой. Ее действительно могут уволить, ибо ничье терпение не безгранично, и никому не позволено плевать на корпоративные правила и трудовую дисциплину. В вестибюле уже установили щит с портретом Алехина в траурной рамке и увитым лентами венком. В голове вдруг возник идиотский вопрос: интересно, а как будет проходить прощание с телом покойного, если покойный превратился в груду обугленных костей и горелого мяса? И, если подойти к закрытому гробу, будет ли чувствоваться запах сгоревших в духовке свиных отбивных? Варвара вздрогнула и отвела глаза от портрета. Направляясь к дверям, она обошла щит стороной, словно боялась, что портрет вдруг оживет, протянет в ее сторону обвиняющий перст и на весь вестибюль крикнет: «Вот она! Это она во всем виновата!» Очутившись снаружи, Варвара какое-то время стояла на тротуаре, с тупым недоумением озирая стоянку перед телецентром и пытаясь вспомнить, куда поставила свою машину. Потом вспомнила, что из-за спешки сегодня утром добиралась на работу общественным транспортом, и почувствовала что-то вроде облегчения: нервы у нее совсем расходились, и, сев за руль в таком состоянии, она вполне могла разделить незавидную участь Валерия Алехина.