Дорогин вздохнул и снова потер глаза. Это проклятое дело никак не хотело оставить его в покое. Сергей ввязался в него исключительно из-за Шахова — точнее, из-за его семьи, которая действительно нуждалась в защите. Мустафа Акаев и его подручные были убиты, Анюта Шахова освобождена, а смерть Михаила, казалось, поставила в деле жирную точку, окончательно устранив угрозу, что нависла над его женой и дочерью. Муму склонялся к тому, чтобы предоставить событиям идти своим чередом: обеспечение безопасное- ти президента — дело соответствующих силовых структур, которые очень не любят, когда под ногами у них путаются посторонние частные лица. Сергею вовсе не улыбалась перспектива в один далеко не прекрасный день бесследно исчезнуть с лица земли: это наверняка огорчило бы Тамару, да и не ее одну. Поэтому, вернувшись из Вязьмы, он твердо решил забыть об этой истории. И, стоило принять это в высшей степени разумное решение, как позвонила насмерть перепуганная Варвара, и история, которую Дорогин собирался выбросить из головы, неумолимо пошла на второй круг… На столе басовито зажужжал поставленный на вибрацию мобильник. Звонил Гизмо — компьютерный гений, коллега покойного Ибрагима Акаева. Покидая офис, Дорогин дал ему одно поручение, и теперь Гизмо, судя по всему, спешил сообщить результат. — Ну, что у тебя? — устало поинтересовался Дорогин, затягиваясь сигаретным дымом. Засунутый за пояс пистолет мешал ему, и Сергей выложил его на стол. — Мне удалось добыть расшифровку звонков Алехина за последнюю неделю, — сообщил Гизмо. Говорил он, как обычно, таким тоном, будто намеревался вот-вот, буквально на полуслове, уснуть или потерять сознание. Беседуя с ним, было решительно невозможно по голосу определить, хорошие у него известия или дурные. Зная эту его манеру, Дорогин не стал его поторапливать, хотя сделать это его так и подмывало. — Есть пара любопытных звонков, — голосом умирающего лебедя сообщил Гизмо и замолчал, как будто и впрямь впал в спячку с телефонной трубкой в руке. Дорогин терпеливо переждал паузу и был вознагражден. — Оба звонка на один номер, — сказал Гизмо. — Номер значится за посольством Соединенных Штатов. И отвечает по нему, как правило, помощник пресс-атташе Ричард Джексон. — Занятно, — сказал Дорогин. На самом деле, с учетом того, что было записано на переданном Алехиным Варваре диске, выглядело это не просто занятно, а весьма красноречиво. — Последний звонок по этому номеру Алехин сделал где-то за полчаса до смерти, — продолжал компьютерщик голосом смертельно усталого человека, которому трудно пошевелить не то что рукой или ногой, но даже языком. — Но есть и еще кое-что любопытное. Накануне аварии мистер Джексон звонил в Тбилиси. Он связывался с гостиничным номером, в котором, если верить компьютерной базе отеля, проживает мистер Дональд Харгрув. Этот персонаж официально является представителем американской торгово-промышленной палаты в Грузии. Я тут немного порылся в сети и нашел упоминание о нем как о сотруднике ЦРУ с большим послужным списком. Дорогин хмыкнул и полез в пачку за новой сигаретой. — С меня ящик пива, — сказал он. — Бедный болван! — Кто? — слегка оживившись, спросил Гизмо. — Да уж наверняка не ты. Ты у нас признанный гений и сегодня еще раз это доказал. — А вы сомневались? Интересно, что вы скажете, когда услышите остальное! Дорогин залпом допил остывший кофе, привстал и посмотрел в окно. За окном все было без изменений. — Ну-ну, — поторопил он снова замолчавшего Гизмо. — Я просмотрел список звонков Харгрува, — продолжал тот. — Сразу после разговора с Москвой он позвонил по местному номеру, зарегистрированному на имя Ираклия Самсоновича Мтбевари. Господин Мтбевари официально числится военным пенсионером, но в газетных публикациях недавнего времени, которые мне удалось найти в Интернете, он упоминается в числе высших руководителей госбезопасности Грузии. У меня есть даже его фотография в генеральском мундире, вернетесь — покажу. Представительный мужчина! А буквально через пару-тройку часов после телефонной беседы с мистером Харгрувом Мтбевари позвонил в Москву… Угадайте, кому? — Мустафе Акаеву, — сказал Дорогин. Какое-то время Гизмо молчал, переваривая услышанное. — Знаете, шеф, — сказал он, наконец, — по-моему, вы только что отыграли у меня свой ящик пива. Эх!.. Если я, по-вашему, гений, то кто тогда вы? Дорогин проглотил вертевшееся на кончике языка заявление, которое, к тому же, было бы необоснованным хвастовством. На самом-то деле после просмотра оставленной Алехиным видеозаписи не нужно обладать гениальными способностями, чтобы догадаться, кому из многомиллионного населения города-героя Москвы мог позвонить отставной генерал грузинской госбезопасности Ираклий Мтбевари. Цепочка вырисовывалась простая. Каким-то неизвестным науке способом вступив во владение пресловутой видеозаписью, Алехин не придумал ничего умнее, как шантажировать ею американское посольство в лице единственного знакомого ему сотрудника этого учреждения — помощника пресс-атташе Ричарда Джексона. Встревоженный вполне реальной перспективой громкого международного скандала Джексон позвонил в Тбилиси, поскольку, если верить записи, заварили всю эту кашу именно грузины, и попросил тамошнего резидента ЦРУ Харгрува принять меры. Харгрув передал эту просьбу Мтбевари, который, судя по всему, был таким же пенсионером, как Сергей Дорогин — солистом Большого театра. А Мтбевари, в свою очередь, связался с Мустафой. И, видимо, очень спешил, раз позвонил прямо ему, а не воспользовался проверенным каналом связи — через своих людей в Чечню, оттуда по спутниковому телефону какого-нибудь засевшего в горах бородатого недобитка в далекую Аравию, а уже оттуда электронной почтой прямо в руки уважаемому Мустафе… А в результате всех этих оживленных переговоров известный телеведущий Валерий Алехин превратился в горелый шашлык, успев перед смертью совершить последнюю глупость — подставить под удар Варвару, которая не имела к данной истории ни малейшего отношения. Идиот!!! — Да, шеф, еще одно! — торопливо произнес Гизмо, заставив Дорогина снять палец с клавиши отбоя. — Вчера во второй половине дня, почти сразу после смерти Алехина, Акаев сделал ответный звонок в Тбилиси. — Ну, еще бы, — вздохнул Дорогин. — Надо же было отчитаться о проделанной работе… Еще раз спасибо. Слушай, неужели ты все это нарыл за каких-то, — он посмотрел на часы, — каких-то полтора часа?! — Дело мастера боится, — хвастливо заявил Гизмо. — Гляди, мастер, как бы после твоих изысканий на засекреченных сайтах к тебе не нагрянул интернациональный десант поклонников — морская пехота США, грузинский спецназ и несколько бородатых ичкеров для полноты картины. — Обижаете, шеф! Какой же идиот занимается такими делами, сидя у себя дома?! Если у морской пехоты США есть время и желание брать штурмом кабельный колодец на Шестой Парковой, бог ей в помощь. Заодно совершат небольшой экскурс в историю развития телефонных коммуникаций… — Гений, — убежденно повторил Дорогин и прервал связь. Разочарованно заглянув в пустую банку из-под кофе, он наконец-то зажег сигарету, прихватил со стола пепельницу и пистолет и вернулся в гостиную, на ходу прокручивая в уме детали изложенного пленным полковником грузинской госбезопасности Зурабом Габуния плана под красноречивым названием «Укус змеи». Сергей не знал, является ли запись подлинной, или это фальшивка, состряпанная кем-то с непонятной ему целью. Но все, что происходило до сих пор, превосходно укладывалось в рамки упомянутого плана, а это означало, что план существует — вернее, существовал, пока был жив Михаил Шахов. Михаил являлся ключевой фигурой всего замысла, и с его смертью план рухнул, рассыпавшись, как карточный домик. Тем, кто его составлял, осталось одно: замести следы и уничтожить улики, чтобы на досуге разработать новый план. Одна из подлежащих уничтожению улик в данный момент лежала на рабочем столе Варвары Белкиной. Вид у заключенного в пластиковый футляр компакт-диска был самый невинный, но находиться рядом с ним было все равно что сидеть верхом на пороховой бочке с тлеющим фитилем. Дорогин опустился в кресло, положил на колено пистолет и стал терпеливо ждать, поглядывая то на диск, то в окно, за которым медленно угасал серый пасмурный день второй половины января. * * * Ираклий Самсонович Мтбевари, тбилисский пенсионер без определенных занятий, вышел из терминала московского аэропорта, имея при себе лишь полупустую спортивную сумку с предметами первой необходимости — сменой белья, двумя парами чистых носков, туалетными принадлежностями, старой механической бритвой с пружинным заводом и растрепанным томиком Фазиля Искандера, прихваченным из дома, чтобы почитать в дороге. С учетом недавних событий чтение книг, вышедших из-под пера абхазского вольнодумца, со стороны генерала госбезопасности Грузии выглядело не слишком патриотично, но Ираклию Самсоновичу нравился Искандер, да и книги его были написаны в те времена, когда о независимости Абхазии (и даже самой Грузии) никто даже и не помышлял. Таксист, наглый, как все таксисты на постсоветском пространстве, заломил за проезд баснословную цену. Свою роль тут, несомненно, сыграла ярко выраженная кавказская внешность Ираклия Самсоновича, который по обыкновению выглядел как торговец, прибывший в российскую столицу продавать мандарины. Мтбевари принял предложенные условия, не торгуясь (тем более что платил он вовсе не из своего кармана), и размалеванная черно-желтыми шашечками «Волга» помчала его через заснеженные с проталинами поля. Подмосковные пейзажи не впечатляли Ираклия Самсоновича даже летом, а сейчас вид плоской, укрытой сочащимся влагой снежным одеялом земли и вовсе нагонял глухую тоску. Чтобы окончательно не впасть в хандру, Мтбевари закрыл глаза, но легче от этого не стало: в отсутствие внешних раздражителей терзавшие его во время перелета тревожные мысли проснулись и снова начали вгрызаться в мозг, как жуки-короеды в податливую древесину. Сразу после полуночи с ним связался «Черная Смерть» аль-Фаллах — просто позвонил по телефону и назначил встречу, употребив при этом кодовую фразу, означавшую высший уровень срочности. Поступок этот сам по себе был рискованный, но то, что сообщил шейх, едва не сбило Ираклия Самсоновича с ног. Мустафа Акаев, на плечах которого лежала вся практическая работа по осуществлению операции «Укус змеи», был расстрелян в собственном доме вместе со своими ближайшими помощниками. Случилось это вскоре после того, как живой и здоровый Мустафа позвонил Ираклию Самсоновичу, чтобы сообщить, что дело с записанным на видео интервью никому не известного полковника Габуния улажено не до конца, но будет улажено в ближайшее время. Он зачем-то назвал имя и адрес журналистки, у которой, предположительно, находилась копия этой странной записи, как будто предчувствовал свою скорую смерть. Кто сообщил об этой смерти аль-Фаллаху, шейх, естественно, не сказал. Этой ночью он вообще говорил мало, и, хотя лицо его сохраняло привычно невозмутимый вид, Ираклий Самсонович видел, что араб порядком обескуражен. Еще шейх по прозвищу Черная Смерть поведал безработному генералу Мтбевари о том, что ключевая фигура их плана, личный телохранитель российского президента майор Шахов погиб, когда пытался отбить у людей Акаева свою десятилетнюю дочь. Ираклий Самсонович про себя отметил, что этот незнакомый ему русский майор повел себя, как настоящий мужчина. Увы, его смерть поставила на операции «Укус змеи» жирный крест, отправив псу под хвост плоды многомесячных усилий. Осталось лишь тщательно замести все следы и умыть руки. Когда Мтбевари сказал об этом шейху, аль-Фаллах кивнул, соглашаясь, и тут же, без перехода, заявил, что в Москве у него никого не осталось — Акаев был его рукой, а теперь эту руку отсекли. Вернуть полученный аванс араб, естественно, отказался. Ираклий Самсонович в связи с этим счел возможным напомнить, кому и за что на Востоке в добрые старые времена рубили руки. Аль-Фаллах ничего не ответил, но посмотрел так, что, имей взгляд режущую кромку, отставной генерал Мтбевари вмиг остался бы без головы. Пробить броню невозмутимости надменного араба было чертовски приятно, но дела это не меняло. Дело же заключалось в следующем: контракт с аль-Фаллахом был расторгнут, план «Укус змеи» приказал долго жить, и подчищать навоз, щедро разбросанный по всей огромной Москве безмозглыми ичкерами, предстояло Ираклию Самсоновичу — лично, собственноручно, поскольку его официальный статус (вернее, полное отсутствие такового) не позволял ему прибегнуть к помощи компетентных специалистов. Конечно, он и сам являлся достаточно компетентным профессионалом, но надо же иметь хоть какое-то уважение к возрасту! С того момента, как на его плечи легли погоны с генеральскими звездами, Ираклий Самсонович и думать забыл о том, что в его жизни еще хотя бы раз возникнет ситуация, когда ему, генералу и немолодому уже человеку, придется планировать, а главное, осуществлять банальную мокруху на территории иностранного, да еще и не слишком дружественного государства. Но теперь такая ситуация возникла. Этой же ночью, сразу после свидания с аль-Фаллахом, Мтбевари задействовал резервный канал связи и послал по нему подробный отчет о московских событиях. Ответа как такового не последовало; вскрыв тайник, Ираклий Самсонович вместо записки, кассеты или иного носителя информации обнаружил загранпаспорт с российской визой и своей фотографией, выданный на имя какого-то Георгия Дадашвили, авиабилет до Москвы, выписанный на ту же фамилию, увесистую пачку долларов пополам с российскими рублями и еще кое-что, что могло пригодиться ему в поездке. Это тоже был своего рода ответ — увы, совсем не тот, который Ираклий Самсонович хотел бы получить, но зато вполне однозначный. Билет был на первый утренний рейс. Таможенник в аэропорту, заглянув в протянутый паспорт, улыбнулся в густые усы и сказал: — Господин Дадашвили? Вам просили передать, что на ваше имя забронирован номер в гостинице «Вега». Это гостиничный комплекс «Измайлово», знаете? Не выспавшийся и весьма недовольный происходящим Ираклий Самсонович в ответ лишь хмуро кивнул и прошел на посадку. Его одноместный «люкс» располагался на шестнадцатом этаже. В хорошую погоду отсюда, должно быть, открывался великолепный вид, но сейчас город утонул в сером тумане, проступая сквозь него лишь смутными, расплывчатыми силуэтами. Чем Ираклий Самсонович мог полюбоваться из окна своего номера, так это дешевым уличным кафе и бесконечными рядами одинаково скучных ангаров Черкизовского рынка, между которыми копошились несметные полчища людей, похожие сверху на скопление плодовых мушек, облепивших гниющий яблочный огрызок. Убедившись, что смотреть внизу решительно не на что, Ираклий Самсонович отошел от окна и присел на кровать. Осмотревшись в поисках наиболее вероятного места для тайника и не найдя ничего подходящего, он наудачу сунул руку под подушку. Пальцы сразу наткнулись на что-то твердое, продолговатое, имевшее прямоугольные очертания и, судя по ощущению, металлическое. Мтбевари вынул этот предмет из-под подушки и удовлетворенно кивнул, увидев под завязку набитый патронами двухрядный магазин. Теперь значение гостинца, переданного ему в дорогу, окончательно прояснилось; без этой находки толку от упомянутого гостинца было бы меньше, чем от обыкновенного молотка, купленного в первом попавшемся магазине хозяйственных товаров. Пересев за стол, Ираклий Самсонович начал по одной вынимать из разных карманов и собирать воедино разрозненные детали чего-то, что постепенно стало подозрительно смахивать на пистолет. Разобранная бритва извергла из своего нутра мелкие металлические детали, которые нельзя было выполнить из композитных материалов и которые, как и патроны, могли быть обнаружены детектором в аэропорту. Наконец, семнадцатизарядный «глок», будто специально разработанный для нужд шпионов и террористов, был собран. Пару раз на пробу щелкнув курком, Мтбевари загнал в рукоятку обойму, дослал в ствол патрон и поставил пистолет на предохранитель. Генерал Мтбевари хорошо понимал, на что идет. Даже в пересказе аль-Фаллаха, который по вполне понятным причинам отнюдь не стремился сгущать краски, ситуация выглядела достаточно скверной. На деле она могла оказаться еще сложнее и опаснее, и Ираклий Самсонович рисковал разделить незавидную участь Мустафы Акаева. Чего он не мог себе позволить ни при каких обстоятельствах, так это последовать за незнакомым ему полковником Габуния, записанное на компакт-диск интервью с которым сейчас хранилось у некой московской журналистки. Сидя за столом с пистолетом в бессильно опущенной руке, Ираклий Самсонович боролся с чувством горькой обиды. Он немало сделал для Грузии еще до обретения ею независимости. Еще больше было сделано потом, особенно в последние годы. И что он получил взамен? Позорное изгнание со службы (о том, что это была всего лишь инсценировка, во всей Грузии знали буквально два или три человека, так что легшую на чело Ираклия Самсоновича печать позора можно было смело считать настоящей) и вот это задание, с которым справился бы даже зеленый стажер! Смертельно опасное задание, и при этом бессмысленное, потому что, если запись настоящая, ее оригинал сейчас лежит где-то на Лубянке и так же недоступен, как если бы находился на обратной стороне Луны. А если она фальшивая, к чему рисковать из-за нее жизнью? Дабы избежать скандала? Господи, твоя воля! Войны они не испугались, а скандала боятся… Однако приказ оставался приказом, и генерал Мтбевари вовсе не собирался уклоняться от его выполнения. Он — всего лишь солдат, который честно служит родине. И, если родине понадобится, готов без единой жалобы отдать за нее жизнь. Выходя из такси в двух кварталах от дома, где жила Варвара Белкина, он был исполнен решимости до конца следовать велению долга. Генералиссимус Суворов когда-то говорил, что каждый солдат должен знать свой маневр. Это вовсе не означало, что каждый солдат должен быть посвящен в подробности стратегического замысла генералиссимуса. Генерал Мтбевари знал куда больше, чем простой солдат, но и ему было известно о плане «Укус змеи» далеко не все. Он не знал, например, что решение об его сегодняшнем визите в Москву было принято не минувшей ночью и даже не предыдущей. Этот визит изначально предусматривался планом операции в той его части, которая касалась форс-мажорных обстоятельств. В эту часть плана Ираклия Самсоновича не посвятили по той простой причине, что при возникновении упомянутых форс-мажорных обстоятельств он сам превращался в след, который надлежало замести, а заодно и в улику, которую следовало уничтожить. Он без труда отыскал нужный подъезд и убедился, что домофон бездействует. Несмотря на это, в подъезде оказалось довольно чисто — видимо, кодовый замок испортился совсем недавно, вчера или даже сегодня. Можно было предположить, что его испортили намеренно, дабы облегчить Ираклию Самсоновичу доступ в подъезд. Эта мысль его немного обогрела: все-таки сознавать, что он не один, было приятно. Кто-то положил обойму с патронами под подушку в гостиничном номере, кто-то оставил там же на тумбочке подробную схему Москвы с прочерченным по ней красным маркером маршрутом движения от отеля до дома журналистки, и кто-то позаботился о домофоне — не столько о домофоне, сколько о генерале Мтбевари, которому в его чине было не с руки тратить время, возясь с этой штуковиной. Оглядевшись напоследок, Ираклий Самсонович вошел в подъезд. — Глазам своим не верю, — сказал сидевший в белой «вольво» и наблюдавший за подъездом майор Кулаков по прозвищу Старый. — Какие люди! — И без охраны, — поддакнул напарник. Старый погасил в переполненной пепельнице окурок и решительно полез из машины в сгущающиеся ранние сумерки. Напарник последовал за ним. Войдя в подъезд, они прислушались к доносившемуся из шахты лифта гудению и одинаковым движением достали из-под одежды оружие. Добравшись до нужного этажа, Ираклий Самсонович вышел из лифта и остановился перед дверью квартиры, в которой жила журналистка. Откуда-то доносилась приглушенная музыка; какая-то женщина громко, на весь дом, звала Костика к столу. Генерал решил, что Костик — это ее ребенок, но вскоре женщине ответил густой бас, высказавшийся в том смысле, что родные и близкие могли бы не отвлекать трудящегося человека от просмотра матча, которого он ждал целую неделю, а принести еду прямо к телевизору. Тем более что там и нести-то особенно нечего… Ответ не заставил себя ждать и немного напоминал то, что сделала Россия с Грузией в злополучном августе две тысячи восьмого года. Залепив кусочком липкой ленты дверной глазок квартиры, из которой доносились отзвуки разгорающейся баталии, Ираклий Самсонович сочувственно поморщился. Он был вдовец с десятилетним стажем, но опыт супружеской жизни помнился так ясно, словно все это было вчера. За пятнадцать лет супружества жена выпила из Ираклия Самсоновича целую бочку крови и, верно, пила бы дальше, если бы не утонула во время купания в горном озере. Зачем она, совершенно не умея плавать, полезла в ледяную воду, так никто и не узнал. Собственно, этим никто и не интересовался, поскольку только Ираклию Самсоновичу было известно, что его супруга держалась на плаву не лучше топора. Посему выдвинутая тогда еще полковником Мтбевари версия печальных событий была принята без возражений и с одной-единственной оговоркой: впредь быть осторожнее и не засыпать на бережку, пока жена плещется в незнакомом водоеме. Ираклий Самсонович с оговоркой смиренно согласился; он даже пошел дальше, так никогда больше и не связав себя узами брака. Это представлялось ему мудрым, единственно верным решением. Готовил он не хуже профессиональной стряпухи, к домашнему уюту был вполне равнодушен, а секс во все времена можно было получить и без штампа в паспорте. К тому же, с годами проблема секса, увы, постепенно утрачивает актуальность и уже не выглядит такой насущной, как в молодости. А что касается пресловутого стакана воды, который некому будет поднести, когда ты станешь старым, немощным и больным, так до старости еще надо дожить… Покончив с дверными глазками, Ираклий Самсонович вынул из-за пояса «глок» и позвонил в дверь Белкиной. В соседней квартире уже вовсю били посуду и орали высокими, истеричными голосами. Мтбевари снова поморщился, уловив за всем этим гамом детский плач. «Все-таки русские — большие свиньи, — подумал он. — И как они ухитрились в свое время отгрохать целую империю? Ведь и тогда были свиньями… А может, потому и отгрохали, что свиньи? Приличному человеку в политике делать нечего, тут надо уметь рвать глотки и идти по головам, и все это с умными речами и приветливой, располагающей улыбкой на лице». Ему вдруг стало интересно, что за женщина эта журналистка Варвара Белкина — красива она или безобразна, умна или глупа, есть ли у нее муж и дети. Впрочем, муж и дети — это вряд ли. Такие, как она, норовящие влезть в мужские дела, почти всегда бесполые стервы, если и выходят замуж, то очень скоро разводятся, оставляя своих почти стертых с лица земли мужей переводить дух и зализывать раны. Несомненно, она законченная феминистка, иначе зачем бы ей понадобилось играть в политику? Да, феминистка, и притом набитая дура, потому что ввязалась в игру с гарантированным проигрышем… Еще ему подумалось, что и сам он недалеко ушел от этой Белкиной. Он, генерал госбезопасности Мтбевари, собаку съевший на оперативной работе, вышел на ликвидацию без какой бы то ни было подготовки, ничего не зная о клиенте, кроме адреса и фамилии. А теперь стоит на лестничной площадке с пистолетом в руке и пытается представить, как этот самый клиент выглядит. «Не застрелить бы вместо Белкиной какую-нибудь домработницу, — подумал он с легкой досадой. — Вот это будет номер!» Никакой реакции на звонок в дверь не последовало. Ираклий Самсонович для верности позвонил еще три раза, и с тем же результатом. Тогда он убрал пистолет и осмотрел дверные замки. Нижний не представлял собой никакой проблемы, в былые времена Мтбевари открывал такие штуковины чуть ли не ногтем. А вот с верхним предстояло повозиться, если он не хотел со своей откровенно кавказской наружностью торчать на лестнице, поджидая клиентку. Он извлек из кармана предмет, похожий на небольшой перочинный ножик или маникюрный прибор, и развернул веер тонких металлических пластинок различной толщины и ширины. Нижний замок продержался ровно двадцать секунд, после чего, негромко щелкнув пружиной, капитулировал перед мастерством опытного специалиста. Прежде чем заняться верхним замком, который обещал доставить куда больше хлопот, Ираклий Самсонович наудачу повернул дверную ручку. И, о чудо, дверь открылась! «Так и есть, дура, — подумал Мтбевари, вынимая из-за пояса пистолет и с порога обводя настороженным взглядом пустую полутемную прихожую. — Хранить дома такую вещь и запирать дверь всего на один замок, да еще и примитивный, как кремневое ружье!» Прямо напротив входа располагалась спальня, через открытую дверь которой была видна развороченная постель с небрежно брошенной на подушку кружевной ночной рубашкой. Ираклий Самсонович потянул носом, вдыхая ароматы крепкого кофе, табачного дыма и хороших, чтобы не сказать превосходных, дамских духов. В том, что касалось косметики, вкус у журналистки Белкиной был недурен, и это заставило Ираклия Самсоновича отчасти пересмотреть свое представление о ней. Впрочем, обладай Варвара Белкина внешностью супермодели и Нобелевской премией в придачу, это ничего не отменяло. Генерал Мтбевари большим пальцем сдвинул флажок предохранителя и бесшумно скользнул в прихожую, весьма довольный тем, что отсутствие хозяйки даст ему время осмотреться и побольше узнать о потенциальной жертве.